Белинский В.Г.. Рецензии 1835 года

Рецензии 1835 года

Содержание

Четыре вымысла. Соч. Николая Лутковского Эмилий Лихтенберг. Повесть М. Лисицыной Ледяной дом. Соч. И. И. Лажечникова Метода всеобщего обучения Жакото

Метода Жакото, изложенная для родителей и наставников. Издал Егор Гугель Чтения для умственного развития малолетних детей и обогащения их познаниями. Составлены

Егором Гугелем Вечера моей бабушки, или Собрание нравоучительных детских повестей

Записки г-жи Дюкре о императрице Иозефине, о ее современниках и о дворах Наварском и Мальмозонском

Четыре вымысла. Сочинение Николая Лутковского. Санкт-Петербург, в типографии И.

Бенкена и А. Лыткина. 1834. 220. (12).

Эмилий Лихтенберг. Повесть. Соч. М. Лисициной. Издание второе без прибавлений (??!!).

Москва. В типографии С. Селивановского. 1835. Две части: I -- 165; II -- 88. (12).1

Les beaux esprits se rencontrent {Остроты умников повторяются (франц.).-- Ред.} -- говорит французская пословица: правда, истинная правда! Вот два сочинения, принадлежащие особам разного пола, написанные в разные времена (последнее издается в другой раз и без прибавлений), сколько в них общего, сходного, родного! Добрый дедушка Лафонтен (вечная ему память!) был, для обоих них, образцом и вдохновителем, и весьма естественно, что они далеко отстоят от него в литературном достоинстве, ибо когда же подражатели бывают выше своих образцов или даже равны им?

Мне как-то совестно не познакомить вас хоть сколько-нибудь с красотами этих сочинений, этими красотами, самородными и блестящими, как алмаз! Раскрываю "Четыре вымысла" и читаю: "Подобно охотнику, пробирающемуся в теснине густого леса, Алексей желал сперва раздвинуть ветви Александровых чувствований, чтоб, так сказать, посмотреть, нет ли, в самом деле, за этими ветвями -- потаенного логовища змеи, лисицы или тетерева; потом предполагал он, в другой визит, продолжить свое любопытство; а в третий надеялся уже обстоятельно узнать, соперника ли для себя имеет он в Александре, или просто откровенного знакомца". Творец небесный! Раздвинуть ветви чувствований и посмотреть, нет ли за ними потаенного логовища змеи, лисицы или тетерева (уж верно глухого!); сделать целых три визита в чувствования! Ай, ай! да это новый элемент, кроме Августа Лафонтена, элемент восточный, ориентальный -- а я и не заметил этого! Это, точно, как будто перевод с персидского. Раскрываю "Эмилия Лихтенберга" и читаю: "-- Так по-вашему, решительно нет несчастия? -- Есть, сударь! оно, по-моему, состоит в заблуждениях и пороках людей; но от нас зависит предохранить спокойствие чистой совести, с которою никогда и ни в каких обстоятельствах жизни человек не может быть несчастлив.-- О! поверьте, сударыня, что много есть людей, которые были всегда игрушкой рока и которые даже против воли впадали в преступления.-- Не говорите мне об них; они были игрушка страстей своих".

Каково? Но теоретический догматизм еще не главное достоинство произведения г-жи М. Лисициной: у ней факты всего убедительнее. Она хочет заставить любить добро, ее герои все добры, и зато все женятся и выходят замуж по склонности, по любви и живут богато и счастливо. И посмотрите, как верен, как несомненен приз, предлагаемый сочинительницею: когда ктонибудь из персонажей ее романа любит глубоко, пламенно, энергически, до безумия, до исступления, и ему изменяет его любезная -- вы думаете, бедняжка сходит с ума, застреливается, или просто умирает от отчаяния? Да, как бы не так! Нет -- автор тотчас сводит горемыку с другою девушкою и прежде, нежели вы успеете мигнуть глазом или понюхать табаку, заставляет его влюбиться в нее, а ее влюбляет в него -- и дело с концом. Правда, некоторые и добрые у него умирают, но это не от чего другого, как от старости -- но ведь и то сказать, не два же им века жить! Вы не поверите, как убедительны эти истины в устах автора "Эмилия Лихтенберга", тем

более, что они высказаны языком, надо сказать правду, правильным и чистым, хотя нередко и сбивающимся на подьяческий от неумеренного употребления слова "оный" во всех падежах. Но этот маленький недостаток ничего не значит, ибо с избытком выкупается прелестью рассказа, живым изображением характеров, страстей и положений. Решено! с завтрашнего же дня не шутя принимаюсь за себя: стану есть и пить умеренно, спать мало, вставать ровно в пять часов, а ложиться в десять, по утрам наслаждаться природою, плакать и трогаться при виде всего прекрасного, дарить всякого несчастного хоть слезою, если в кармане не случится ни копейки (что очень часто со мною случается), а пуще всего как можно чаще повторять нравственные правила. Да -- мне больше, чем кому-нибудь другому, надо быть добрым; ибо, во-первых, я беден и живу трудом; во-вторых, одинок, что очень скучно; нет, нет! скорее быть добрым, скорее жениться на какой-нибудь прекрасной, образованной, добродетельной, влюбленной в меня, а главное, богатой девушке, зажить бароном и мечтать с милой женою о счастии при любви и под соломенною кровлею, о блаженстве и при нищете, а больше всего о выгоде быть добрым! Советую и вам, любезный читатель, последовать моему примеру, если вы бедны и не женаты!..

Ледяной дом, сочинение И. И. Лажечникова. Москва. В типографии Августа Семена при императорской Медико-хирургической академии, 1835. Четыре части; I -- 197; II -- 205; III -- 198; IV -- 198. (12).2

Наконец этот роман, так долго ожиданный, вышел и, верно, теперь уже распался по рукам нетерпеливых читателей. У нас так мало выходит истинно изящного, что явления, к числу коих принадлежит "Ледяной дом", должны возбуждать живейшее внимание и читающей публики и людей, взявших на себя обязанность быть органами общего суждения. Так как пределы "Молвы", а в особенности замечательность и достоинства поименованного сочинения, не позволяют нам теперь же высказать вполне наше мнение, то мы и предоставляем себе исполнить этот долг в одном из NoNo "Телескопа".3 Теперь же ограничиваемся уверением, что новое произведение И. И. Лажечникова, представляющее в поэтическом очерке одну из занимательнейших эпох нашей истории, достойно имени своего автора и вполне удовлетворит ожиданию публики.

Так как роман печатан за глазами автора, то и не удивительно, что в него вкралось много типографских ошибок, из коих некоторые очень важны, ибо дают превратный смысл некоторым местам. Кроме вычисленных при конце каждого тома, осталось несколько просмотренных, почему почтенный автор и просил нас исправить их в "Молве", что и исполняем.4 В первой части, на странице 80, строка 3, напечатано: по обширным плечам, должно читать: по обнаженным плечам; на странице 196, строке 12: даны были права, должно читать: даны были имена; в четвертой части, на странице 80, строке 6: на другой площадке, должно читать: на одной площадке; на странице 131, строке 1: на которого, должно читать: на которую.

Метода всеобщего обучения Жакото. Изложение основных начал методы всеобщего обучения. Москва. В университетской типографии. 1834. XII--259. (12).

Метода Жакото, изложенная для родителей и наставников. Издал Егор Гугель, инспектор классов при императорском Воспитательном доме в Гатчине. Часть первая. Чтение. Письмо. Отечественный язык. Санкт-Петербург. В типографии Конрада Вингебера. 1834. VIII--118. (8).

Чтения для умственного развития малолетних детей и обогащения их познаниями. Составлены Егором Гугелем, инспектором классов императорского Воспитательного дома в Гатчине. Второе издание, исправленное и дополненное. Продается у издателя Ивана Заикина, в книжных лавках под No 18, 28 и 31. Санкт-Петербург. В типографии Карла Крайя. 1834. XII--156. (8).5

У нас вообще слишком мало обращают внимания на книги, издаваемые по части педагогии. Что, например, было сказано в наших журналах о поименованных книгах? Одни промолчали, другие отделались общими местами, третьи посмеялись, к слову, над методою Жакото -- этим всё и кончилось! Знаем, что мы сами себе изрекаем этим приговор и именно по этому самому хотим поговорить об этих книгах, которые заслуживают величайшего внимания. По так как подробное рассмотрение такого обширного предмета, какова метода Жакото, имеющая такое близкое отношение к воспитанию вообще, требует объема, превосходящего пределы "Молвы", то мы намерены высказать о нем свое мнение в особенной статье, которая будет помещена в "Телескопе".6 Принимая живейшее участие в деле первоначального, приуготовительного

обучения, имея, касательно него, свой взгляд и свои понятия и пользуясь некоторою опытностию в его преподавании, мы вменяем себе в непременную обязанность изложить наше мнение как вообще о сем предмете, так и об учебных книгах, изданных в последнее время.7 Цель наша будет состоять сколько в том, чтобы высказать свое мнение, которого, в общем деле добра, никто не должен скрывать, кто думает о себе, что имеет какое-нибудь свое мнение, столько и в том, чтобы обратить внимание других на этот предмет. Посему всякое чужое мнение и всякое дельное возражение на наше собственное будет с благодарностию помещено в нашем журнале. Мы предполагаем обратить особенное внимание на один предмет, который почитается краеугольным камнем всякого образования, всякой учености и в особенности первоначального обучения - на словесность, т. е. на идею, возможность, систему в границы словесности, как науки. Теперь так много выходит книг по этой части, так много появилось систем словесности, что было бы грешно не рассмотреть этого предмета со всех сторон. Посему в "Молве" будут помещаемы только одни библиографические известия о сочинениях по части педагогии и учебных книгах, в особенности по предмету словесности, разве только с краткими и беглыми замечаниями; чтобы не повторять одного и того же и удовлетворительнее рассмотреть столь многосложный вопрос, мы однажды и навсегда, в общем взгляде, выскажем свое мнение.8

Вечера моей бабушки, или Собрание нравоучительных детских повестей. Перевод с французского М. и Г. Москва. В типографии М. Пономарева. 1835, 124. (16).9

Плохая детская книжка, напечатанная на обверточной бумаге и с лубочными картинками и содержащая в себе пошленькие и глупенькие сказочки.

Записки г-жи Дюкре о императрице Иозефине, о ее современниках и о дворах Наварском и Мальмозонском. Перевод с французского. Санкт-Петербург. В типографии Временного департамента военных поселений. 1835. Четыре части: I --300, II -- 211, III -- 237, IV -- 217. (12).10

Несмотря на то, что "Записки г-жи Дюкре о Иозефине" получили во Франции справедливый успех и заслужили о себе отзывы многих французских литераторов, как говорит переводчик (г. Андрей де Шаплет), и чрезвычайно понравились Бурьенну, знаменитому мемуаристу,-- эта книга мне очень не поправилась, и я думаю, что она не стоила перевода. Г-жа Дюкре не имеет ни дара наблюдательности, ни уменья схватывать резкие черты примеров и дел, ни таланта рассказывать. Ее повествование вертится на пустяках и мелочах; содержание его составляют пустые анекдоты и дворские сплетни. Ее взгляд на вещи самый картофельный, самый пансионский; она удивляется всем и всему начиная с г-жи Жанлис до брильянтов императрицы Жозефины; у ней все хороши, и она всех оправдывает. Ее понятия -- понятия XVIII века; она добродушно признается, что "подобно всем молодым девушкам, имела преувеличенные и ложные понятия о необходимости быть влюбленною в своего мужа" и пренаивно раскаивается, что не вышла замуж за богатого и умного, но нетерпимого ею человека, который за нее сватался. Но это, скажут, дела домашние, которые не имеют никакого отношения к авторству.-- Напротив, очень большое, ибо от образа взгляда много зависит достоинство сочинения. Один хохол-мужик сказал, что если бы его сделали царем, то он украл бы сто рублей да и убежал: мужик сказал глупо потому, что имел глупые понятия о вещах. Спросите калмыка, кто истинно великий человек. Кто имеет счастие быть калмыком и знает великую тайну Арчилана-Хубильгана (переселения душ), ответит он вам. Вследствие этого ответа, Наполеон и Шекспир будут исключены из числа великих людей, и глуп ли, умен ли этот ответ, но он есть результат того взгляда на вещи, который имеет калмык.

Может быть, многие подробности, находящиеся в книге г-же Дюкре, имеют свою относительную важность в глазах французов; но русским читателям от этого не легче: книга для них так же скучна и утомительна. Они увидят из нее, что Жозефина, или, по переводу г. де Шаплета, Иозефнна, оказывала многие благодеяния, любила Наполеона, своих детей, позволяла управлять собою льстецам и наушникам и в сем отношения обнаруживала удивительную слабость воли и характера; словом, увидят в Жозефине женщину, каких много, но не увидят той необыкновенной Жозефины, странная судьба которой так тесно была соединена с судьбою дива нашего времени: эта последняя Жозефина ускользнула от близорукой наблюдательности г-жи Дюкре.

Теперь о переводе. Он очень посредственен, чтобы не сказать -- очень дурен, а вот и доказательства: "Нет в Париже ни одного острого слова, которое бы ему не приписывали, что доказывает способность его говорить оные. -- Тяжело быть королем, не взросши для этого звания.-- Я очень желала узнать этого человека, столь знаменитого своим умом и в особенности твердостью своего поведения и мнения, тогда как было столь опасно обнаруживать такое мнение, какого он держался.-- Я скоро достигну времен смутов, несчастий, когда каждый более или менее был призываем играть роль или иметь мнение. Мое, как у всех женщин, основывалось совершенно на одних чувствах, а потому я буду говорить об этих роковых годах, приведших спокойствие, коим мы наслаждаемся, после стольких бурь, не как строгий порицатель или глубокомыслый политик, но как женщина, которая огорчалась бедствиями своего отечества. -- Впоследствии я слышала гг. Борера, Ромберга и Бодио; но они не заставили меня забыть их старейшину в летах и в талантах".-- Но довольно -- эти выписки сделаны наудачу и не могут служить образцами, ибо весь перевод есть образец синтаксической какографии. Кроме до крайности сбивчивого, темного и тяжелого слога, происходящего от дурной расстановки предложений, чрезмерное изобилие сих и оных делают эту книгу несносною для чтения.

Примечания

1."Молва" 1835, ч. X, No 27--30 (ценз. разр. 14/VIII), стлб. 32--35. Подпись -- см. примеч. 2414.

2."Молва" 1835, ч. X, No 27--30 (ценз. разр. 14/VIII), стлб. 35--36, Подпись -- см. примеч. 2414.

3.Обещанная статья была написана только через три с лишним года и помещена в первой книжке "Моск. наблюдателя" за 1839 год (ИАН, т. III).

4.И. И. Лажечников просил об этом Белинского в письме от 26 июня 1835 г. (см. "В. Г. Белинский и его корреспонденты". М., 1948, стр. 175).

5."Молва" 1835. ч. X, No 27--30 (ценз. разр. 14/VI1I), стлб. 37-- 39. Подпись -- см. примеч. 10.

6.Белинский не написал этой "особенной статьи". Объяснялось это большой перегруженностью критика работой в период с июня по декабрь включительно 1835 г., когда Белинский замещал уехавшего за границу издателя "Телескопа" и "Молвы". См. примеч. 2203.

7.Известно, что Белинский, будучи еще учеником Пензенской гимназии, преподавал там русский язык в младших классах, где в числе его учеников был Ф. И. Буслаев, оставивший воспоминания о своем юном учителе (Ф. И. Буслаев. Мои воспоминания, 1897, стр. 19 и 46--47). В Москве Белинский давал частные уроки в домах кн. Черкасского, кн. Волконского, Кавелина и др.

Всвоем преподавании Белинский на первый план ставил общее развитие ученика. Для достижения этой цели он применял, в качестве метода, "обыкновенный разговор". По этому поводу Белинский писал 21 июня 1837 г. своему родственнику Д. П. Иванову, занимавшемуся с его братом: "Не делай из своих уроков парада, пусть они будут походить на обыкновенные разговоры -- это пуще всего, потому что ничто так не отвращает от учения, как форма. В учебных заведениях форма есть зло необходимое, но в домашнем учении нужен только порядок" (ИАН, т. XI).

8.Это обещание не было выполнено Белинским.

9."Молва" 1835, ч. X, No 27--30 (ценз. разр. 14/VIII), стлб. 39, Подпись -- см. примеч. 10.

10."Молва" 1835, ч. X, No 27--30 (ценз. разр. 14/VIII), стлб. 39--42. Общая подпись к статьям NoNo 66--75: -он-инский.