Вяземский П.А.. О записках Порошина

Петр Вяземский

О записках Порошина

«Public Domain»

1861

Вяземский П. А.

О записках Порошина / П. А. Вяземский — «Public Domain», 1861

«Так как веденные Порошиным записки не предназначались для печати, то в них встречается, конечно, много повторений и пустых подробностей. Я отметил в них карандашем, для облегчения чтения, места самые занимательные и даже такие, которые имеют интерес второстепенный или относительный; я составил с ним оглавление с краткими заметками для сосредоточения внимания…»

©Вяземский П. А., 1861 © Public Domain, 1861

П. А. Вяземский. «О записках Порошина»

Петр Вяземский О записках Порошина

Comme le journal de Porochine n'a point été écrit pour être livré à la publicité, il doit nécessairement contenir beaucoup de rechutes et de détails insignifiants. J'ai marqué au crayon les endroits les plus intéressante et même ceux qui n'offraient qu'un intérêt secondaire ou relatif, pour en faciliter encore plus la lecture, j'ai fait une table de matières, avec des indications succinctes, pour aider et fixer l'attention.

Ce journal quoique incomplet, est néanmoins un document précieux sous bien des rapports. Outre le but principal, que s'est posé l'auteur de se rendre compte jour par jour du développement intellectuel et moral de son auguste élève, ce mémoire à défaut de ceux qui nous manquent, retracent en légères esquisses, en traits détachés une peinture vraie et vive de l'époque de ses mœurs et de ses tendances, de ses individualités qui toutes plus ou moins portent un cachet d'originalité, que l'on chercherait vainement de nos jours. La société qui y est peinte, quoique entraînée par l'éclat, les séductions, et souvent, avouons le, par les écarts de la civilisation Européenne, portait cependant en soi, un élément vivace de nationalité, elle était plus russe qu'elle ne l'est devenue par la suite. Le gouverneur du jeune Grand Duc, le Comte Panine, tout diplomate, tout ministre des affaires étrangères qu'il était, avait non seulement des tendances et des principes russes en politique, mais il était complètement russe de pied en cap. Son esprit s'était nourri de traditions nationales, historiques et littéraires. Rien de ce qui tenait à la Russie ne lui était ni étranger, ni indifférent Aussi, aimaitil son pays, non de cet amour tiède, de cet instinct intéressé et égoiste d'un homme en place qui aime son pays parce-qu'il aime le pouvoir, mais il l'aimait avec ce dévouement ardent et vivifiant, qui ne peut exister que lorsque l'on est attaché à son pays par tous les liens, toutes les affinités que font naître une communauté d'intérêts et de sympathie, communauté où se résument dans le même amour, le passé, le présent et l'avenir de la patrie. Ce n'est qu'alors que l'on peut aimer et bien servir son pays et sa nation, tout en reconnaissant leurs défauts, leurs travers et leurs vices, et en les combattant de toute sa puissance et de tous ses moyens d'action. Tout autre amour, est un amour aveugle, stérile, inintelligent et même funeste.

Quant à l'éducation du jeune prince il est bon et urgent d'observer:

1.qu'il était élevé dans un milieu intellectuel et social, peut être un peu trop au dessus de son âge, mais en tout cas fait pour développer son esprit et éclairer son âme, pour lui donner une tendance sérieuse pratique et éminemment nationale, pour lui faire connaître les hommes distingués du pays et le mettre en contact avec toutes les capacités, toutes les supériorités et les talents de l'époque; en un mot pour le rattacher à toutes les forces morales du pays, dont un jour il devaitêtre le maître.

Les conversations qui se tenaient à sa table et en sa présence, peut être parfois déplacées, et par trop excentriques, étaient en général instructives et attachantes; elles dénotaient une grande liberté d'esprit, une franchise d'opinions qui devaient éveiller et consolider le jugement du jeune prince et l'habituer a entendre et à apprécier la vérité. Cette société, il faut bien y faire attention, ne se composait pas de frondeurs, d'hommes de l'opposition, mais tout au contraire, d'hommes chaleureusement dévoués à leur souveraine et â leur pays. Mais par cela même, ils avaient leur franc-parler, et ne craignaient pas de se compromettre et de trahir la cause de la monarchie en blâmant ce qui leur paraissait blâmable et contraire aux vrais intérêts du pays qu'ils aimaient avant tout.

2.L'élément militaire ne prédominait pas dans l'éducation et l'entourage du jeune Grand Duc. Les exercices et les formalités militaires ne le distrayaient pas de ses études. On ne l'habituait pas à se considérer comme militaire avant tout Certes, le futur souverain d'une grande puissance comme la Russie ne pouvait pas rester étranger à ce qui doit en partie constituer la force et la sécurité

4

П. А. Вяземский. «О записках Порошина»

de l'état. Mais dn ne lui faisait envisager cette question, que sous un point de vue élevé, et non dans les détails d'une pratique minutieuse, faite pour absorber, et fausser l'esprit d'un enfant. On se gardait bien de lui imposer comme 'des devoirs importants et suprêmes, ce qui en réalité, ne pouvait être pour lui qu'un amusement, et aurait dû nécessairement le distraire et le détacher d'études plus sérieuses et l'empêcher de se préparer à l'accomplissement de devoirs, bien plus rudes et plus sacrés. Un prince doué par la nature de grands talents militaires et appelé un jour à devenir un grand capitaine, le deviendra naturellement par la force des choses, des événements et de la vocation. Il est non seulement superflu, mais même dangereux de lui inculquer dès son enfance de pareils goûts, violemment et pour ainsi dire machinalement et par habitude. Une direction semblable donnée à son esprit peut paralyser son intelligence, et la détourner d'une autre voie plus féconde en grands résultats pour le bien du pays et qui aurait pu illustrer son nom et son règne.

Une éducation principalement militaire peut en outre amener une confusion d'idées, qui pourrait se traduire plus tard en confusion de principes et de faits. Il serait à craindre dans ce cas que l'état militaire ne formât dans le pays une caste privilégiée et dominante, ne devint un état dans l'état. La profession des armes si belle, si noble, si généreuse en temps de guerre, qui peut créer non seulement des héros, mais même de grands hommes en développant toutes les facultés et les vertus humaines, n'est à tout prendre, en temps de paix qu'une nécessité matérielle, un métier stérile et négatif, fait pour assoupir et rapetisser les hautes facultés de l'intelligence. Uu grand homme de guerre peut aisément devenir un grand homme d'état, car la science de la guerre tient à toutes les autres branches de la science humaine, mais tout militaire n'est pas fait pour devenir un homme de guerre, et encore moins forcément apte à remplir toute fonction civile et administrative, en vertu de l'uniforme qu'il porte.

3. L'instruction religieuse du jeune prince était particulièrement soignée. Outre les leèons que lui donnait l'Archiprêtre Platon, qui plus tard fut une des illustrations de notre église, il faisait avec lui de pieuses lectures tous les dimanches et jours de fêtes. Il était admis dans sa société et dînait souvent à sa table, ce qui faisait que les rapports du Grand Duc avec le prêtre n'étaient pas seulement spirituels et officiels à telle ou telle occasion, mais acquéraient un caractère intime et en dehors des exercices de piété obligée. Platon prêchait à la Cour. Les paroles de vérité qu'il y faisait entendre au nom de Dieu et de Sa loi, devaient exercer une sévère et bienfaisante influence sur l'esprit du jeune prince et de la Cour. On voit dans le journal de Porochine, que l'Impératrice elle même subissait cette influence. Les sermons tenus à la Cour devaient rélever l'autorité morale du prêtre en Russie, autorité tellement nécessaire et tellement négligée chez nous. Ils devaient en outre favoriser le développement de l'éloquence religieuse et stimuler l'émulation des autres prédicateurs, qui chez nous ne prêchent guère, ou prêchent dans le désert. L'exemple de la Cour devait mettre le sermon à la mode, et en fait de mode, celle ci avait son bon côté.

Une leèon importante à retirer de la lecture de ces mémoires, c'est de se bien convaincre, combien il a été de tout temps difficile à un homme d'honneur et consciencieux de se maintenir sur le terrain de la Cour. Il ne lui suffit pas de posséder la confiance de l'autorité suprême et d'être protégé par elle. Les influences secondaires, mais tontes puissantes, les influences occultes, imperceptibles, insaisissables qui régnent sur ce plateau élevé, combattent sourdement cette protection et cette confiance, et finissent souvent, pour ne pas dire toujours, par avoir le dessus et miner la position de l'homme de bien. Certes, Porochine l'était complètement, il était tout coeur à ses devoirs, appréciait leur sainteté, considérait sa mission comme un sacerdoce, il portait à son élève un culte, non aveugle et servile, mais noble et élevé; eh bien! nous voyons cependant les découragements, les tristesses qui s'emparaient de loi et ont probablement amené son éloignement du poste qu'il occupait.

Il serait trop hasardé de tirer une conclusion de ce qni ne peut rester qu'à l'état de conjecture, mais on ne saurait s'empêcher de déplorer que ce noble caractère n'ait présidé jusqu'au bout à l'éducation du jeune prince. On aime à croire que son influencé salutaire se fut retrouvée et manifestée plus tard, dans l'adolescent, devenu Empereur.

5

П. А. Вяземский. «О записках Порошина»

A l'aide de la table de matières que j'ai tracée, ou pourrait, je crois, faire un extrait et un choix de ces mémoires à l'usage de Monseigneur le Grand Duc Cézarévitch.

Cette lecture ne manquerait pas d'être attachante et instructive.

Перевод:

Так как веденные Порошиным записки не предназначались для печати, то в них встречается, конечно, много повторений и пустых подробностей. Я отметил в них карандашом, для облегчения чтения, места самые занимательные и даже такие, которые имеют интерес второстепенный или относительный; я составил с ним оглавление с краткими заметками для сосредоточения внимания.

Записки эти, хотя и неполные, составляют несомненно весьма ценный документ во многих отношениях. Кроме главной цели, поставленной себе автором – вести изо дня в день отчет об умственном и нравственном развитии своего Августейшего воспитанника – записки эти, за неимением других, воспроизводят в легких очерках, в отдельных чертах, верную и живую картину того времени, тогдашних нравов, стремлений и личностей, которые, более или менее, все носили своеобразную печать, чего напрасно было бы искать в наши дни. Общество, описанное в записках, хотя и увлекалось блеском, обаянием и, признаемся, зачастую даже уклонениями Европейской цивилизации, носило, однако, в себе живой элемент своей национальности и сравнительно с тем чем оно стало впоследствии – было более Русским. Воспитатель молодого великого князя, граф Панин, хотя и был вполне дипломат и министр иностранных дел, был однако Русским не только по характеру и направлению своей политики, но и истинно Русским человеком с головы до ног. Ум его напитан был народными историческими и литературными преданиями. Ничто, касавшееся до России, не было ему чуждо или безразлично. Поэтому и любил он свою родину – не тепленькою любовью, не своекорыстным инстинктом человека на видном месте, любящего страну свою – в силу любви к власти. Нет он любил Россию с пламенною и животворною преданностью, которая тогда только существует, когда человек принадлежит стране всеми связями, всеми свойствами своими, порождающими единство интересов и симпатий, в котором сказывается единая любовь к своему отечеству – его прошлому, настоящему и будущему. Только при такой любви и можно доблестно служить стране своей и родному своему народу, сознавая при этом все его недостатки, странности и пороки и борясь с ними насколько возможно и всеми средствами. Всякая другая любовь – слепа, бесплодна, неразумна и даже пагубна.

Что касается до воспитания молодого князя, то можно и должно заметить, что:

1) Он был воспитан в среде общественной и умственной, быть может, немного не по возрасту для него, но во всяком случае в среде, способной развить его ум, просветить его душу и дать ему серьезное практическое и вполне национальное направление, знакомившей его с лучшими людьми страны, ставившей в соприкосновение со всеми дарованиями и выдающимися талантами эпохи, – одним словом в среде, способной привязать его ко всем нравственным силам страны, в которой он будет некогда государем.

Разговоры, которые велись у него за столом и в его присутствии, быть может, неуместные и чересчур странные, были однако вообще поучительны и привлекательны. Они отличались большою свободою ума и откровенностью мнений, что должно было возбуждать и укреплять суждения молодого великого князя и приучать его выслушивать и уважать правду. Это общество – нужно принять это особенно во внимание – не состояло из недовольных и лиц оппозиции, напротив того состояло из людей, горячо преданных своей государыне и своей земле. По этому-то и позволяли они себе свободно выражаться, не боясь компрометировать себя, ни действовать предательски, когда порицали то, что им казалось достойным осуждения и противным истинным пользам родины, которую они любили прежде всего.

6

П. А. Вяземский. «О записках Порошина»

2)Военный элемент не преобладал в воспитании и в обстановке юного великого князя. Военные упражнения не отвлекали его от занятий. Его не приучали быть прежде всего военным. Конечно будущий монарх такого великого государства как Россия, не мог оставаться чуждым того, что должно отчасти составлять силу и безопасность страны, но его обучали военному делу с высшей точки зрения, а не погружали в мельчайшие практические подробности, которые только могли бы сбить и ложно направить ум ребенка.

Ему отнюдь не вменяли в важнейшие и первейшие обязанности то, что на самом деле для него не было бы ни чем иным как забавою и должно было бы отвлечь его от занятий более серьезных и помешало бы приготовиться к исполнению несравненно более суровых и священных обязанностей. Царский сын, одаренный от природы большими военными способностями и призванный стать великим полководцем, сделается им просто силою вещей, событий и призвания. Но совершенно лишне и даже опасно развивать в нем с детства такие вкусы насильно и, так сказать, механически и в силу привычки. Подобное направление может парализовать его умственные способности и совратить с пути, который привел бы к более великим и плодотворным результатам для блага страны и для славы его имени и царствования.

Образование исключительно военное может, кроме того, произвести запутанность в мнениях которая впоследствии отзовется запутанностью в принципах и действиях. Можно опасаться, чтобы в таком случае милитаризм не образовал бы в стране привилегированной

игосподствующей касты, которая бы составила государство в государстве. Военная служба, столь благородная, прекрасная и возвышенная во время войны, способная производить не только героев, но даже и великих людей, развивая в них все человеческие дары и добродетели, становится совсем иною в мирное время – не более как материальною необходимостью, ремеслом бесплодным и отрицательным, способным заглушить и умалить высшие умственные свойства. Великий полководец легко может сделаться великим государственным человеком, потому что военная наука касается до всех отраслей человеческого знания, но не всякий военный может сделаться боевым, а тем более быть способным исполнять все гражданские и административные должности – в силу носимого им мундира.

3)Религиозное воспитание великого князя было особенно тщательно. Кроме своих уроков, архимандрит Платон, бывший впоследствии украшением нашей церкви, занимался каждое воскресенье и каждый праздник благочестивым чтением с учеником своим. Он был допущен в его общество и часто обедал у него; вследствие чего отношения великого князя к своему законоучителю и духовнику были не только в известных случаях духовные, а в других официальные, но постоянно, и вне духовно-служебных обязанностей, имели характер задушевный. Платон говорил проповеди при дворе. Истины, которые он высказывал во имя слова Божия, имели самое лучшее и благотворное влияние на ум великого князя и на весь двор. Из записок Порошина видно как подчинялась сама Императрица этому влиянию. Проповеди при дворе должны были поднять нравственный авторитет духовенства в России, столь необходимый и столь у нас уничиженный. Кроме того, эти проповеди должны были способствовать развитию духовного красноречия и возбудить соревнование в других проповедниках, которые у нас или духовными речами не занимаются или же проповедуют в пустыне. Пример двора должен был ввести проповеди в моду, а это, даже как мода – имело свою хорошую сторону.

Из записки Порошина можно вывести еще один важный урок, убеждающий как во все времена трудно было благородному и добросовестному человеку удержаться на придворной почве; для этого недостаточно располагать доверием и покровительством высшей власти. Второстепенные, но всесильные влияния, незримые и неуловимые, господствуют в этих возвышенных сферах, ведут глухую борьбу против оказываемого доверия и покровительства и кончают очень часто, чтобы не сказать всегда, победою и подкопом под положение честного человека. Порошин был несомненно таковым: он всем сердцем любил свои обязанности,

7

П. А. Вяземский. «О записках Порошина»

понимал их святость, считал поручение ему данное священнодействием; питал к воспитаннику своему обожание, но не слепое и низкое, а высокоблагородное, и что же? мы, однако, замечаем, что отчаяние и грусть проникают в его душу и приводят его с удалению от занимаемого им места.

Было бы очень смело вывести заключение, когда возможно лишь одно предположение, но нельзя не пожалеть, что этот благородный человек не остался во главе воспитания великого князя до самого конца. Хотелось бы верить, что благотворное влияние его выказалось бы впоследствии времени, когда юноша стал Императором.

При помощи составленного мною оглавления, можно, полагаю я, сделать выбор в записках, пригодный для Его Высочества Наследника Цесаревича. Чтение это непременно будет поучительно и привлекательно.

8