Марк Аврелий -Размышления-

112 Ян Унт

в законченную систему, а также благодаря своим слабостям и той настойчивости, с которой он им сопротивляется. Он думает не о системе, а о том, что беспокоит его в данное время. Чтобы сохранить равновесие или достичь его в окружающем неустойчивом мире и в себе самом, он прибегает и к таким мотивам, которые не обязательно связаны со стои­ цизмом, но аналогичны рассуждениям, которые известны ему из увеща­ тельной или утешительной литературы, из устных бесед и речей, и могут опираться на какую угодно систему взглядов. Чаще он и в этих случаях

основанные им в 176 г. в Афинах четыре государственно оплачиваемые кафедры предназначены для четырех философских школ: для стоиков, эпикурейцев, платоников и перипатетиков. Между тем в записи 5, 10 Марк Аврелий не напишет «даже для нас» — он скажет «даже и для самих стоиков», а сам словно стоит в стороне. Ему не важно, что в ре­ зультате более вдумчивого философского размышления и анализа его мысль может оказаться несогласной с философской системой стоицизма, многие детали которой для деятельного императора несущественны или даже незнакомы ему.

Его характер и его личные проблемы более всего характеризует ча­ стота, с которой он к определенным темам обращается. 33 Чаще других встречаются три темы: порочность людей и гнев на них или на судьбу; смерть; слава. Понятие «гнева» в записях представлено богатой синони­ микой (в переводе «гневаться», «сердиться», «негодовать», «сетовать», «ворчать», «бурчать» и др.). Это объясняется не только самокритичными замечаниями в 1, 17 (дважды) и 11, 18 (4), указывающими на чувстви­ тельность и раздражительность, хотя бы и внутреннюю — ср. Флавий Филострат, Жизнеописания софистов, 2, 1, 28 сл. о терпимости и невозмути­ мости Марка Аврелия. Важную роль играет здесь и положение императора, вынуждавшее его постоянно иметь дело с людьми. Этим же положе­ нием и, по-видимому, осознанием своей восприимчивости ко мнению

с соблазном славы. На сильные интравертные черты характера указывает неотступное внимание к своей внутренней жизни и своему отношению ко всему внешнему. Частое возвращение к мысли о смерти станет по­ нятнее, если не забывать о постоянной угрозе ее: о войне и чуме, о воз­ расте императора и его слабом здоровье, о его болезнях. Все это застав­ ляет Марка Аврелия искать опору не только в положениях стоицизма, но и во всяческой аргументации и общих местах утешительной литера­

33 См.: Brunt P. A. Op. cit., р. 5 sqq.; исследование Бранта посвящено частот­ ному анализу понятий и тем в «Размышлениях».

недолговечности и однообразия всего, что связано с жизнью, стремление представить смерть даже желанной, мотив гераклитовского течения, по­

и пр. С другой стороны, смерть становится и смыслообразующий явле­ нием — с помощью ее, как и с помощью презрения к телу и всему внеш­ нему, утверждается главенство разума и этичная жизнь как единствен­ ные ценности, подчеркивается значение настоящего (см., например, 2, 14; 10, 11). Смерть может служить также аргументом против гнева (напри­ мер, 7, 22) и против жажды славы (6, 24; 7, 34), а утверждение «нет ни­ чего нового, все привычно и недолговечно» применимо одинаково против страха смерти, против гнева на порочность людей (например, 7, 1) и про­

Подобные аргументы и утверждения принадлежат не столько опре­ деленной философской школе, сколько психагогическим приемам и жан­ рам, примыкающим к популярно-моралистической философии. Вообще говоря, стоикам достаточно просто доказать, что смерть «безразлична», но и они считали необходимым бороться против неразумных состояний души — против страха, печали, вожделения и наслаждения — всевозмож­ ными средствами. Иногда Марк Аврелий сам отличает «обывательское» психотерапевтическое средство от философского или же указывает, что та или иная черта является общим достоянием всех философских школ

гут быть и прямо противоположными в зависимости от их функции. Так,

С другой стороны, следует рассмотреть, как ничтожны души тех, чье мне­ ние нас беспокоит (9, 18 и 34; ср. 7, 34; 11, 18 (2); 10, 19), памятуя при

10, 37; 9, 22). Тон записи во многом может зависеть и от минутного на­ строения пишущего: достаточно сравнить конец записи 6, 47, не лишен­ ный несколько мрачной иронии, с записью 6, 48, кратко формулирующей благородное назначение всей 1-й книги.

34Ср. Rist J. Μ. Op. cit., p. 283 sqcj., — где мироощущение Марка Аврелия ха­ рактеризуется как «персонификация времени» и «гераклитовская картина мира, увиденная глазами платоника».

35См.: Kassel R. Untersuchungen zur griechischen und römischen Konsolationsliteratur. München, 1958, S. 73. — Утешения появились также на основе атомической тео­ рии; с. 74 сл. рассматриваются и записи Марка Аврелия.

8 Марк Аврелий. Размышления

Все это показывает, насколько рискованно создавать прямолинейные конструкции относительно философского характера «Размышлений» или непосредственно связывать это сочинение с начинающимся кризисом Римской империи, забывая при этом о функции и жанровой принадлеж­ ности записей, а также о том, что «Размышления» не являются изложе­ нием философской системы или хотя бы взглядов Марка Аврелия. Если не учитывать ни общего назначения, ни литературной специфики и зна­ чения для автора каждой записи в отдельности, то не только произвольно интерпретируемые отрывки, но и длинные подборки цельных записей приводят к таким оценкам «Размышлений», шкала которых простирается от «космического пессимизма» 36 до «победно звучащих оптимистических мотивов».37

Стоицизм как система, как школьное, академическое учение в это время продолжает существовать, но то, что от сочинений стоиков древ­ него периода (открытие школы Зеноном в Афинах ок. 301/300 до н. в. — II в. до н. э.) и среднего (II—I вв. до н. э.) последующие эпохи сохра­ нили только фрагменты; то, что популярных профессиональных филосо­ фов Мусония Руфа и Эпиктета характеризует уже знакомый нам из «Раз­ мышлений» моралистически-практический уклон; наконец то, что после Марка Аврелия стоическая философия теряет свою популярность, чтобы, оставив заметные следы в неоплатонизме и в христианской философии,

Об этом свидетельствуют и некоторые черты в записях императора. Правда, он свободен от влияний восточных идейно-религиозных течений; о платонизме и неопифагореизме можно говорить только в отношении отдельных мотивов; ему скорее свойствен консерватизм, верность тради­ ционным религиозным и этическим нормам, «заветам отцов». «Обновле­ ние себя» (4, 3; 7, 2) не мыслится в религиозном или мистическом духе, взгляд внутрь себя (7, 59; 8, 51) должен исключить как внутренние тер­ зания, так и какой-либо экстаз, выход из себя: следует быть не мутным колодцем, а прозрачным источником, символизирующим добродетель­ ность, проистекающую не из какого-либо таинственного переживания или блаженного добродушия, а из последовательности и ясности мысли. И все-таки записи обнаруживают не только некоторое религиозное чув­

При всем уважении к философии Марк Аврелий и не стремится быть последовательным стоиком или вообще последовательным философом. Если стоики недооценивали эмоциональную природу человека, то записи «Размышлений» несмотря на обычное стоическое преклонение перед ра­ зумом и отождествление добродетели со знанием, свидетельствуют не только о желании сохранить или вновь обрести духовное спокойствие и

36Rist J. Μ. Op. cit., p. 288.

37Швейцер А. Культура и этика. Μ., 1973, с. 145.

«Размышления» как литературный и философский памятник 115

вести последовательно этичную жизнь, но и о стремлении к чувству внутренней цельности, «простоты». При этом эмоционально интегриру­ ются часто разнородные, иногда логически противоречивые мысли и представления. Вот почему и в каком смысле можно называть Марка Аврелия «последним стоиком», а не потому только, что о последующих стоиках до нас дошли лишь отдельные упоминания.

Записи Марка Аврелия в качестве литературного памятника в нема­ лой степени интересны для нас и тем, что делались они в основном не для слушателя или читателя, а следовательно, и не для нас; иначе го­ воря, они менее всего предназначены были стать литературным памят­

И теперь с его книгой случилось то же, что и с сочинениями Сенеки и Эпиктета: уже со дней Арефы она начала переосмысляться в христиан- ско-пиетическом духе, вследствие чего автору стали приписывать отре­ шенность от мира, глубокую резиньяцию и пессимизм, преувеличивая и. разумеется, приближая к христианству его религиозность. Между тем «Размышления» в такой мере связаны со старинными традициями эллин­ ской духовной культуры, что скорее новизна мысли и литературных форм не может считаться их главным достоинством. Тем не менее, ока­ завшись своеобразным памятником мало документированной эпохи позд­ него стоицизма, с одной стороны, с другой же — представляя собой лите­ ратурное самовыражение незаурядной личности римского императора, записки Марка Аврелия получили косвенно ценность важнейшего источ­ ника, а сами по себе являются произведением, которому невозможно отказать в значительной энергии мысли и слова.

8*

Α. К. Гаврилов

МАРК АВРЕЛИЙ В РОССИИ

Со времени появления первого русского перевода Марка Аврелия прошло без малого 250 лет, и рассмотрение имеющихся четырех полных и множества частичных переводов снова показывает, какая тесная — и притом двусторонняя — связь существует между этим способом освоения автора и восприятием его личности в образованном обществе. Историю русских читателей Марка Аврелия, между прочим и таких, которые его переводили, мы и беремся здесь посильно представить и обследовать.1

В сущности, историю восприятия Марка Аврелия в России можно было бы рассматривать в рамках рецепции стоицизма или как одно из звеньев освоения в русской литературе европейской моралистической традиции. Однако изобилие фактов делает достаточно обширной и нашу частную задачу; 2 даже и при этом ограничении трудно добиться пол­ ноты материала, а следовательно, и представительной выборки из него. Хочется надеяться тем не менее, что предлагаемая ниже мозаика лите­ ратурных явлений позволяет наметить общие контуры и основные узлы рецепции. Оправданием отчасти случайного собрания материала и нани­ зывающего способа изложения может служит и то, что благодаря изве­ стной плотности свидетельств и направленному освещению узенькой по­ лоски общей культурной традиции нередко выясняются пусть не самые значительные, но все-таки причинные связи между людьми и книгами, которые иначе оставались бы незамеченными или освещенными неверно, например в вопросе абсолютного или даже относительного новшества идеи: в историческом освещении новизна часто оказывается в лучшем случае обновлением старого.

1 При собирании материала нам помогли указания, справки и советы коллег и друзей. Выражаем в этой связи сердечную признательность А. А. Алексееву,

С.В. Белову, А. М. Березкину, Н. М. Ботвинник, Д. М. Буланину, Ф. А Гаврилову,

Н.И. Николаеву, О. П. Лихачевой, Н. А. Пикалову, Е. Г. Рабинович, Ε. Μ Шварц, Я. В. Унту и в особенности С. И. Николаеву и В. И. Сомсикову.

2 Объем материала вынуждает во многих случаях приводить интересующие

Однако помимо этого самопознавательного смысла изучение рецепции время от времени способно давать кое-что и для понимания некоторых, наименее укорененных в конкретно-историческом сторон того или иного памятника, принадлежащего культуре-дарительнице. Последнее обстоя­ тельство ни в коем случае нельзя преувеличивать, ибо воспринимаемый в новой культуре памятник постижим главным образом из прошлого той культуры, которая его подготовила, и если дальнейшая оценка его в своей

Таким образом, хоть мы и надеемся высказать в дальнейшем несколько соображений о самой книге Марка Аврелия, однако главным для нас является демонстрация на русском материале старинного положения, что «воспринимаемое воспринимается по образу воспринимающего». Самое важное при этом — сообщение пройденного нашей литературой опыта, который помогает нам легче освоить достижения прежних читателей Марка Аврелия, а также надежнее избежать их промахов как частного, так и общего свойства.

Для избежания недоразумений отметим, что под стоицизмом у нас повсюду понимается теоретическая система, созданная Зеноном из Кития и развитая далее стоическими писателями, а не то неопределенное представление о стоическом, которое существует в нашем разговорном обиходе.

1

Древнерусскому книжнику Марк Аврелий был известен как 17-й рим­ ский император. В хронике Георгия Амартола, 3 переведенной с грече­ ского в 1-й половине XI в., встречаем несколько строк о его правлении. Здесь сообщалось между прочим, что, не взирая на мудрость и доброде­

3Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Текст, исследование и словарь. Петроград, 1920, т. I, с. 309.

4Различные версии о кончине Марка Аврелия в христианской традиции рас­ сматривает А. Гарнак в «Realencyklopadie für protestantische Theologie und Kirche» (Leipzig, 1903, Bd 12, S. 278).

5О «чудесном дожде» см. старую статью Гарнака «Die Quelle der Berichte über das Regenwunder im Feldzug Mark Aurels gegen die Quaden», теперь перепечатанную

вкн.: Harnack A. Kleine Schriften. Leipzig, 1980, Bd 1, S. 186—233.

Недавно появилась монография, посвященная этим событиям: Jobst W. 11. Juni 172 n. Chr. Der Tag des Blitzund Regenwunders im Quadenlande. Wien, 1978.