Марк Аврелий -Размышления-

«Русского богатства» от гонений по поводу публикаций толстовских «Записок Федора Кузьмича», включает 208 в коллекцию усталых от жизни монархов и Марка Аврелия (ср. Размышления 8, 8; 5, 16; 6, 12; 5, 29).

13

Как знаток древних, Вячеслав Иванов не мог не держать Марка Ав­ релия в поле своего зрения; как очарованный римский житель, он не мог не подниматься на Капитолий: «На Капитолий крутой я всхожу: вот и конь Антонина». 209 Для нас интереснее всего то, что Иванов, привлечен­ ный к работе Φ. Ф. Зелинским, перевел для задуманного в сабашниковской серии Марка Аврелия десяток стихотворных цитат, включенных в записи Марка Аврелия. Стихи, разумеется, звучат превосходно, но так как Иванов, как впрочем и позднейшие исследователи этого текста, не заметил, что Марк Аврелий выписывает только те стихотворные изрече­ ния, которые допускают стоическое перетолкование, так что перевод должен считаться здесь прежде всего с многозначностью важных для Марка Аврелия выражений или ходов мысли (см. наш перевод и коммен­ тарий к 10, 34; 11, 30; 7, 42 и др.), мы отказались от них в нашем изда­ нии.

Перевод В. Ивановым стихотворных цитат в «Размышлениях» подвел нас вплотную к «Памятникам мировой литературы» в издательстве М. В. Сабашникова. 210 Новый перевод выполнил С. М. Роговин, успев­ ший уже к этому времени поработать над Юмом, Макиавелли и Спино­ зой; отдельной книжкой вышел этюд Роговина о Юме. 211 Этот, по-види­ мому, молодой и безусловно энергичный исследователь интересовался главным образом историей европейской политической и религиозной мысли. Тот факт, что С. А. Котляревский 212 дважды написал предисловия к переводам Роговина, а также известное сходство их интересов позво­ ляет предположить, что Роговин был учеником Котляревского. Во всту­

ревский ставит акцент на правовых формах римской государственной жизни, и это для него не случайно.

Перевод С. Роговина был встречен прохладной рецензией В. Я. Каплинского, 213 который, хоть и верно отметил некоторые недостатки этой работы, однако, нам думается, в целом несправедлив к переводчику. Ро­ говин действительно допустил несколько промахов, которые у филолога-

208 Короленко В. Г. Собр. соч. в 10-ти тт. М., 1955, т. 8, с. 351—365. 209 Иванов В. Кормчие звезды. Книга лирики. СПб., 1901, с. 252.

210 Белов С. В. Книгоиздательство Сабашниковых. М., 1974.

211 Роговин С. Деизм и Давид Юм. М., 1908.

212 О С. А. Котляревском см. Новый Энц. Сл., т. 22.

213 Рецензия В. Каплинского помещена в «Гермесе» 1914, т. 15, с. 111—113.

менее фундаментальная самотождественность подлинника, постепенно раскрываемая как исследователями, так и переводчиками, может обеспе­ чить некую кумуляцию опыта работы над памятником — разумеется, не с помощью арифметического сложения, а благодаря амальгамированию хотя бы части того, что достигнуто прежде. В настоящий момент самым существенным представляется попробовать дать точный в историко-фило­ логическом отношении слепок памятника. Такая установка предполагает, в частности, недопустимость прояснения текста там, где он бывает не­ ясен, и для тех, кто вчитывается в него в оригинале. Целью перевода ока­ зывается точность, а ясность должна проистекать из знакомства с ком­ ментарием и другими приложениями, в которых собрана хотя бы часть того, что было известно компетентным современникам автора.

Ставшие теперь очевидными требования к переводу идут от своеоб­ разного жанрового характера «Размышлений» с их колебаниями от запи­ сей, которые понятны вполне только автору, до афористических формул, от угадываемых взрывов чувства до послушного использования школьной стоической терминологии, от монотонного повторения все тех же рациона­ листических положений до страстных тонов цельного мироощущения. Пе­ ревод памятной книжки Марка Аврелия не должен, по-видимому, сгла­ живать эти резкие переходы, признаки минутного настроения, черты конспективности, которые иногда привлекают к нему больше, чем созна­ тельные литературные усилия. Спецификой филологического подхода к жанру и стилю «Размышлений» является острота текстологических во­ просов. Признаки конспективности тем реже воспроизводились перевод­ чиками (у нас только А. Н. Егуновым), что их часто изгоняли из самого подлинника критики текста, применявшие к «Размышлениям» представ­ ления о правильности, взятые из произведений других жанров. Другое требование филологической точности в отношении к переводу — это со­ знательное воспроизведение в нем неясностей, допускающих по возмож­ ности тот же выбор толкований, который предлагается научным анали­ зом оригинала. Характерный случай применения этой установки к «Раз­ мышлениям» сводится к воспроизведению стоического обыгрывания отдельных слов и чуть ли не всех стихотворных цитат, перевод которых таким образом не автономен, а должен допускать возможность стоиче­ ского переосмысления.

Характер жанра и стиля записок Марка Аврелия выражается в син­ таксисе, в ритме, в лексике. Синтаксис изобилует рискованными, но вы­ разительными конструкциями: это брахилогии, эллипсы, замысловатый иногда порядок слов, не вполне законченные предложения, причем не всегда легко провести грань между выразительностью греческой речи, риторической выучкой автора и чертами индивидуальности, которые на­ метились невольно. Что касается лексики, то задачу адекватно передать стоические термины, рассыпанные в записях Марка Аврелия, ясно оце­ ­ил С. Роговин. Другое дело, что в его переводе используется философ­ ская терминология нового времени, а это ведет к латинизмам, которые при воспроизведении греческого текста страшнее, чем крестоносцы в Кон­ стантинополе. Кроме того, новая терминология слишком описательна,

166 Α. К. Гаврилов

чужда по стилю, анахронистична. Представляется, что лучше продолжить пересадку стоических понятий на славянскую почву, причем иногда при­ ходится прибегать к помощи словообразования, а иногда вкладывать в старые слова новый смысл, что, пожалуй, естественно, если язык наш — живой. Воспроизведение терминологической системы, обзор которой дан в указателе терминов, 216 а также чувствительность стоиков к точности

весьма широкого круга слов, так чтобы русские соответствия, полученные с помощью анализа важных для автора синонимических групп, встреча­ лись всегда там и только там, где они есть в подлиннике. Этот идеал, осуществимый лишь отчасти, можно назвать рекуррентностью; 217 послед­ няя позволяет надежно отличать законное разнообразие от произвольного разнобоя, что весьма существенно для памятников мысли.

Важную роль в «Размышлениях», как это ощущали почти все пере­ водчики, играет ритм, чередование нарочитой краткости и торжественных амплификаций. Кадансированная проза последних иногда напоминает гимн наподобие того, который находим посреди записи 3, 4 (после слов «благодаря чему такой человек» до «дано судьбой»). Воспроизведение особенностей каденции приходится иметь в виду постоянно; иногда она отмечена подобием рифмы, которую приходится воспроизводить незави­ симо от того, как мы относимся к рифме в прозе. Иначе говоря, идеаль­ ный перевод представляется нам выполнением принципа: «смысл в смысл, и слог в слог».

Ряд особенностей языка оригинала, относящихся к общеязыковой си­ туации, как колебания языка Марка Аврелия между койнэ и аттицизмом, естественно остается вне поля зрения переводчика: можно отразить в пе­ реводе ионизм πρήσσω (4, 24), появившийся в цитате из Демокрита, но вряд ли возможно и нужно передавать разнобой в употреблении, напри­ мер, πράσσω и πράττω, хоть и похоже, что рукописи воспроизводят в основ­ ном картину словоупотребления автора. То же относится и к особенно­ стям синтаксиса, где, скажем, инфинитивный оборот уступает место до­ полнительным придаточным предложениям, или к области стилистики, где для Марка Аврелия считаются примечательными хиаты. 218 Таким об­ разом, даже в идеале передается не все, а то, что кажется литературно значимым — разумеется без упрощенного представления о литературно­ сти как школьной правильности.

210 Ср. Предметный указатель М. Л. Гаспарова в кн.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.

217Маковский М. М. Теория лексической аттракции. М., 1971, с. 178 (термин применен к средневековой английской технике перевода).

218Zilliacus Η. De elocutione Marci Aurelii imperatoris quaestiones syntacticae. Helsingforsiae, 1938.

14

К началу XX в. о Марке Аврелии много говорили, хотя и не слишком много думали, и неудивительно, что должен был произойти отказ от внешнего пиетета. Одна из возможностей — юмор и насмешка, не чуждые всякой полноценной культуре. 219 Не беремся судить, означал ли иронию псевдоним В. Брюсова, который подписывал свои рецензии в «Новом пути» анаграммой Аврелий. 220 Если некоторая монотонность записей, по­ священных самоусовершенствованию, всегда чревата комическим, то в литературе «великого десятилетия» (1918—1928) к этой особенности «Размышлений» и к общим предпосылкам, толкающим юмористически относиться к культурным идолам, прибавилось ощущение разрыва с эпо­ хой славословий в адрес «философа в порфире». Об этом свидетельствует хотя бы известная шутка И. Ильфа, 221 понравившаяся Маяковскому и возвращенная В. Катаевым ее автору. 222

Лирически сочетая тоску с насмешкой, Константин Вагинов пове­

у Вас „Утешения философии" Боэция?... Боэция не оказалось». В более свирепых «Трудах и днях Свистонова» Вагинов так изображает собрание поклонников недавней старины: «Психачев сидел на президентском месте в сапогах со шпорами, с лентой через плечо и читал, толковал места, из­ бранные из Библии, Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия и Конфуция...

Братья, поговорим об усовершенствовании наших духовных способно­ стей. Устремим наши усилия на это. Разовьем силу наших мыслей. Я убежден, что скоро мы сможем передвигать предметы на расстоя­ нии». 225 Певцу «Козлиной песни» удалось подытожить здесь многое.

В «Золотом теленке» И. Ильфа и Е. Петрова Марк Аврелий входит в золотой запас эмблем старого режима, которым обаятельно распоряжа­ ется Остап в целях своей обоюдоострой иронии. 226 Более жестко то же пристрастие старой культуры к образу римского императора ретроспек-

219Так, в начале 20-х годов у Хаксли Марк Аврелий среди прочих светочей человечества украшает отборную библиотеку в отхожем месте (Huxley A. Crome Yellow. A novel. Moscow, 1979, p. 96—97).

220См.: Библиография В. Я. Брюсова. 1884—1973. Составила К. Д. Муратова. Ереван, 1976, с. 398.

221Литературные шушу(т)ки и литературные секреты. Изд. Ленинградского театра Дома писателей. На правах рукописи. М., 1928, с. 7.

222Катаев В. Святой колодец. Трава забвения. М., 1969, с. 271.

223Вагинов К. Козлиная песня. Л., 1928, с. 24.

224Мы догадываемся, что Вагинов имеет в виду редкое (и оставшееся нам недоступным) издание: Pensées de Marc—Aurèle. Ornements gravés sur bois, par Alfred Latour. Paris, 1924.

225Вагинов К. Труды и дни Свистонова. Л., 1929, с. 107—108.

226Ильф И., Петров Е. 12 стульев. М., 1948, с. 352.

тивно представлено у Горького в «Жизни Клима Самгина». 227 Любо­ пытно, что были и такие, кто ощущал новое как простое продолжение старого в благоприятном количественном выражении. Так, И. Кремнев высказывал мысль, что впредь жизнью «Герода Аттика, Марка Аврелия, Василия Голицина» будут жить уже не единицы и не десятки тысяч, а миллионы. 228

Другая возможность обновления состояла в большем проникновении в индивидуально-историческое, в более живом освоении текста «Размыш­ лений». Пример такого отношения дает М. Цветаева, которая использо­ вала интонации первой книги Марка Аврелия то как композиционный прием, 229 то как парадигму благодарного чувства. 230

Наконец, третий выход состоял в демифологизации Марка Аврелия — в рассмотрении его как обычного исторического лица и, так сказать, про­ стого римского императора. Наверное именно этот подход сказался в том, что имя Марка Аврелия исчезло из литературных энциклопедий, хотя и рассматривается постоянно в справочниках общих или исторических. Сле­ дует признать, что склонность давать ему не слишком высокую оценку в некотором смысле уравновешивает то легковесное уважение, которое причиталось Марку Аврелию в прошлом.

Итак, в отношении перевода «Размышлений» мы наблюдали медлен­ ное, но поступательное движение. Образ легендарного философа-венце- носца стал известен очень широко, как показывает даже заведомо не­ полный обзор. Интересно отметить изобилие обобщенных символических значений, связанных с фигурой Марка Аврелия: он стал символом цар­ ственного искателя истины, эмблемой сознающего свои несовершенства идеального монарха, парадигмой человеческой бесприютности в любом уделе. Важно, пожалуй, и то, что монаршее стремление к самоусовершен­ ствованию как бы само собой подразумевало право подданных на изве­ стную духовную автономность. В личности Марка Аврелия, соединившей монарха, стоика и писателя, первому лицу вольно или невольно, прида­ валось у нас определяющее значение — не случайно расцвет интересу­ ющей нас традиции приходится на эпоху европеизированных русских са­ модержцев. Другое дело, что по характерной чувствительности ко всему неблагополучному у нас проницательно были усмотрены и даже исполь­ зованы в идейной борьбе некоторые ноты разлада в этой сложной лич­ ности и судьбе.

227Горький М. Полн. собр. соч. Художественные произведения в 25-ти тт. М., 1975, т. 24, с. 340.

228Кремнев И. (А. В. Чаянов). Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии. М., 1920.

229Цветаева М. Соч. М., 1980, т. 2, с. 153.

230Письма М. Цветаевой. — Новый мир, 1969, № 4, с. 202 (Письмо Л. О. Па­ стернаку).

Послужив в России для выявления важных идеологических узлов, значительных культурных идей и влиятельных образов, распространив­ шись таким образом вширь и как бы ввысь, Марк Аврелий и его «Раз­ мышления» не стали, однако, предметом, в который входили бы глубоко ради достоверного исторического знания. Тревога мысли у Марка Авре­ лия занимала нас больше, чем сами его мысли. Характерно, что ни разу не возникла потребность издать подлинник, не говоря уж о комментиро­ ванном издании, каких немало было на Западе. Влияние «Размышлений» Марка Аврелия на европейские литературы не описано именно в связи с его необозримостью. В этом убеждает не столько беглый очерк польской

мации и различных гуманистических толков яростно и просвещенно об­ суждали такие вопросы, как стоический пантеизм, концепция равенства погрешений, идеал нестрастия, отношение Промысла и свободы, Про­

в попутчика не совсем ортодоксальных форм последнего. Однако идеоло­ гизация восприятия и здесь, как в политической сфере, независимо от оценки превращала Марка Аврелия скорее в знамя, чем в предмет само­ стоятельного и неспешного интереса. С другой стороны слишком непо­ средственное прочтение мыслей римского императора неподготовленным читателем также проходило мимо существа их: например, Марк Авре­ лии ужаснулся бы, если бы узнал, что записью 6, 13 утешают себя по­ стоянно недоедающие люди.

Таким образом и страстный интерес прежних русских читателей к судьбам своей культуры и вообще живость чувства могут быть отлично восполнены готовностью ознакомиться обстоятельнее со стоической си­ стемой мысли, а также с историческими и литературными подробно­ стями, характеризующими памятник. Перипетии рецепции Марка Авре­ лия в России некоторым образом подводят к такому чтению «Размышле­ ний», когда интересно знание деталей. Тщательное рассмотрение и по возможности непредвзятое сопоставление идей и понятий позволяет яснее видеть и древность, и современность, чувствовать своеобразие культур и усматривать общее в них, сохраняя или восстанавливая при этом единое

231Kowalska A. Marek Aureliusz i jego «Rozmyslania» w literaturze polskiej. Lódz 1947, s. 3—24.

232Zanta L. La renaissance du Stoicisme au XVI siècle. Paris, 1914.

ЭКЗЕГЕТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

При составлении примечаний учитывались и использовались комментарии и примечания к «Размышлениям» в изданиях Гатакера (Th. Gataker, Cambridge, 1652, с лат. пер.), Леопольда (Н. I. Leopold, Oxford, 1908), Хейнза (С. R. Haines, London, 19615, с англ. пер.), Фаркерсона (A. S. L. Farquharson, Oxford, 1944, с англ. пер.), Тайлера (W. Theiler, Zürich, 19742, с нем. пер.) и Дальфена (J. Dalfen, Leipzig, 1979), а также в переводах С. Роговина (Москва, 1914), Куа-Фурнье (A. Couat-P. Fournier, Bordeaux, 1904) и Капелле (W. Capelle, Stuttgart, 19413); исследование: Dalfen J. Formgeschichtliche Untersuchungen zu den Selbstbetrachtimgen Marc Aurels. Diss. München, 1967; источники по стоицизму: SVF — Stoicorum Veterum Fragmenta / Coll. J. v. Arnim. Leipzig, 1921—1924, v. 1—4, — v. 4: Indices / Ed. M. Adler (первая цифра обозначает том, вторая — фрагмент); Panaetii Rhodii fragmenta / Coll. Μ. van Straaten. Leiden, 19622; Poseidonius. The fragments / Ed. L. Edelstein, I. G. Kidd. Cambridge, 1972, v. 1; Seneca. Opera. Leipzig, 1907—1923, v. 1—3; С. Musonii Rufi Reliquiae / Ed. О Hense. Leipzig, 1905; Epicteti Dissertationes / Ed. H. Schenkl. Leip­ zig, 1894; Hierokles / Ed. H. v. Arnim, Berliner Klassikertexte, 1906, 4; см. также в русск. переводах: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знамени­ тых философов. М., 1979 (пер. М. Л. Гаспарова); Секст Эмпирик. Соч., М., 1975— 1976, т. 1, 2 (пер. М. В. Брюлловой-Шаскольской и А. Ф. Лосева); Сенека. Нрав­ ственные письма к Луцилию. М., 1977 (пер. С. А. Ошерова); Цицерон. 1) Диалоги. О государстве. О законах. М., 1966 (пер. В. О. Горенштейна); 2) О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974 (пер. В. О. Горенштейна); 3) Тускуланские беседы. — В кн.: Цицерон. Избр. соч., М., 1975 (в пер. М. Л. Гаспарова, там же и «О старости» в пер. В. О. Горенштейна, и «О дружбе» в пер. Г. С. Кнабе); Эпиктет. Беседы (в пер. Г. А. Тароняна). — ВДИ, 2, 1975 — 2, 1976; SHA — Scriptores Historiae Augustae — русск. пер. в ВДИ 1957 1 — 1960, 2, биография Марка Аврелия — ВДИ, 1957, 2, (пер. С. П. Кондратьева).

Ссылки на «Размышления» даются без указания автора и сочинения, первая цифра обозначает книгу, вторая — запись.

Заглавие «Размышления» традиционно-условное. Встречающиеся в некоторых списках названия τά εἰς έαυτόν и τά καθ' αὺτόν можно интерпретировать как «к са­ мому себе», «для самого себя»; ср. Диоген Лаэртский, 1, 61 о «наставлениях самому себе», написанных Солоном; Юлиан, Речи, 8 — «Утешение к самому себе»; Григорий Назианзин, «Против ариан и к самому себе» — Patrologia Graeca, v. 36, p. 216. К обоим выражениям есть параллели в тексте: «уединиться в с е б е . . . у себя в душе» (4, 3), «уйди поскорее в себя» (6, 11; ср. 7, 28), «к самому же себе обращайся» (9, 42); «про себя скажет» (10, 36), «не думать и не помышлять (про себя)» (12, 4). Возможно, что трудность выбора повлияла на старую французскую традицию, объединявшую оба ва-