"Парфянская баллада"
Сетевой ресурс: http://lib.ru/PROZA/SIMASHKO/ballada.txt
"Гу-га"
Сетевой ресурс: http://lib.ru/PROZA/SIMASHKO/guga.txt
Дмитрий Федорович Снегин (1911-2001)
"Утро и два шага в полдень"
Отсутствует в свободном доступе.
"В городе Верном"
Отсутствует в свободном доступе.
Николай Алексеевич Раевский (1894-1988)
"Джафар и Джан"
Сетевой ресурс: http://az.lib.ru/r/raewskij_n_a/text_0020.shtml
"Последняя любовь поэта"
Сетевой ресурс: http://etextread.ru/Book/Read/53866?nP=1
"Портреты заговорили"
Сетевой ресурс: http://az.lib.ru/r/raewskij_n_a/text_0100.shtml
Руфь Мееровна Тамарина (1921-2005)
***
Метет мохнатая метель —вся проволока в сережках...Я вдоль барака в тишинепротаптываю стёжку.А в небе розовая ночь.А в небе — будто мельницавесь снег решила истолочь —он стелется метелицей.В такую б ночку забрести вдвоем да в лес дремучий,где все заметены путии ели, словно тучи.Холодной розовой щекойтвоей щеки коснутьсяи в сердце ощутив покой,беззвучно улыбнуться...Улыбки не увидишь ты —лишь задрожат ресницы,из млечной снежной высотыснежок на них садится.Они, как бабочки, легкии тяжелы, как пчелы,когда опустошив цветки,они слетаются в леткис гудением веселым...Как хорошо в такую ночь,когда нежна метелица,свою мечту не превозмочь.А снег все мельче мелется...
***
Ещё могу я через борт полуторки, как ногу в стремя, рвануться вдаль во весь опор и обогнать на время Время. Ещё могу я в дальний тот край неизведанный метнуться от неурядиц и забот, метнуться, словно об пол блюдце…. Ещё могу, про сон забыв, цедить с друзьями до рассвета сладчайшую из всех забав – вино полуденного лета. Ещё могу… Да вот беда – куда мне от себя податься, когда в окне – моя звезда, и от неё не оторваться. Она мне предана, как пёс, и в Заполярье, и на Юге. Она вернейшая из звёзд, я в том готова дать поруку! Я обмануть себя могу, а вот её – не удаётся. Я от себя – к себе бегу. Звезда всё той же остаётся.
Оливы в Балхаше
У нас цветут оливы... Это странно —от Балхаша Эллада далеко.И в запахе душистом их и пряномлегко мечтать и дышится легко.Ночами глухо громыхают грозы,а в час июньской полночи степнойкрай ночи, будто в Подмосковье — розов.Наверно, в небе так везде весной.А я тоскую горше и пристрастнейот запаха душистого олив,хоть знаю хорошо: тоска напрасна —ведь точно так тоскуешь ты вдали.Крепясь, я вспять гоню тоски приливы,но ветер вновь нахлынет, и опятьот запаха медового оливыо счастье начинаю тосковать...
После степлага
1
Я буду плакать и слезу глотать,
и завихреньям слов чужих завидовать —
куда, когда вы сгинули, года?
А кто-то улыбнется мне язвительно.
А кто-то скажет — “рифмам и стихам
совсем иная молодость положена...”
Но что известно, равнодушным вам,
о том, что сердце годами изгложено?
Что годы, годы были сухостоем,
что буксовали годы на ходу;
что даже дружелюбному застолью
не оживить засохшую беду?
И только слезы, горьким ливнем хлынув,
когда стихи товарища прочту,
вновь на мои ладони сердце вынут
и так оставят — людям на виду...
2
Ax, поэты, всем вы открываетесь,
сердце на ладони положив.
Прямо с кровью сердце отрываете
в паутине пленок, вен и жил.
И лежит комочек обнаженный
на ладони — аленьким цветком.
Зноем и морозом обожженый —
маленьким упрямым кулаком.
Резкими пульсируя толчками,
сердце обнаженное живет:
медленные капли — точат камень,
жаркие — слепящий точат лёд...
3
Мне судорога плача сводит плечи —
скажите, отчего я горько плачу?
Ко мне приблизился спокойный вечер,
на поводке ведет с собой удачу.
Но слезы наплывают на глаза
волной соленой, сладостной и горькой,
хоть мне никто худого не сказал,
и не подали вместо хлеба — корки.
А, может, ЭТО — как с мороза дрожь
в натопленном жилье у красной печки?
И скажут люди: заново живешъ, —
живи и радуйся по-человечьи...
Конечно так!
Конечно — только так!
Не ставь слезам живительным плотины.
И молодость придет к тебе тогда,
хотя и в преждевременных сединах.
И сердце на ладони положив,
перед собой неси его, как птицу...
Ты снова станешь нужной людям, жизнь,
и молодость, седея, возвратится!
Валерий Федорович Михайлов (1946-…)
"Хроника Великого джута"
Сетевой ресурс: http://lib.rus.ec/b/382048/read
Елена Ивановна Зейферт (1973-…)
***
Мы живём в одно время в одном городе.
Но эскизы моих строений
для тебя невидимы,
а мои улицы слишком гулки,
чтобы ты, окружённый музыкой как воздухом,
ступил на их тротуары.
Любитель тишины и парадоксов,
ты допускаешь в свой город
только музыку,
властительнее которой я ничего и никого не знаю.
И прячешься от меня
за чертежами быта,
а я вижу падающие тени на листах твоих черновиков –
стоят дома и костёлы,
шумят деревья,
снуют крохотные люди…
Я с удивлением узнаю среди них себя –
женщина бежит без оглядки,
растрепав волосы, теряя одежду,
пересекает границы бумажного пространства
и исчезает.
Ты задумчиво продолжаешь писать, не замечая потери.
Музыка, неуверенно сопровождавшая это бегство,
превращается в тишину.
Я в городском парке.
Тебя нет, и мне уже не страшно.
Моя архитектура утратила звучание.
Но разве твоя музыка её не слышит?
Я доказываю себе, что я дома,
но окрестности мне кажутся незнакомыми.
Знакомы лишь твои губы и руки.
Значит, я в твоём городе.
Накинь на меня одежду.
Или я стала музыкой?
***
Руки города в глине. Как же бездарен он!
Я его ранний, натужный, самый корявый горшок –
Хрупкий носитель сажи и разбитых окон,
Ветхих бумажных змеев, ландышей нагишом.
Горе-ваятелю стыдно? Он не прячет глаза!
Ждёт дароносицу для убогих сосудов своих.
Этих сестёр и братьев город мне навязал,
Взял их под мышки, под ноги бросил, затих.
Глиняных кукол болезненны черепа,
Мироточат кресты в их слабых руках.
Карагандинская иконопись скупа
И до небесного таяния легка.
Кто Он, горшечник или гончарный круг?
В лёгких величиною с город пробел.
Иконопись как изморозь поутру –
Дышишь и изменяешь рисунок небес.
Молчание
Тихий пасечник, соты твои пусты, как сады,
сиротея, просишь ещё немного родства.
Семена сухих губ превращаются в глиняные слова,
колосятся трещинами, шепчут – воды, воды,
но, увы, умирают, хоть сразу им пить даёшь.
Символ глиняных сотов в ладонях уже невесом.
Ты лишён дара речи. А клёны цветут кругом
и взахлёб хвалят нежный воздух, весенний дождь.
А в твоём сознанье зима, удушье, беда.
На молочном снегу ворох жёлтых умерших пчёл –
оболочки слов, ты их создал, понежил, прочёл
и, увидев их смерть, навсегда отпустил в холода.
Бросить соты пустые – решает пальцев суд!
Лучше выменять их на блага или продать с лотка.
Но кто скажет, что глина на языке не сладка?
Слаще мёда, когда к кадыку подступает зуд.
Пусть молчит, сколько может, униженная гортань.
Новых рек не услышать, пока запрещает снег.
Но дождёшься рождения – слово живое у рта,
словно чёрточка боли, даст наконец побег.
***
Кто услышал его? Христа ради, на!
С неба видит – идёт человек…
Старый нищий нашёл виноградину
У скамеечки, на траве.
Он поднял с земли пыльную ягоду
И поднёс поскорее к губам.
Эх, для счастья так мало и надо бы.
Только волю, да воля слаба.
Он траву всю обшарил ладонями,
Щурил, щурил глаза. Ничего.
Бросьте с неба награду бездомному,
Пожалейте немного его…
Ангелы
В них нет знакомого тепла.
Все их посылы акварельны.
Их ревность к людям не светла
и на сырых холстах Творенья.
Как песнь, невидимы они,
и звуки извлекают сами –
не прикасаясь искони
к душе бескровными крылами.
Они сновидцы, очи, сны.
Над поднебесной воспарили,
светлее млечной белизны,
нежней цветов в венке Марии.
Но, как подкинутые дети,
глядят на смертных иногда –
решая, что за них в ответе,
уничтожая города.
Ребенок
Не взрослые вокруг него, а белые ладьи.
Иль ландыши. Иль свежие рубашки.
Он умиленье миром – не вчерашним,
а нынче созданным, как выдох из груди.
Пока он лишь своим рожденьем ранен
и, может, положением планет…
Как рисовать его, когда он, милый, равен
светилам, дереву, дождю в окне?!
Как брать его за ручку в сложном мире,
когда он столь простое божество?
…Малыш смеётся (брать пример с него!)
и свой горшок таскает по квартире.
Ольга Николаевна Григорьева (1957-…)
***
На разрыв, натянута, как струна,
Совершаю нынче поездки-блиц ...
А была когда-то одна страна.
А когда-то не было здесь границ.
Кто бы знал, как они ненавистны мне -
Эти стойки, досмотры, затор машин ...
Ты в одной стране, я в другой стране,
И уже не встретиться без причин.
А в одной стране - голоса внучат,
. И скучают они, и к себе зовут
. А в Другой стране Мать с отцом лежат
И Дела стоят, и подруги ждут ...
Вновь из Сердца я вынимаю нить
И, бросая дом, отправляюсь в путь.
Будто можно впрямь эту ткань зашить,
ЭТУ Грань Стереть
И страну Вернуть.
Район Москвы с названьем Коктебель
Я ехала за тридевять земель…
Район Москвы с названьем Коктебель
Всё так же шумен. И знакомых лица –
Как на Волхонке или на Тверской.
И ты невольно думаешь с тоской:
А стоит ли тогда сюда стремиться?
Бедлам, базар, скопленье голых тел…
Того ли век назад поэт хотел,
К себе друзей радушно созывая?
Теперь от шума не спастись никак.
Два варианта – лезть на Карадаг
Или уйти к подножью Сюрю-Кая…
Но Коктебель — волшебная страна!
Ведь и в толпе я здесь всегда одна.
И как бы не был век и пошл, и тошен,
Писать стихи мне не мешают тут,
Ведь рядом две Цветаевы идут,
А впереди, конечно же, Волошин!
Жёлтый тополь
Это Азия? Европа ль?
Это, в общем, всё равно.
Жёлтый тополь, жёлтый тополь
Снова смотрит мне в окно.
Жёлтый свет, как солнце, яркий,
Бьёт в глаза через стекло.
И от этого подарка
В доме и душе светло.
Век несётся… Вой и топот.
Мне угрозы нипочём.
Милый друг мой, жёлтый тополь
Подставляет мне плечо.
Жив пока или ушёл ты –
Зиму победив и смерть,
Так же будет тополь жёлтый
Свечкой на ветру гореть.
Отцовские санки
Остались на сердце саднящие ранки.
Останутся долго — пока мы живем…
Я вновь вспоминаю отцовские санки,
Я часто теперь вспоминаю о нем.
Чтоб я не болела сибирской зимою,
Чтоб ноги не мерзли, в лицо не мело,
Он мини-карету на санки пристроил,
С окошечком сбоку — чтоб было светло.
Те детские годы запомнила смутно,
Но помню прекрасно, что в жуткий мороз
Мне было тепло в них, надежно, уютно,
Как быстро, как славно отец меня вез!
Когда от проблем надоевших не скрыться,
Когда наступает отчаянья срок,
Как хочется мне в эти санки забиться,
Как хочется мне, чтобы папа помог.
Хоть знаю давно, что не сбудется это,
Но греет мне сердце, светла и тепла,
Отцовская сказка, златая карета,
Пускай из фанеры карета была…
Здравствуй, здравствуй! Ну что тебе написать сегодня?
Здравствуй, здравствуй! Ну что тебе написать сегодня?
Иртыш разлился до горизонта. И, как всегда,
Весна, неряха, эта старая сводня
Собирает влюбленных на берег.
Непременно туда, где вода.
Мне же видно все из окна. Это море до “седьмого аула”
И то, как деревья кричат “караул”,
над водой простирая руки.
Но никто не слышит этого безмолвного “караула”,
А Богу, видно, смешны неразумные скрипы-звуки.
Он-то знает, какой благодатью
потом наполнится пойма,
А в Иртыш пойдут косяки мальков серебристых.
И кто-то останется жить, а другой будет тут же пойман…
Но в жизни ничего не бывает без риска.
Что еще написать? О городе? Все хорошеет…
Приезжай, посмотришь. Что там сидеть в Дойчланде?
Понимаю, что дети. И внуки теперь на шее.
Понимаю, что деньги. Но живем-то чего-то ради?
Может, ради того, чтоб увидеть -
Иртыш разлился.
И солнце целует холодную гладь,
проявляя смелость.
И чтоб вечер этот все длился, и длился, и длился…
И уезжать уже никуда не хотелось.
***
Все ж 21-й век. Смешны Аид и Лета…
О, все мы уплывем по волнам интернета
Туда, в иную жизнь, где нет страстей и тел.
Где ты увидишь всех, с кем встретиться хотел.
И там — в сети, в тиши, почти что идеальной,
Ты снова будешь жить, но жизнью виртуальной,
И на любой вопрос тотчас ответ найдешь…
А разница лишь в том, что «выход» не нажмешь.
С друзьями и родней не видимся годами,
Лишь «мышка» под рукой, экран перед глазами.
Так, в общем, все равно — жива я иль помру,
Пишите мне: ogrig
Ну и, конечно, ru.
***
Мне так хочется показать тебе чернолученские места:
Неподвижную воду старицы у разрушенного моста;
Как пронизаны колбы воздуха на закате косым лучом
И заброшенный лагерь отдыха с облупившимся Ильичём.
Мне так хочется показать тебе и огромную стрекозу,
И сосну, что роняет янтарную и светящуюся слезу.
Ивы в пойме стоят на цыпочках – будто впрямь Берендеев лес!
И висят пауки на ниточках… Даже лешие бродят здесь!
И когда ты в оазис сказочный наконец-то приедешь вдруг,
То увидишь, что бор загадочный – этот тёмно-зелёный лук
Так натянут, почти до предела, над излучиной Иртыша,
Чтоб стрелой парила-летела нестареющая душа!
Тамара Михайловна Мадзигон (1940-1982)
***
Есть право на счастье и боль,
На собственный шаг в неизвестность,
Где жизни неясен пароль,
Но есть еще право на песню.
И право у каждого есть
На дерзкий полет в межнебесье,
На злую и добрую весть,
Но есть еще право на песню.
Есть право на подвиг и смерть,
Есть право любви непростое
И право ту песню пропеть
Со всею своей добротою.
К словам прикоснувшись едва,
Мой сын во все горло, хоть тресни,
Свои утверждает права
Веселою детскою песней.
А дед мой, столетний старик,
Итожа свои впечатленья,
Мне песню запел. Он постиг,
Что жизни она продолженье.
Друзья, утверждайте права.
Что мир вам дарит от рожденья.
Чтоб тайну его существа
Вы поняли без заблужденья.
***
О, лирика, лирика, как ты томишь!
Любовь и разлуку, и счастье сулишь,
В летучем волнении сердце сжигаешь
И носишься в сердце, как маленький стриж.
То никнешь к земле, от росы серебриста,
Мир в каплю вбирая, блаженно и чисто,
С историей тяжбу спокойно ведешь.
А то и смолчишь — ведь, отнюдь, не речиста.
Что есть до тебя?— Бессловесная муть.
Дивится душа и не может вспорхнуть:
Прожорливый зверь за добычею рыщет,
Зарос перед жертвой спасительный путь.
О, лирика, лирика, музыка жизни!
Людей окрыляешь в бою и на тризне
И, чутко настроя на песенный лад,
Всей сутью даешь прикоснуться к отчизне.
В степи
Вокруг ни звезды, ни огня,
До ближнего не докричаться,
Но светлая дума о счастье
В степи настигает меня.
В степном бездорожье, когда
Захлестнут весь мир темнотою,
Исчезли слова с суетою,
От зол не осталось следа.
И сердце не защищено
От ласковой ночи полынной,
От тайны ее темнокрылой,
Что с жизнью самой заодно.
Стихи о золотой рыбке
Я людей научилась прощать.
Злости нету. И ярость уснула.
Я теперь, не вставая со стула,
Что угодно могу обещать.
И такой мне достался покой,
И такое к покою стремленье,
Что рождающемуся стихотворенью
Дан заранее полный отбой.
Я людей научилась любить.
Недоверие верою бито,
И гнездо на суку уже свито,
Остается лишь ставни прибить.
Я людей научилась ценить,
Понимать их предел и значенье,
Их великие увлеченья,
Жажду в космосе звездном царить,
Чтобы рыбка была на посылках!
И теперь я достойный пиит,
Отыскавший с собой примиренье,
И чужое стихотворенье
В моем сердце,
Как камень,
Лежит.
Колдунья
Я дарю такое счастье,
Что тебе не унести,
Я не стану только частью
На твоем пути.
Подойду и заколдую,
И подую на свечу,
Захочу – совсем задую,
Расколдую – захочу.
Попадаюсь я не часто,
Попадусь, не отпусти!
Я не стану только частью
На твоем пути.
И это пройдет
Сверхблаго, сверхчудо, минута и год –
Кто первый шепнул мне:
«И это пройдет»?
Совсем. Непреложно. Явь ринется в сон.
Откуда ты взял это,
царь Соломон?
Сверхболь, сверхбеда, беспредел,
безысход...
Не падай! Припомни: «И это пройдет!»
Уйдет без оглядки, к чертям,
как циклон.
Откуда ты взял это,
царь Соломон,
Чтоб кинуть в столетья,
в их черный черед:
И это, и это, и это пройдет!
Закон естества, как Ньютонов закон,
Зачем ты открыл это,
царь Соломон?
***
Мы будем жить,
А в мире будет зреть
Сирени необорванная ветвь,
Сирени необломанный кустище!
И бабочка цветы ее отыщет...
Мы будем жить.
И щебетанье леса
Нам в кровь войдет
И возродит в ней беса,
Навеет песнь о лиственной земле,
О лете, остывающем в зерне,
О всех дождях, пролившихся бескровно
На Родину, которая огромна,
Меж днем и ночью вольно пролегла...
Мы будем жить,
Чтоб жизнь чудить могла
.
Ануар Турлыбекович Алимжанов (1930–1993)
"Сувенир из Отрара"
Отсутствует в свободном доступе.
"Караван идет к солнцу"
Сетевой ресурс: http://rubuki.com/books/karavan-idet-k-solntsu
"Стрела Махамбета"
Сетевой ресурс: http://lit.lib.ru/a/alimzhanow_a_t/alimzhanov1.shtml
"Возвращение Учителя"
Отсутствует в свободном доступе.
Сатимжан Камзиевич Санбаев (1939-2013)
"Белая аруана"
Отсутствует в свободном доступе.
"Когда жаждут мифа"
Отсутствует в свободном доступе.
Олжас Омарович Сулейменов (1936-...)
"Земля, поклонись человеку!"
...Разгадай:Почему люди тянутся к звездам!Почему в наших песняхГерой — это сокол!Почему все прекрасное,Что он создал,Человек, помолчав.Называет — Высоким!Реки вспаивают поля.Города над рекой —В заре,И, как сердце, летит Земля,Перевитая жилами рек.Нелегко проложить путиДо вчерашних туманных звёзд. Но трудней на земле найтиПуть,Что в сердце своем пронёс. Что рекою прошёл по земле. Что навеки связал города.Что лучом бушевал во мгле.Освещая твои года.Нелегко,Но ты должен найтиПуть,Что в сердце до звёзд Донес,Путь земной — продолженье путиДо сегодняшних ярких звёзд...IХорошо в тёплом небеапрельскою ранью,Хороши облака.Вид у неба хорош.Но представишь нечаянноглушь мирозданья,БесконечностьИ скроешь улыбкою дрожь.Говорю о себе:Вот летишь в самолёте.Гул мотора привычен,И скорость обычна.Вы, я вижу.Вполголоса песню поёте, Не устали — пропойте вторично.Просто так, от безделья,Чтоб в сон не клонило.ВдругПилот объявляет,И вы встаёте.Вы еще по инерции слабо поёте. Самолет задирает железное рылоИ уходит в вираж.Над огнями костровВы проходите к люку.Гул моторов тревожен,И чехол на спинеПолон жиденьких строп,В этот миг все становитсяСразу дороже:И уют мягких кресел,И комнатный свет.В этот миг вспоминается всё. Что забыто.Вся никчемность привычноотсчитанных лет,Миг порою становитсяярким событьем.Забываются дни,Позабыты года,Век проходит по редким ступеням волненья,Страх — ударом —И счастье — вспышкою —НикогдаНе забудете вы,Несмотря ни на чьи повеленья.Вы подходите к люку.Бездонная жуткая темь.Только звёзды костров Обличают далёкую Землю, Вас торопят,Вы первый.«О нет, разрешите — за тем...» Что ж,Тогда отойдите,Я первым бездонность приемлю!Гул меня подхватил!Ночь меня обожгла!Только тяжесть моя —верный ориентир.Я лечу.Моим телом разрежена мгла.Кувырком приближается Мир.Хлопнул взрывом высокий тугой парашют.Взвились,Замерли тонкие стропы.Тишина,Я один!Хохочу! Хорошо!Я пою!Не боюсь катастрофы!Я уверен теперь.Там, конечно,Земля!Та, которая может людей изумлять!Я смягчил тяготение к ней парашютом,И её в темнотеСапогами нащупал,Я спустился на луг...Человек над Землёй!Выше сил знаменитого притяженья.Понимаю тебя, дорогой,Дорогой!Век приходит в мгновеньявеликих волнений!Первый век начинался тогда, дорогой.Когда пращур отнял от землисвои рукиИ поднял в удивлении над головойСвои тёплые-тёплые Тяжкие-тяжкие руки.Это было победой.А ты оторвал от земли,От родной.От зелёной Историю человека,Осветил её пламенем Тайны космической мглы.Это стало началомВторогоВеликогоВека....Улыбнулся.Прощально рукою махнул,И сигнальный огоньподнимаютНа старте.Полной грудьюты воздух апрельскийвдохнул.Миг!—И воздух осталсяСинеть на карте.На экране — Земля.На экране — Земля,То ли дымом повитая.То ли туманом.На пустом полигонеМолчали друзья;Кто-то тихо сказал.Побледнев: «А не рано!»Да, товарищ,Я знаю,и мне не легко.За него и за Валю,За всех, кто привязанК этой жизни,И кто от неё — далеко. Далеко-далеко.Должен быть.Он обязан.Жёсткий воинский долг — Отказаться от слёз. Помнишь, так навсегда уходилив разведку,Ранним утром,При свете погашенных звезд.Отводя от лицаосторожную ветку.Диски — полны огня,И кинжал под рукой.Помнишь, мы проползали под светомракеты.Помнишь,мы прорывалисьсквозь вражьи пикеты,Очень рано в разведкуМы шли, дорогой.А за нами в окопахмолчала страна,Затаившисьв предчувствии наступленья,Мы ползли(А в руках рукоятки гранат).Под колючими звездами оцепленьяМы ползли,как по карте космических трасс,Вся страна.Целый мир.Ждут сигнала к атаке.Он проходыразведает для насВ колючем.ТуманномКосмическом мраке.IIЯ влюблен в Красоту.Я мечтал о ней сотни веков.Пришивался к кресту.Возносил и сносил богов.Я создал эти рекиИ ветер швырнул в моря.Ты, Земля,Поклонись Человеку,Твой бог — Я.Первый век — предыстория.Век осмысленья дорог,Век вихрастых тропинок.Отчаянья, счастья, тревог,Век прекрасный мечей,До конца не узнавших ножон,Пораженья приказов,Виктории светлых строк.Метеорит гранёный. Пущенный из пращи.Скорость орла бросаетВ небо,Словно стрелу.Ветер над потными крупамиКрутит плащи.Выстрел! И перья!Земля подлетает к орлу.Кони со скоростью смертиИдут над побитой Землёй, Там, где угаснет скорость, Будет последний бой.Скорость,Вправленная в зазубренныйгнутый меч.Гасит наотмашь всё. Что должно полечь. Все, что в траве горячей,Выльет предсмертный вой.Кони зайдутся плачемИ пролетят над тобой.Всё погибает с громом. Словно разряд грозовой.Всё — Это ты,прадедШирокоплечий мой.Небо весёлое манит Твой первобытный взгляд.Звёзды лохматые злобно Над головой горят.Луны глядят.Как бешеноВертится шар земной.Брось,Нe молись,прадедШирокоплечий мой,...ТонетВ Бискайском заливекорабль.Шлюпки разбиты.Бискайя!Бискайя!Мужчины любилипиво и крабов.В проломы билаВода морская.Мужчины любилизелёный берег.Любили шуткуИ жён любили— Сегодня,Двенадцатого апреля,Волны бискайскиеСудно топили.В радиорубкепьяный радистПьёт капитанскийрезервный ром.С жутким эфиром —один на один,Плача, стучит и стучит —«Приём!..» В наушникахдробный весёлый гам.Колютсязвонкие иглы морзянки,Слушайте, Слушайте!Слу-у-шайте!Там!Там — во всем мире.Ударили в склянки!Там говорят:Человек над Землёй! Выше силзнаменитого притяженья.Он, наверное, добрыйи страшно злой,Если выиграл.Выиграл это сражение!Крики морзянкив эфире звенят,РадистТрезвонит,Стучит полупьяный!Исчезают морщины ущелий.ГлядятВ белый следШтормовые глаза океанов....Что из прошлого видел яКроме музейных палат.Где под мёртвыми стекламиМирно пылятся кинжалы,Золотые погоны с халатами рядом лежат.Сохи, чётки янтарные, брошкии прочая жалость.Под ногами асфальт.Как истоптанный вечный такыр,От газонов несёт ароматом Горячим, как выдох.Две монеты за входВ позабытый неведомый мир,А какими лишеньямилюди платили за выход!Было всё, как всегда, Было крупно.Летели года,В диком грохоте времениГасли внезапные вскрики.Мы спешили уйтиОт вековНавсегда, навсегда.Дни мелькали на лицах,Как летние знойные блики.Новый стиль календарныйБыл принят полвека тому назад. На сто лет позади шёл Восток По следам машин.Мы со скоростью светаЗемную прорезали тьмуОт тележных колёс До метровых зиловских шин.От лаптей — до скафандров,От юрт — до высотных домов.До 500 миллиардовОт дымных сосновых лучин.От ликбезов —До Ленинки в три миллиона томов.Мы за это платили дивизиями мужчин.Голодали наркомы, ночами листая букварь.Продолжением Маркса явилась для насарифметика.Не свернули с пути,У мартенавстал сталевар,Поглядела на наши невзгодыС усмешкой Америка.Только годы прошли.Беспокойные, яркие дни.Дал могучий стволНе сожжённый снегами росток. Сколько книг сохранила Земля!Ненаписанных книг,Для тебя, мой Восток!Серебристый корабль — «Восток».Пронесутся годаНад раскрашенной жаркой Землёй, За лохматые книги засядут спокойныелюди,О, поверят они,как я падал, вставал с тобой.Первый ВекТоропливых, суровых, отчаянных буден.Потому бездушное небо манит меня.Каждый миг наступает пора тишинеизменять,Всё оставлю —Траву и могильные плитыНа плоской земле.Ах,Как хочется взятьв полётБоевого коня!Скорость! Скорость! И скорость!—Всегда сокращает путь.Кто в пути.Кто спешит.Тот услышит гудение крови.Человек на скакуХочет крыльями с силой взмахнутьИ лететь, распластав на лицеСоколиные брови;И смеяться над бездной,И верить в правдивость цветов,В повороты крутые,И — в ярость весеннего неба. Мы создали себяОбобщением боли веков.Мы коснёмся губами полей. Где никто до насНе был.Свет земли.Словно память моя.Полетит наравне.Только крупное зримоВ стремительном нашем полёте. Я по старой привычкекачнул бы родной сторонеПлоскостями,Но крыльев не видноНа звездолёте...IIIЯ люблю тебя, жизнь.За весну,И за страх,И за ярость.Я люблю тебя, жизнь,И за крупное,И за малость,За свободу движений.За скованностьИ за риск.Я люблю тебя, жизнь.За солёность каспийских брызг. Человек состоит из белковИ какой-то души,И белки нас подводят,И души порою подводят,Мы бываем тогда по-серьёзному Хороши,Когда мы остаёмся На целой планете —Двое.Я люблю тебя, жизнь.За сладость и верность разлук,Я люблю тебя, жизнь,За женственностьВалиных рук,Я люблю тебя, жизнь,За грубую ласку ребят.Я рискую тобойОт имени наших солдат.Все влюблённые, Валя, Извечно на звёзды глядят, И мы тоже.Странно —Все звёзды как будто летят. Жёны летчиков. Валя,Не спрашивают —«Когда?»Сколько лётчиков, Валя, Почувствуют в небевзгляд.И, качнув плоскостями.По адресу передадут,Много в небе апрельскомпутей.Лишь гагаринский крут.Так в холмистой степиВдруг взмывает гранитный пик,И орёл, не достигнув, Опишет почётный круг. Да.Любовь.Он любим. Он уверен. Спокоен.За него чьё-то сердцеБолит.Отбирали сурово:Любим — достоин.Про Валю расспрашивал замполит.Матерью — степьмы называем.Девушкой —мы скакуна, называем.Мы —Все, что дорого, величаемТвоимименем,Женщина.Родина — женщина.История — женщина.Честь, Отвага,Поэзия — женщина.Художник свободу рисует — женщиной.Трава, лужайка, погода — женщина.Небо — наполовину женственно.Даже мужественностьМоя.Может быть,поэтому женщиныУ мужских изголовий стоят.Даже грусть и метель —Женщина.Слава, смерть и тревога —Женщина.Я люблю тебя, жизнь,Беспокойная жизнь,Потому, что ты—Верная женщина....Исчезают морщины ущелий.ГлядятВ белый след голубые глаза океанов.Так орлы от земли.Не прощаясь, летят,Я гляжу тебе вследИз степей Казахстана.Средь невидимых звёзд Ты летишь в тишине.Мало кто не заметилТвоё отправленье. Гордость — дочкам оставил,Тревогу — жене.Мне — поэту земному —Своё вдохновенье. Только мужество взял.Только веруИ долг.Только картыЗемли и космической трассы.С высотышар земной,Как клубок дорогЗелёных, синих И красных.Ниже, ниже хребтыИ сосновые купы.Он взлетел, чтоб увидеть концыДорог,Чтоб видеть квадраты.ОкруглостьИ Кубу,Плывущую медленно на восток.Видеть вспышки восстаний,Пятиконечностьсухой, зелёной,багровой суши,Слушать историю.Ну и, конечно.Вести далёкой родины слушать: «В Леопольдвиле белые каски...Падает раненый в скалах Атласа...На мостовую упал Кейптаун... Слёт пионеров у Алатау... Негры, индейцы, арабы с пеньемСтали на тропы.Сжимая приклады...В Белом домеЗабрызганы стены...Чёрные флаги в древней Элладе...»Парень,Тебе с высоты виднее.Ты пролетаешь под яркими звёздами. Скажи нам:Добьётся свободы Гвинея?Будут ли годы Второго ВекаТакими жеГрозными!..Первый Век!Мы подводим сегодня итогВсему сделанномуИ виденному.На плечах мускулистыхПоднялся «Восток»,Он стоит.Он летит над обыденным.Он летит над прошедшими,Так довелось,Он прошёл над рябым океаномПарадом,Всё увидел —Сказания отблесков звёздИ фантастикупёстрых бензиновыхРадуг.Голубые экраныумеют хранитьВсё,что приволоклиС континентов притоки—Золотинки,Измолотый веком гранит.КиловаттыЕщё не открытого тока ...Чтобы высчитать скоростьПолёта мечты.Человек научился считать в биллионах.Триллионы мгновенийСвистели мечи,По земле миллионы прошлиЛегионов.Сто миллионов кудрявых рабов.Сколько бомб! Сколько рвов!И ударов плети!Высчитать,Высчитать скорость мечтыНам помоглиРасчёты столетий.Вот они — Лондоны и Парижи,Вот они — медленные Мадриды,Вот они — Бонны,Безгубые,рыжие.Мир, наотмашь разрубленный стритами.Вот они —Длинные материки,Следы джентльменских острых сапог,Червяк Миссисипи — мощной реки,Запад — внизу,Сверху — «Восток».IVРеки вспаивают поля.Города над рекой — в заре.И, как сердце, лежит Земля,Перевитая жилами рек.Нелегко,Но обязан найтиВсе ответы на тот вопрос.Путь земной —Продолженье путиДо сегодняшних близких звёзд.Что за путь!Это долгий тяжёлый путь. Это жизнь,И твоя и чужая — наша.Первый век —Время поисков.Не забудь.Как поиск пороюбываетСтрашен.Пепел поисков истины,Стебли цветов —Позади,На дорогах, открытых по звёздам. Человек создаёт и богов И врагов,А в конце человекЧеловечество создал.Что за путь!Это долгий стремительный путь.Это жизнь, молодая, горячая —Наша!Я прошу:Человечество, не забудь,Что ты стало сегодняЗначительно старше.Мир,Земля,Шар земной —Сочетание слов,Сочетанье народов.МечейИ судеб.Сколько твёрдых копытНад тобой пронесло!Все пустыни твоиНас, безжалостных, судят.Мы — железные карлы, топтали тебя.Мы — батыры Чингиза, дошли до Двуречья,Мы — великие воины, шли по степямИ с тобой говорили на страшном наречье.Мы разрушили Рим,Мы убили Тараз,Мы бесчестили белых и жёлтых красавицМы смотрели на мирСквозь бойницы глаз.Наши руки при встречах —В ударах касались.Гунны, монголы!Кипчаки и персы!Лязг крестоносцев!Столетние войны!Падали флагидревних культур.Волны — с Востока,С Запада — волны.Что океаны в сравнениис этим потоком!Танками ЗападаХлеб на Востоке потоптан.Трупы арийцевна тучных восточных полях,Братской могилойслужила Земля.Гибли не те.Что придумали землеразделы.Ты за других подставляешь огромное телоПод пулемёты,Понявшие сладость свинца.БратЗа чужое дело отдал отца.Чёрный и белый конь — Бросают чёрные тени, Кони атак и погонь —В одной ярко-белой пене.Северный полюс ЗемлиИ Южный —В одних снегах.Как разделить огонь!Тени раскраситьКак?Я рождён в стороне.Где живут воединоВсе части света,—Есть и Запад,Восток и СеверВ стране поэтов.Есть края, где не знаютОбычных сибирских морозов,Есть края, где не знаютАральского знойного лета.ГдеДругие границыМежду частями света!Океаны не покидают Землю,Они верят. СолнцеСердцем бьётся в земле.Оно верит.Мы самисебя для жизни растим.Мы ведь тоже верим,что:Нет Востока,И Запада нет.Нет у неба конца.Нет Востока,И Запада нет,Два сына есть у отца.Нет Востока, И Запада нет.ЕстьВосход и закат,Есть большое слово —ЗЕМЛЯ!Большое на всех языках.Нет Батыев,Наполеонов,ЕстьЦиолковскиеИ Эйнштейны,Нет — дивизий.Есть — миллионы.Есть — победы,И нет — ничейных.Потому что:Где-то смерть называютГордостью,Смерть на свободе,Смерть за свободу.Где-то жизнь называютГорестью,Где-то верукроютпри боге.Значит, звёздыеще образуются,Значит, искрыещё возгораются.Если где-тоглаза — амбразурами,НашиСкорости ускоряются.Значит, песняещё не окончена, Где-то мысли —в разрезс судьбой.Много вспышекбыло отсрочено.Значит,Где-то последний бой.Значит,Где-то идёт борьба С чугуннымвеков притяженьем.Где-то лёгкое званье раба Возвращают назадС пораженьем.Жизнь идёт! Беспокойная жизнь!Под ногами тропинки рвутся,Я люблю тебя.Гордая жизнь.Потому чтоТы — революция!Люди!Граждане всей вселенной!Гости галактик!Хозяева Шара!Вы не хотитепропасть бесследно?Живите,Живите,Живите с жаром!Живите, люди!Живите, люди.Вы совершили свой первый подвиг.Преодолели земную тягость,Чтобы потомки это запомнили —Преодолейте земные тяжбы!Реки, вспаивайте поля!Города,вставайте в заре!Пусть, как сердце, летит Земля,Перевитая жилами рек!Мы найдем.Мы должны найтиВсе ответы на тот вопрос.Путь земной —Продолженье путиДо сегодняшнихВзятых звёзд.VХорошо в синем небеапрельскою ранью.Хороши облака,Вид у неба — хорош,А представишь на часИль на два —Мирозданье...И потянет на шарик.На клевер и рожь.Говорю о себе.Вот лечу в звездолёте.И нагрузка — привычна.И по радио — вы торопливо поёте.Слышится, чувствуется — отлично.Дан сигнал — приземляться.Родные мои!Вы с такою тревогойПриказ отдаёте.Эх, да что там от вас таить,От страха ли плачут порой в звездолёте!..Я верю!Фантастам, почтам, учёным. Я верю!Слезам и холодным расчётам. Я в десять утра, по-московскому,Чёрнымувидел небо.Пошли вы к чёрту. Тревожные мысли!Спокойней.Спокойней.Мне надо вернуться.Рычаг торможения.И две рукоятки,Как две ладонимужские,Впаялись в пальцы.Снижение.Гул меня подхватил.Развернул,Раскрутил,Только тяжесть моя —верныйориентир,Мягкий воздух высотя собой разредил,КувыркомНа пилота обрушился мир.Хлопнул взрывомтугой парашют.Взвились, замерлиБелые стропы.Тишина.Я один.Хорошо! Хохочу! Я пою!Не боюсь катастрофы!Я уверен!Я прав!Вот, смотрите — Земля!Та — с которойвзлетел!Та — которующупалСапогами,Губами,Смотрите —Земля!Я смягчил тяготение к нейПарашютом.И спустился на луг.Человек на Земле!В сфере сил дорогого навекпритяженьяЯ вернулся с победойК любимой Земле,Потерпевшей счастливое пораженье.Я упал в траву...Сбросил шлем...Горьковатый цветочный сок...Погоди,Я чехол парашютный сорву.ПригляжусьИ узнаю тебя,цветок.Ну-ка, дай лепестки...Эх, родная земля.Мы живём. Мы торопимся,не замечая,Что земные лугаНас выходят встречатьСтебельками забытогоИван-чая.Может, этот ИванТоже был вдалеке,И, вернувшись на берег.Стоял,качаясь,И упал на траву,А в огромной рукеБыл зажат, словно жизнь,Стебелек Иван-чая.Ты, Земля,Для меня припаслаСамый светлыйиз дней.Белый женский платокПромелькнулМежду тонких берёз:— Кто ты, парень!— Советский. Зовите людей.— Ой, сейчас! Ты откуда летел-то?— От самых звёзд! Ты, Земля,Меня женщиной встретилаМолодой,Смуглолицей, как Валя,Скорее увидеться с ней бы!ВотЛуга, покачавшись.Легли под ногамиТропой,Продолжением той,Что ещё не остыла в небе...VIМир жил предчувствием.Мир знал — это свершится,Но даже самая верная победа — всегданеожиданна.Сделана тысяча вдохновенных мазков,И вдруг последний придает картинаВысочайшую глубину и осмысленность.Художник ждалпоследнего мазка —Распахнуты настежьв эфирешлюзы:«Внимание!Говорит Москва!Работают все радиостанцииСоветского Союза!»Дрогнул голос железного диктора:«Новорожденный мальчик в АфинахВ честь Гагаринаназван — Юрой,Девочка в Токио —Валентиной...»Пишут в редакции пенсионеры,Пишут рабочие, и пионеры.И инженеры.Даже мулла,Разочарованный в божеской вере.СегодняКачают растерянных лётчиков, Сегодня —Двенадцатого апреля,Поэты,забыв о берёзовых почках. Ломают строчки.Ломают перья....Радио пишет его портрет: «Широкоплечий...»Щупаю плечи...«Молод... курнос...Двадцать семь лет...»Ровесник!..Но разве от этого легче!«Учился в ремесленномна отлично...»Я ведь тоже был в форме «РУ»!«Жил на Речной...»А я на Арычной!«Честен, правдив...»А я развевру!«Любит книги и оперетту...»А я и то, и немного —другое!«Он не курит»...И я сигаретуТоропливо топчу ногою.Я — центральный защитникв футболе.Но могу послужитьв нападении,Я с улыбкойлюбые болиВыношуОт любых падений.Я отличник по математике,Заявляю — силен в астрономии,В общем,знаю до чёртовой матери. Не откажешьи в остроумии.И в вечернейдаю уроки.На любой отвечу вопрос,И вдобавокв плечах широкий.Невысок,И, вообще,— курнос.Словом, я подошёл бык делу,Я бы выдержалцентрифугу,И моё молодое телоВдоль Землиописало быкруг.Ну, примите жеЗаявление,Я согласен.Могу вторым.Если надо —с именем ЛенинаЭтот подвигМы повторим!..О,такихМолодых, зелёных. Коренастых,Слегка курносыхНа моей земле —миллионы!Как подумаешь —Выше ростомСтанешь.Сильные и горячие.Дорогие мои ровесники.Вы все те же — в норе не прячетеСвоё тело. Как буревестники.Вы смелеетес каждым годом.Дорогие мои ребята,Неужели с таким народомОкеанне осилим —пятый!ПринимаемТвоё заявление. Неизвестный,Один из многих.Знаем,Верим —С именем ЛенинаТы пройдёшьпо любой дороге.Если надо Землеи Родине,Если надоВсему человечеству!»Над могилами — куст смородины,Словно память сутулитсявечная ...На заводе был митинг.Поднялся седой,словно снег.Он негромко сказал:«Мы горды тобой, Юрий Гаганов...»Он ошибся слегка.Но его не поправили,Нет —Он был прав,И неважнов фамилии буква какая.Важно то —Что взлетел он с площадкиСоветской страны,Важно то —Что спокойные людиего провожали,Важно то —Что мы всеперед подвигом этимРавны,Важно то —Что все странынам искреннеРуку пожали.«Кто вы?Кто вы такие?» — Негромко спросил капитан,Он-то знал, капитан.Как людей океаны не любят,А под нами шатался.Гремел штормовой океан,И Зиганшин ответил за всех:«Мы — советские люди!» Мы из тех.Что родились холодной осенней порой,Нас согрела в далёкой дорогегорячая скорость,Мы прошли испытаньяИ льдом,И мечом,И золой.Раньше всех мы хлебнули сверх мерыИ радость,И горесть.Посмотри,Что за силаК бессмертью тебя привела.Чабаны, сталевары —Рабочие новой истории.Впереди ещё будут дела!И какие дела!А покаПоздравляй нас, Гагарин,С победою!Здорово!Все цветы!Все улыбкиРастроганной милой Земли!Все плакаты!Все флаги великих земных восстаний!Молодые девчатаТебе, дорогой, принесли!Ветераны ЗемлиПри твоём появленииВстали!...
"Глиняная книга"
Отсутствует в свободном доступе.
Бахытжан Мусаханович Канапьянов (1951-...)
Арык
Арык поет...
Прислушайтесь —
арык!
И пенье это по ночам —
cлышней.
До шепота угас
Дневных проспектов
крик.
И город мой
дрожит
Ресницами
огней.
Арык поет, арык...
О, город мой,—
арычная страна!
Твои асфальты
пахнут в полночь
зноем.
Звенит в ушах
арычная
струна.
Она —
сердцебиение
земное.
Ночь
Притихла ночь.
В кошаре овцы
спят.
Чабан молчит.
Пес
ластится
к ногам.
На крупе скакуна
Я вижу
отблеск
лунный —
Конь без седла.
Чабан молчит
И пальцем
заскорузлым
Все водит
по узорам
на кошме.
Гул самолета
в вышине,
Как гул копыт
Степных,
коней
свободных,
Смолкает,
потревожив
чабана.
Круги морщин,
Как кольца пня,
От глаз прищуренных
отходят.
В степи
кизячный запах
бродит...
Притихла ночь.
Чабан молчит.
Луна.
Бата
Мама,
Меня благослови!
Прости!
Твой сын опять спешит в дорогу.
Как берегут
пучок степной травы
Вдали от дома,—
Я храню тревогу,
Твои слова храню...
Мне мой отец
Оставил,
умирая,
завещанье:
«Прежде,
Чем на аргамака сесть,
Надо дать —
что сядешь—
обещанье!»
Я падал
И вставал,
И вновь
спешил
к коню.
Он мчался в степь,
Меня на землю
скинув.
Но я твердил упрямо:
«Догоню!
Горячую твою
узнаю
спину!»
Благослови!
Я по следам
коня
Вновь ухожу.
И неустанно светит
Мне маяком
янтарная
луна,
И сменит ее
солнце
на рассвете.
Кюй
Вещий рокот струн
Обжигает слух.
Подступил к сердцам
Гулкий топот.
Все поймешь к утру.
Быть в степи костру.
Для костра в степи
Рухнул тополь.
И умчатся в ночь,
Опалив бока,
Опалив бока,
Аргамаки.
И по их следам
Забурлит река,
И по всей степи
Вспыхнут маки.
Старая Алма-Ата
Природой сотворенный сад камней
Меж горных речек двух — Алмаатинок,
Там засмотрюсь на тишину снежинок.
Прислушаюсь к дыханию огней.
Мне в мире нет и не было родней
Той улочки... как черно-белый снимок,
Она всплывает в памяти, и в ней —
Звон под карнизом предвесенних льдинок...
Но не найти предгорный тот ландшафт,
Где в мамин я закутывался шарф
В одном из обживаемых ущелий.
Пугасов мост. Фуникулер. Базар.
Кресты могил и на холме мазар
— Сквозь голубые царственные ели.
Иссыккульская песня
В аиле две ивы стоят,
Две ивы стоят вековые.
По трассе машины летят,
Машины летят легковые.
Арык свою песню несет.
Две ивы стоят, в два обхвата.
Меня к этим ивам влечет,
Вечерняя тень и прохлада.
На мокром песке чья стопа?
Две ивы молчат, покрывая.
Но к озеру вьется тропа,
Все вьется тропа молодая.
Плакучая ветвь шелестит,
Поведает боль и кручину.
Младенец у матери спит,
Дополнив мне эту картину.
Машины и годы летят,
Где такса сменяется трассой.
Две ивы, две сестры стоят
От самой эпохи Манаса.
Тамга
Благословенная Тамга,
Поселок возле Иссык-Куля.
Жар дуновенья ветерка.
От солнца посреди июля.
Чем этот камень знаменит,
Буддийской надписью Тибета?
Манаса помнит сей гранит,
К нему бреду тропой поэта.
Священный камень Тамга-Тас,
В нем вижу лотос ритуала.
И речка влагой гор дышала,
И в местность погружала нас.
Мы дети солнца, дети гор,
Мы плоть из плоти от природы.
Нам этот по душе простор
На все оставшиеся годы.
Почти библейский абрикос,
В плодах желтеет спелость лета.
На шее нить от амулета,
Знак детства, где мальчонком рос.
Благословенный Иссык-Куль,
Необъяснимый цвет сапфира.
А я ищу с сестренкой Гуль
Тот знак Тамги на карте мира.
Бахыт Гафуович Каирбеков (1953-...)
***
Ты подарил мне листья в синеве –
Они повисли, упадая в осень…
Слетят они – так движутся во сне
Немые птицы – ускользающие слезы.
Не потому ль не плачется?
В тумане
Все удаляющихся в небе синих гор….
Как хорошо, что нас окно обманет, -
И в сумерках растает разговор.
В горах
Хрупкий мир осеннего листа
В синей толще треснутого неба.
Краснобокий плод лежит в кустах,
Нет, - в ладошке выпавшего снега.
Окунется в синь твоя рука –
Яблоко последнее так манит!..
Холод с гор.
О, как хрупка, тонка
Паутина осени над нами!
***
Как снег внезапен здесь – В Алма-Ате!
Так праздники врасплох нас застают….
- Столица уж не та. И мы – не те, -
Сказал бы я. – Года идут.
Но ты бы возразила: - Я весна!
Уныние твое мне не по нраву.
Я пробуждаюсь каждый год от сна –
Синеет небо. Зеленеют травы.
- Да, ты права, - февраль сошел на “нет”,
И с ним моя хандра и стужа.
И все нахальнее, все смелей рассвет,
Но будит лишь тебя, хитрец, - не мужа!
Пусть ластится, щекочется – пушистый!
Он, как дитя, - грядущего сюрприз…
Так наступает новый год любви,
Так лик Луны – вновь юный и лучистый!
Листопад в Алма-Ате
В час пик, в переполох дворовый,
В азарт автобусной поры
Осенний сад наряд багровый
Стряхнул к подножию горы.
И рыжий ливень листопада
Ворвался в суету машин,
И не хватало больше взгляда
Стреножить ливневый почин,
Больных, но скорых расставаний
С ветвями, с древом, с высотой, -
Летели вдаль над головами,
Гордясь отпущенной судьбой.
И я – случайный в том саду,
От бражной горечи хмелея,
По всем прожилочкам-аллеям
Проститься с осенью иду.
Весь в чешуе летящих листьев
Я дымным воздухом дышу…
Дерев морщинистые лица
Глядят мне вслед сквозь желтый шум.
Алатау
Никотиновую горечь осенней разлуки
Уронила природа в ущелья твои,
И зловеще урюк свои черные руки
Простирает над хвойным похмельем земли.
Вновь
Твои обнимая высокие плечи,
Бабье лето приникнет к широкой груди,
Зная:
Жухлой листвой станут жаркие речи
И смятенье ума ранний снег остудит.
Ляжет он на вершины, сверкая под солнцем,
Яснолик, величав и…. Безжалостно строг.
Опрокинется неба бездонное донце
И дыханье собьют повороты дорог.
И, боясь сквозняков, принакроется город
Пелериной тумана.
Зажгут фонари,
Вот и вечер прощальный промчался под гору.
И подковой ненайденной месяц горит.
Ожидание
Висит над городом молочный пар,
Сползает с крыш, окаменелых стен.
И словно отголоски новостей
Роняет листья дождь на тротуар.
И светофора желтый пульс глазка
Тревожно бьется в центре паутины,
Но не спешат обманчивые шины
Глухую улочку случайно обласкать.
Как в осень ту, когда сквозная боль
Сковала горло душною ангиной,
Когда гнезда связующую глину
Сломала в нас завистливая смоль.
Как в осень ту таит упреки дом,
И пустота в окне моем зияет,
Где ветер плащ твой алый обнимает
И упускает тут же за углом.
***
В аэропорт, в аэропорт!
В ночном такси
Легко прощаться с городом любимым…
Лишь полосы прерывистый пунктир
Бежит за мной, как пес, неутомимо…
Я уезжаю.
Плащ, портфель, билет, -
Прощайте, провожатые – друзья!
Я начинаю жить
все двадцать восемь лет, -
Самим собою улетаю я.
Багаж мой легок.
Грусть моя легка.
Немое одобрение шофера.
И шелест шин, и посвист ветерка,
И убегающих деревьев скорость…
В аэропорт, в аэропорт…
Какая жалость,
Что мало дней отпущено судьбой!
Как будто жизнь командировкой стала, -
И мы спешим прожить ее с лихвой!
А звонкий счетчик мне в ночном такси
Итог прошедшим будням подведет….
Мне б только веру в крылья обрести,
Ведь я на полюсе стою, -
пора на взлет!
Здравствуй, город!
Обвалы облаков, и вот под самолетом –
В кружении зеленом, как аэродром,
Ложишься ты, - и горные высоты
Несут тебя в пригоршнях – к дому дом.
И вот в толпе иду. Стою на остановке.
За поручни хватаясь, лезу напролом
В твою судьбу с привычною сноровкой.
Я – школьник твой!
Я – в свой вернулся дом.
С порога в угол брошу свой портфельчик,
А в нем дневник ошибок – да ну его! – потом…
А воздух твой ложится мне на плечи
Ладонью друга – давнего притом.
Нет, никуда от этого не деться!
Наклонных улиц ширь, кварталов прямота
И встречное с горы приветливое бегство
Листвы твоей, моя Алма-Ата!
Ты мне нужна сейчас – сегодня, завтра, скоро, -
Пока ты есть и будешь в движении листвы,
И дней моих стремительная скорость
Равна твоей – растущей вширь и ввысь!
И я опять с тобой,
И вновь из рук мальчишьих
Над полукружьем гор взмывает белый ком,
За ним другой, еще, еще…
Все выше
Аплодисменты птиц, летящих кувырком,
Мой город над тобой в июне голубом!
Роллан Шакенович Сейсенбаев (1946-...)
"Тоска по отцу, или день, когда умер мир"
Отсутствует в свободном доступе.
Бахыт Шукуруллаевич Кенжеев (1950-...)
***
Говори - словно боль заговаривай,
бормочи без оглядки, терпи.
Индевеет закатное зарево,
и юродивый спит на цепи.
Было солоно, ветрено, молодо.
За рекою казенный завод
крепким запахом хмеля и солода
красноглазую мглу обдает
до сих пор - но ячмень перемелется,
хмель увянет, послушай меня.
Спит святой человек, не шевелится,
несуразные страсти бубня.
Скоро, скоро лучинка отщепится
от подрубленного ствола -
дунет скороговоркой, нелепицей
в занавешенные зеркала,
холодеющий ночью анисовой,
догорающий сорной травой -
все равно говори, переписывай
розоватый узор звуковой...
***
Доживать, ни о чем не жалея,
даже если итогов (прости!)
кот наплакал. В дождливой аллее
лесопарка (две трети пути
миновало) спрягаешь глаголы
в идеальном прошедшем. Давно
в голове неуютно и голо,
о душе и подумать смешно.
Дым отечества, черен и сладок,
опьяняет московскую тьму.
Роща претерпевает упадок.
Вот и я покоряюсь ему.
Хорошо бы к такому началу
приписать благодушный конец,
например, о любви небывалой,
наслаждении верных сердец.
Или, скажем, о вечности. Я ли
не строчил скороспелых поэм
с непременной моралью в финале,
каруселью лирических тем!
Но увы, романтический дар мой
слишком высокомерен. Ценю
только вчуже подход лапидарный
к дешевизне земного меню.
Любомудры, глядящие кисло,
засыхает трава-лебеда.
Не просите у осени смысла -
пожалейте ее, господа.
Очевидно, другого подарка
сиротливая ищет душа,
по изгибам дурацкого парка
сердцевидной листвою шурша,
очевидно, и даже несложно,
но бормочет в ответ: "не отдам"
арендатор ее ненадежный,
непричастный небесным трудам.
***
Отложена дуэль. От переспелой вишни
на пальцах алый сок. В ту пору без труда
ссужали время мне - но амба, годы вышли,
платить или бежать. Еще бы знать куда...
Долги мои, должки, убытки и протори
командировочные, справки, темный сон
о белом корабле на синем-синем море,
откуда сброшен я и в явь перенесен.
Там угловатый хрип, ограбленное лето -
и море ясное. И парусник белей
счетов, оплаченных такою же монетой,
что давний проигрыш моих учителей.
***
В блокноте, начатом едва,
роятся юркие слова,
что муравьи голодным комом
у толстой гусеницы. Знать,
ей мотыльком уже не стать,
погибшей деве насекомой.
Хорош ли образ мой, Эраст?
Кусают, кто во что горазд,
друг другу ползают по спинам.
Осилят в несколько минут
и, напрягаясь, волокут
на корм личинкам муравьиным.
Бытует в Африке молва -
кто поедает сердце льва,
наследует его отваге.
Но до сих пор не видел я
ни мотылька из муравья,
ни слов, взлетающих с бумаги.
Искусство - уверяют - щель
в мир восхитительных вещей,
что не постичь рассудком чистым.
Я в этой области эксперт,
пускай зовет меня Лаэрт
неисправимым пессимистом.
Жар творчества и жар печной -
вот близнецы, мой друг родной.
Воспламеняясь повсеместно,
из жизни мертвое сырье
творят, чтоб превратить ее
в паек духовный и телесный.
***
Нет, не безумная ткачиха
блуждает в кипах полотна -
ко мне приходит тихо-тихо
подруга старая одна,
в свечном огне, в кухонном дыме
играет пальцами худыми,
свистит растительный мотив,
к коленям голову склонив.
Я принесу вина и чая,
в неузнаваемой ночи
простую гостью угощая
всем, что имеется в печи,
но в город честный, город зыбкий,
где алкоголик и бедняк,
она уходит без улыбки,
благословенья не приняв,
и вслед за нею, в сердце ранен,
влачится по чужой земле
на тонких ножках горожанин,
почти невидимый во мгле.
***
Дворами проходит, старье, восклицает, берем.
Мещанская речь расстилается мшистым ковром
по серой брусчатке, глухим палисадникам, где
настурция, ирис и тяжесть шмелей в резеде.
Подвальная бедность, наследие выспренних лет...
Я сам мещанин - повторяю за Пушкиным вслед -
и мучаю память, опять воскресить не могу
ковер с лебедями и замок на том берегу.
Какая работа! Какая свобода, старик!
Махнемся не глядя, я тоже к потерям привык,
недаром всю юность брезгливо за нами следил
угрюмый товарищ, в железных очках господин.
Стеклянное диво, лиловый аптечный флакон
роняя на камни, медяк на ладони держа, -
еще отыщу тебя, чтобы прийти на поклон -
владельца пистонов, хлопушек, складного ножа...