Вместо заключения: о радикальной критике "количественных" процедур в социологии 1

Промежуточный жанр этой книги - нечто вроде симбиоза краткого курса истории и критико-аналитического обзора - имеет и множество недостатков, и одно явное преимущество: возникает возможность уйти от "закономерностей" исторического развития и прогрессивных ме­тодологических рекомендаций. С некоторой долей уверенности можно принять лишь общий вывод: диагностические измерительные проце­дуры в социологии не имеют абсолютного обоснования и полных эпи­стемологических гарантий, так как их достоверность существенным образом зависит от достоверности содержательных теоретических представлений, которые явно или неявно принимаются социологами. Однако же число таких теоретических перспектив - и, соответст­венно, число возможных и существенных для измерения "онтологи­ческих" допущений - небезгранично и в большинстве случаев можно указать на локально обоснованную совокупность процедур и крите­риев качества, которая дисциплинирует рациональное эмпирическое исследование относительно данной теоретической перспективы. Ча­стным случаем такой совокупности диагностических процедур и кри­териев является использование причинных моделей измерения, так как последние в принципе применимы ко всем социологическим те­ориям, допускающим структурную детерминацию социального дей­ствия. В некоторых теоретических перспективах - например, во вдох­новляемых феноменологическим подходом - эта "возможность мето­дологии" остается в основном неосуществленной. Причины часто за­ключаются в принципиальных трудностях, создаваемых особенностя­ми "образа" социального мира, который принимается внутри данной ориентации: так, принятие последовательно волюнтаристского пони­мания социального действия по совести должно вести к солипсизму. Немаловажны и исторические обстоятельства институционального за­крепления социологических "школ мышления", часто обострявшие содержательные расхождения во взглядах. Поиски своей "диагности­ческой процедуры" идут, тем не менее, почти повсеместно: и в кри­тической социологии, и в этнометодологии, и в феминистской теории. Эти поиски нередко описываются как некая единая традиция "каче­ственной методологии", противопоставляемая традиции "количест­венной методологии". Ценность многих результатов, полученных в " качественной" социологии в последние годы, несомненна, и мы на­деемся, что отечественный читатель сможет в ближайшее время са-

В данном разделе использованы материалы статьи "Qv Q-проблема: опыт социологи­ческого анализа дилеммы "качественного" и количественного" подходов в социоло­гии" , написанной в соавторстве с Г.С.Батыгиным (в печати).

153

мостоятельно в этом убедиться. Ценность же самого мнимо-очевид­ного противопоставления качественных и количественных методов в социальных науках далеко не бесспорна. Вспыхивающая время от времени дискуссия о качественной и количественной методологиях ("Q v Q" -дискуссия) едва ли решает исследовательские проблемы внутри какой-либо из существующих теоретических перспектив. Ос­новной мишенью для самой радикальной критики, позволяющей к тому же сконструировать некую "групповую солидарность" сто­ронников качественных подходов, является "количественная" диаг­ностическая процедура в социологии. Предыдущее изложение, как нам кажется, показывает, что никакой единой и неделимой " коли­чественной" диагностической процедуры в социологии никогда не существовало. Остается лишь сказать несколько слов о продуктив­ности и обоснованности самого противопоставления "количественно­го" и " качественного" и о сопутствующей ему радикальной критике "позитивистских" методов.

Дилемма качественное - количественное находится в самом цен­тре грандиозной эпистемологической кучи и, по мнению многих, является самым современным и модным ее компонентом. Даже попытка строгого описания этой дилеммы повлечет за собой необхо­димость расчленения и описания других "слоев" или ракурсов, имеющих уже устоявшуюся дурную репутацию. Здесь достаточно упомянуть лишь некоторые из них: научный подход и другие подходы к знанию, позитивистская и гуманистическая модели соци­ального знания, единство-различие метода естественных и социаль­ных наук, значимость эмпирического обоснования социологии versus дискурсивный, конвенциональный характер социологического по­знания и т.п.

Каждый из названных ракурсов или "слоев" может быть описан как аналитически самостоятельная смысловая оппозиция. Нередко участники методологических дискуссий, не затрудняясь аналитиче­ским разграничением возможных смыслов, выбирают не отдельные позиции, а, образно говоря, стороны этой эпистемологической кучи. Соблазн тут достаточно велик, так как некоторые из позиций действительно связаны между собой не только исторически, но и идейно. Скажем, по "левую" (условно) сторону кучи обычно лежат и антинатурализм, и методологический релятивизм, и недоверие к объективности как таковой и объективности эмпирического доказа­тельства в частности. Здесь, "слева", часто располагаются лагерем и наиболее "теоретические" марксисты (типа Л.Альтюсера), и фе­министские критики традиционной социологической методологии, и этнометодологи. Своих оппонентов, оказавшихся "справа" от вооб­ражаемой разграничительной линии, они нередко списком зачисля­ют в "позитивисты". Впрочем, теперь уже признано, что слово "позитивизм" не имеет ни однозначно определенного смысла, ни замкнутого множества эмпирических референтов (см., например: [139]) и значительно чаще используются "эмпиризм" или "мужской шовинизм", еще не вполне утратившие строго терминологическое значение.

На первый взгляд, общей платформой "левого" лагеря является некий антисциентистский импульс, однако и сам антисциентизм скрывает в себе возможность дальнейших аналитических разграни­чений: антисциентизм этнометодологов скорее основан на идеях интерсубъективности и зависимости социального знания от контек­ста, т.е. в интересующем нас аспекте может рассматриваться в качестве одной из версий эпистемологического релятивизма (если не нигилизма). Марксистская же теория и близкие ей версии структу­рализма строят критику науки и научного истеблишмента на идее неразделимости знания, интереса и власти (хотя некоторые из теоретиков принимают заодно и тезис о дискурсивной природе теории).

Феминистская критика социальной науки также охотно исполь­зует идею воспроизводства сложившихся властных отношений при получении и распределении знания, в результате чего сам доступ к познавательным ресурсам представляется структурированным и ор­ганизованным в интересах сохранения мужского господства в науке. Однако феминистская методология менее восприимчива к глубин­ным эпистемологическим постулатам теоретического марксизма, касающимся обманчивой, "фантомной" природы эмпирически на­блюдаемых социальных факторов, за которыми кроются истинные механизмы событий: классовые интересы марксистов или даже структуры К.Леви-Стросса. Феминистская методология, таким обра­зом, лишь ставит под сомнение объективность "мужской" интерпре­тации общества и преимущественное право патриархов означивать, классифицировать и интерпретировать объективные эмпирические данные, не посягая на саму идею объективности и эпистемический статус наблюдаемой реальности. Поэтому в работах, выполненных в феминистской традиции, наряду с критикой сексизма в официальной статистике (см., например: [192]) часто присутствует и вполне обычная статистическая аргументация, почти немыслимая в струк­туралистских эссе. Вместе с тем, феминистское теоретизирование в социальных науках нередко опирается на наследие понимающей социологии, и здесь оно ближе к этнометодологии. Именно убежден­ность феминистских теоретиков в существенности качественного понимания социальных явлений (Verstehen), дополненная гумани­стическим идеалом и импульсом освобождения от "нормальной", устоявшейся социальной структуры, приводит их в лагерь качест­венной методологии. Однако отмеченная выше умеренность критики научного познания со стороны феминистской теории препятствует принятию самых радикальных позиций в спорах о качественном и количественном, происходящих уже "на территории" философии науки, - например, в битве натурализма и антинатурализма, в которой больше всего шансов у третьей стороны, "денатурализован­ного" эмпиризма в духе Куайна.

Все эти запутанные обстоятельства с неумолимостью физического закона ведут к появлению "химер", ломающих любые аналитиче­ские и пространственные ("лево - право") разметки упомянутой кучи. Примером такой "химеры" может служить, скажем, компью-

154

155

терная программа для обработки результатов качественных, этно­графически ориентированных феминистских эмпирических исследо­ваний. Эта программа называется "Nudisf и имеет достаточно серьезное методологическое обоснование [204 ].

Излишне говорить, что в "правый" угол кучи часто попадают не менее разнородные квазисоюзники, позиции которых в некоторых существенных отношениях далеки, отвечают на совершенно разные вопросы и даже противоположны. Ограничимся лишь одним приме­ром. Скажем, и для "жестких" социологических методологов, пре­имущественно американцев, и для занимающихся метатеорией реа­листов (Р.Бхаскар, Р.Харре) большая часть критики "слева" - это идеологическая оппозиция самой науке как рациональному предпри­ятию². Однако в том "слое" кучи, где расположены традиционные дилеммы философии науки, единство "жесткой" методологии и реализма оказывается проблематичным.

Представления большинства "жестких" социологических методо­логов распределены (очень приблизительно) вдоль континуума "ло­гический позитивизм - критический реализм - эволюционная эписте­мология". Изрядная часть "жестких" методологов полагает, что един­ство метода различных наук обеспечивается так или иначе сущест­венной ролью эмпирического подтверждения научной теории. Как уже говорилось (см. главу IV данной работы), реализм строит защиту научного метода на постпозитивистстком образе научного исследова­ния, переопределяющем природу самой науки. А именно, реалисты отвергают позитивистское убеждение в решающей роли эмпириче­ских наблюдений, в примате, так сказать, языка наблюдений, позво­ляющих проверить утверждения науки. Однако же они не отрицают ни само существование эмпирически наблюдаемого мира, ни значи­мость для теории неких "наблюдаемых фактов". Разумеется, для ре­ализма - как и для любой философии науки, возникшей после ло­гического позитивизма, - не существует никаких "чистых сенсорных данных" и всякое наблюдение является теоретически-нагруженным. Реализм не доходит до полной релятивизации фундамента науки и, конечно, не заявляет, что все "наблюдаемые факты" полностью оп­ределяются теориями или, того пуще, ценностями и интересами ис­следователя. Как и некоторые другие теоретические перспективы постпозитивистской эпохи, реализм склоняется к идее "сетевой струк­туры теоретических понятий" (определяемых взаимно) и к модели относительно эмпирического подтверждения, т.е. подтверждения те­оретических гипотез относительно совокупности других теоретиче­ских гипотез. Этой ценой реализму удается спасти не только идеал научности, но и тезис единства метода (Р.Бхаскар). Разумеется, ре-алистская картина того, "что на самом деле делают ученые", ради­кально отличается от логико-позитивистской. Не обсуждая здесь де­тали этой картины, отметим лишь тот существенный для нас факт, что в центре ее оказываются онтологические "порождающие меха­низмы", ответственные за многообразие эмпирически наблюдаемого.

156

Определенная теоретическая модель действия порождающего меха­низма организует сам язык наблюдения, создавая условия для того, чтобы " эмпирические факты" либо " наблюдаемые регулярности" случались (или не случались). Сказанного достаточно, чтобы читатель заметил и оценил удивительное сходство реалистской и марксистской " онтологии": в обоих случаях истинные механизмы социальной реальности скрыты за фасадом видимого и вполне ло­гично, например, трактовать классовые интересы "в себе" как ге­неративные механизмы любых конфликтов³. Поэтому самые сильные аргументы, используемые при критике социологического анали­за переменных (в духе Лазарсфельда), в неомарксистской критиче­ской социологии и в реалистской перспективе практически совпа­дают (сравним, например, [66] и [196]).

Таким образом, дискуссия о "качественной" и "количественной" методологиях не может быть даже понята и исторически верно ре­конструирована без отсылок к контекстам, интересам и идеологиям. Именно поэтому она не может быть разрешена в каком-либо строгом смысле. Известный британский социолог, неоднократно писавший и о качественных методах, пришел к выводу, к которому мы при­ходим только сейчас, значительно более коротким путем:"... про­блема с модами (интеллектуальными) заключается в том, что они часто прямо противоположны критическому мышлению: "линия пар­тии" куда легче сочетается с выкрикиванием лозунгов, чем с подлин­ной работой. Сообщение, которое я вывожу из этого наблюдения, за­ключается в том, что полярности, на которых базируется различие "качественное - количественное", должны быть (используя модный термин) деконструированы" [215. Р.58 ]. Иначе говоря, следует по­нять, почему различные исследовательские "практики" в некоторых случаях тематизируются как "качественные" либо "количествен­ные". Почему какие-то, зачастую весьма старые, дилеммы социологии или социологические перспективы - например, "структура" и "дей­ствие" либо " социальная наука" и " социальная политика" - вновь используются как аргументы и альтернативы в " Q v Q" -дискус­сии? Почему, наконец, нам следует выбирать между "количествен­ным" и "качественным", как если бы это был действительный выбор между действительно различными возможностями?

Мы не станем здесь ворошить всю историю социологии в поиске ответов: важно знать, что ответы находятся именно там. Какие-то темы все же нужно выявить. Во-первых, в полном соответствии с labelling theory нынешние сторонники качественной методологии, т.е. социологи, называющие себя так и/или принимаемые за таковых коллегами, безусловно сделали первый ход, ибо именно они ввели в социологический язык саму классификацию и начали после­довательные попытки определить ее критерии, чтобы выявить аут­сайдеров.

157

Фундаментом этих попыток стала критика количественных подхо­дов, содержащаяся в классических текстах современной качествен­ной традиции (см., в частности: [108; 208; 141; 223]). Концепция качественной методологии, которая может быть воссоздана из этих действительно блестящих книг, относительно стройна в том, что касается "онтологии" социального. (Впрочем, и теоретические пер­спективы могут различаться. Книга А.Сикьюрела, например, ближе к традиции, восходящей к А.Шюцу, тогда как Х.Шварц и Дж.Джей-кобс основываются на идеях Г.Зиммеля.) Куда менее согласова­ны собственно методологические взгляды. Здесь само понятие качественной методологии утрачивает определенность, простираясь от этнометодологии как теории и практики до строго определяемого этнографического метода "включенного наблюдения", возводимого к культурной антропологии и Чикагской школе. Поиск же общего и различного во взглядах качественных методологов на то, что собст­венно является "демаркационной линией" для качественной мето­дологии, ведет именно к той эпистемологической куче, о которой мы уже говорили. Вместо того, чтобы снова разбираться в том, все ли качественные методологи верят (или должны верить) в Verstehen и интеллектуальную эмпатию/любовь к угнетенным, продуктивнее обратиться к историческому анекдоту.

Известно, что одним из отцов-основателей этнографического метода был польский антрополог Бронислав Малиновский. В сумя­тице первой мировой войны он был выслан в тихоокеанские колонии и позднее опубликовал несколько классических монографий о жите­лях Тробриандовых островов. Многие антропологи и социологи полагали, что труды Малиновского - великолепная иллюстрация метода полевой работы, основанного на эмпатическом вживании в смыслы и ценности иной культуры. Публикация личного дневника Малиновского (1967) стала настоящим ударом для профессиональ­ного сообщества. Этот не предназначавшийся для широкой аудито­рии документ изобличал в Малиновском крайне эгоцентричного невротика, занятого исключительно собой и не только не уважавшего тробриандцев, но и не испытывавшего к ним никакой симпатии. Нельзя не согласиться с Дж.Кёрком и М.Миллером, полагающими, что: "Это разоблачение компрометирует не достоверность или каче­ство профессиональных достижений Малиновского, а миф о том, что хорошее полевое исследование возникает из святого сочувствия выдающихся знатоков человечества" [157. Р.37]⁴ .

Конечно, многие проблемы, обсуждаемые в серьезных работах, посвященных использованию этнографического метода "включенно­го наблюдения" или биографического метода, вполне реальны (см., например: [141; 170 ]). Но проблемы эти равно существенны и для

158

тех, кого принято называть "количественными методологами". От­давая должное влиянию феноменологической и марксистской крити­ки на развитие количественных методов в социологии последних четырех десятилетий, мы все же хотим заметить, что история становления социологического измерения содержит много доказа­тельств систематического и часто плодотворного интереса" пози­тивистов" к проблемам рефлексивности, значения, культурного контекста и определяющей роли теории.

Чем более корректно определяется "позитивистская методология" в текстах, так или иначе посвященных качественным методам, тем очевиднее фантомность этого понятия. Позитивистскую методо­логию обычно обвиняют в игнорировании "естественно случающих­ся" данных и преимущественном интересе к стандартным опросам и официальной статистике. Еще один видовой признак "позитивизма" заключается в использовании модели объяснения, подменяющей поиск логических или причинных связей статистическим выводом и корреляциями (ср., например: [181 ]). Соответственно, валидность "позитивистских" исследований основана на статистическом методе и понятии репрезентативности, тогда как качественный подход связывает свое понимание валидности исследования с обоснованно­стью его теоретической базы.

Но так ли непроблематичны естественность и чистота "естествен­ных" данных? Даже классический образец "включенного наблюде­ния" - книга Уильяма Фута Уайта о жизни бедных итальянских кварталов "Street Corner Society" - не содержит никаких очевидных гарантий от возможных "смещений", связанных с присутствием автора. Сведения о структуре взаимодействия в уличной шайке, полученные Уайтом, во многом основаны на личном, взаимообога­щающем и скрепленном разными мелкими услугами общении автора с Доком и его ребятами (что неоднократно подчеркивается и в книге Уайта). В литературе показано, что "Street Corner Society" и другие аналогичные работы по своему стилю и содержанию следовали не научным канонам, а жанру "социальной публицистики". Разумеет­ся, это не доказательство "нищеты этнографизма". Но это явное подтверждение общности проблем по обе стороны методологической границы. Вполне очевиден и "сконструированный" характер обви­нений, касающихся одержимости количественных методологов сугу­бо техническими проблемами и статистическими процедурами. Даже концептуализация понятия валидности у современных "позитиви­стов" явно исходит из идеи проверки модели измерения, выводимой из содержательной социологической теории.

Социологи часто сталкиваются с проблемами и дилеммами, кото­рые являются или считаются методологическими. Например, пробле­ма может осознаваться как противоречие между сухостью теории и богатством жизненного опыта. В иных случаях трудно примирить желание объяснить мир со стремлением его преобразовать. Бывает и так, что зыбкими кажутся даже коренящиеся в нерефлектируемом обыденном знании "объективность", "рациональность" и даже "эм­пирическая наблюдаемость". Некоторые из этих и прочих проблем

159

существенны и в определенных исторических и смысловых контек­стах почти неразделимы. Другие же возникают под влиянием дурной метафизики и требуют лингвистического анализа. Но в свете всего вышеизложенного нам представляется бессмысленным рас­сматривать все эти проблемы как следствия или проявле­ния одного фундаментального " количественно-качественного" про­тиворечия. "Q v Q''-дискуссия может способствовать разрешению этих проблем ровно в той же мере, как и дискуссия о "физиках и лириках". Имея смысл в каких-то строго очерченных границах, такого рода диспуты вырождаются в идеологическую и политическую склоку "групп интересов" в тот самый момент, когда полюса смыс­ловой оппозиции глобализуются и превращаются в боевые кличи сторон.

Наука же продолжает следовать своим путем, обозначенным диагностической процедурой.

160