Tom_1_-_2002

В означенном первом томе своей «Истории советской России»1помимо всего другого он освещает отношение большевиков к народам России на первом этапе советского национально-государственного строительства (1917-1923 гг.). При этом дает характеристику и общей их программы, которая, по оценке Э. Карра, насаждала, во-первых, «социалистическую демократию без применения многолетнего опыта внедрения гражданства, которое буржуазная демократия, несмотря на свои промахи, принесла Западу», и во, во-вторых, «социалистическую экономику в стране, никогда не обладавшей достаточным количеством фабрично-заводского оборудования и обученных кадров рабочих, необходимых для развития капитализма». Эту оценку Э. Карр относит, в особенности, к российскому Востоку, расценивая, в частности, башкир как скотоводов. «Население восточных районов, - пишет советолог, - принадлежало более к азиатской, чем к европейской группе. Несколько десятков миллионов из них были еще кочевниками. У них уровень культуры и жизни был гораздо ниже, чем у русских». Признает большую прогрессивную роль русских переселенцев для этих народов (приводит высказывание Ф. Энгельса о благотворном влиянии русских на народы Черноморского и Каспийского бассейна, Центральной Азии, башкир и татар. С. 315).

Карр указывает, что «национальный вопрос в этих районах имел форму колониального вопроса». В отличие от нерусских народов Западной России, считает он, в отношении народов российского Востока национальный вопрос был более запутанным, частично из-за сложности их положения, частично из-за иных причин. «Большевики проводили принцип национального самоопределения больше в форме автономии, чем независимости, но более решительно, чем Временное правительство. Поэтому первоначально они получили поддержку восточных народов. Но когда большевики стали во главе государства и стали разрушать существующий социальный порядок, сторонники принципа самоопределения (iнационалисты. - Б. Ю.) переметнулись на сторону контрреволюции. Но белые генералы не могли быть защилшками этих народов, и последние очутились меж двух огней». Однако еще до Гражданской войны, в начале 1918 г., когда по хронологии Карра открывалась «вторая стадия советской политики», большевики развернули, по словам Карра, «активную интервенцию против «буржуазных» национальных правительств, образованных в период между Февральской и Октябрьской революциями. В этой борьбе советское правительство стремилось опереться на квази-пролетариат <...>. Этот период характеризуется политикой насильственной советизации восточных окраин» (с. 315-316, 319, 320-321).

Коснувшись соглашения большевиков с башкирами-националистами, а также упоминая нечто подобное в отношении Алаш-Орды, Э. Карр видит в этом способ обеспечения большевиками поддержки себе с их стороны в условиях Гражданской войны. «Но, - считает Э. Карр, - на восточных окраинах большевики продолжали почти везде наталкиваться на сопротивление до конца 1919 г. <...>. В 1920 г. - новое изменение отношений между Москвой и восточными окраинами. С разгромом Колчака и Деникина появилась возможность осуществить ленинский тезис о союзе революционных масс эксплуатируемых наций Востока и революционных рабочих и крестьян России». Характерно, что Э. Карр

контрастом с советскими мерами на окраинах» (с. 323, 324, 325).

В журнальной своей статье (1957 г.)2 о «советской Башкирии» общую свою концепцию по многонациональной России Э. Карр проецирует на социально-политическую жизнь башкир до и в период большевистской революции, на башкирское национальное движение за

1Последующие ссылки по Э. Карру на эту его публикацию ( 1-й том). 1Далее ссылки на этот источник - «Soviet Studies».

автономию. Он пишет: «Башкиры-это народ, говорящий на тюрко-татарском наречии, мусульмане и до XIX столетия исключительно скотоводы. С XVI в. в течение трех столетий вторжение нуждавшихся в земле русских крестьян-колонистов в редко населенную территорию стало постоянным явлением», и о положении в начале XX в.: «В общем, русские и башкирские общества как бы существовали бок о бок без большого переплетения <...>. Социальные различия между русскими и башкирскими крестьянами основывались на различном образе жизни и различных уровнях культуры, что играло важную роль. Трения происходили на почве борьбы за землю <...>. С победой Октябрьской революции значительная часть земель помещиков очутилась в руках русских переселенцев или была передана совхозам, где работали преимущественно русские. Эти процессы вели к социальным противоречиям также и среди самих башкир. Большая часть земли, которая оставалась во владении башкир до революции, попала в руки баев - зажиточных крестьян, - которые использовали бедных крестьян для обработки своей земли, которая сдавалась также в аренду. Большая часть этих башкирских помещиков считала для себя выгодным поддерживать хорошие отношения с русскими властями и потворствовала передаче башкирской земли зажиточным русским». Но... «сообщения о благосостоянии и мощи башкирских кулаков, очевидно преувеличенные, способствовали обострению враждебного отношения к ним и давали возможность русским становиться время от времени в позу защитников бедных башкирских крестьян против их зажиточных земляков-соплеменников» (с. 217-218).

«Классовые» поблажки башкирской бедноте со стороны большевиков отнюдь не смягчали остроты земельного вопроса, выразившейся, особенно, в том, что, как это отмечает Э. Карр, «еще в августе 1917 г. первый башкирский национальный конгресс намеревался выселить всех русских и татарских поселенцев с 1898 г. и прекратить дальнейшую колонизацию», а впоследствии Башревком - «выселить всех новых немусульманских пришельцев, прибывших в Башкирию после столыпинской реформы». И далее: «Парадокс - что русское правительство поддерживало националистов против русских поселенцев», но парадоксально также одновременное утверждение Э. Карра о том, что «Башкирский национальный совет был сборищем горстки башкирских интеллигентов, которые отражали интересы зажиточных башкирских помещиков, а не башкирского крестьянина» (с. 223).

Рассматривая историю Башкирского шуро (совета), Э. Карр пишет: «С победой Октя­ брьской революции совет провозгласил себя национальным Башкирским правительством, осудил большевиков и заявил, что не примет автономии от советов (большевиков. - Б. Ю.) <...>, заключил соглашения с Дутовым и провозгласил автономную Башкирскую республику. Когда советские войска в феврале [19]18 г. выбили Дутова из Оренбурга, Валидов и его совет были арестованы» (с. 221).

Очевидно, эта «консолидация националистов с белыми», считает советолог, и исключила тогда для Москвы необходимость и возможность решения башкирского вопроса, но: «Весной 1919 г. Валидов, разочарованный враждебным отношением Колчака к башкирскому национализму, переориентировался на большевиков, которые в то критическое время Гражданской войны были готовы согласиться и согласились на предложение создать автономную «Малую Башкирию», независимую от татар» (там же).

Далее Э. Карр останавливается вкратце на соглашении об автономии, утвержденном центральной советской властью 20 марта 1919 г. и называемом им декретом. Он возражает против содержащегося в статье Р. Пайпса «...Башкирская республика. 1917— 1923» утверждения о том, что «в соответствии с этим декретом башкирам обещалось предоставление гораздо большего политического и экономического самоуправления, чем Москва в то время была в состоянии и склонна предоставить республикам». Э. Карр

581

считает: «Наоборот, власть в Башкирской советской республике должна была быть организована на основе конституции РСФСР от 10 июля 1918 г., то есть на тех же основаниях, как и в любой другой автономной национальной республике» (с. 221-222).

Возражая Пайпсу в оценке конфликтной ситуации, сложившейся после объявления башкирской советской автономии, Э. Карр пишет: «<...> главный недостаток исследования Пайпса, начиная с указанного выше момента и далее, состоит в том, что он выступает сторонником «Малой Башкирии» (то есть башкирских националистов. - Б. Ю.) и устра­ нился от изучения - не учел местных условий, нарисовал все полотно черными и белыми мазками, что не соответствовало крайне сложной ситуации в этом районе». При этом Э. Карр приводит оценку Г. фон Менде из его статьи «Der Nationale kampf der Russlandtiirken» (1936 г.). Немецкий советолог, по словам Карра, «рассматривает башкирское национальное движение как в значительной степени искусственное и критикует советскую политику за раздувание его в противовес татарским попыткам объединить мусульманские народы в единую группу». «Мои заключения, - утверждает Карр, - близки к заключениям доктора фон Менде, хотя он, как и доктор Пайпс, не учитывает двух важных факторов». Это, во-первых, отношение башкир к татарам, о чем дальше, во-вторых, «расхождение во взглядах между русскими поселенцами, которые решительно противостояли башкирской автономии, и центральными в Москве властями, которые благожелательно к ней отнеслись» (с. 222, 223).

башкирской автономии. Причина тому-борьба за землю»; «решение Москвы передать власти в Башкирской ССР Башревкому местными русскими и татарами было принято в штыки, и попытки Башревкома с сентября 1919 г. и далее утвердить свою власть встречали постоянное сопротивление» (с. 223, 224).

Создание Башревкома Э. Карр связывает с Саранском, куда, пишет он, «летом 1919 г. русифицированный башкир Юмагулов был послан Москвой для его организации». Это, конечно, не совсем точно: он был организован еще раньше и в Темясово. Но несравненно любопытнее другое - трактовка Карром националистического Башревкома как «прообраза местной партийной организации» (с. 222). Таковая, однако, создавалась на другой основе.

«В ноябре 1919 г.,-пишет Карр, - уполномоченный ВЦИК при Башревкоме Самойлов и Преображенский способствовали созданию в Уфе (ошибочно. - Б. Ю.) регионального партийного центра» автономной Малой Башкирии, правительство которой после возвращения из Саранска обосновалось в г. Стерлитамаке, где и была проведена областная конференция коммунистов-болыпевиков с образованием обкома. Большинство в последнем, отмечает Э. Карр, составляли русские и татары. При поддержке представителя большевистского центра Самойлова, отмечает он, «обком противодействовал требованиям башкир, сносился через голову Башревкома с башкирским крестьянством путем организации помощи голодающим» (с. 224). Говоря о конфликте националистов не только с местными большевиками, но и центральными партийно-советскими органами России-о «партийной оппозиции в Москве, которая поддерживала русских поселенцев и противилась башкирской автономии», Э. Карр добавляет: «Однако официальная партийная линия продолжала состоять в защите развития автономной Башкирской республики» (с. 226).

Э. Карр отмечает, как после ареста Башревкомом членов обкома JI. Д. Троцкий, приезжавший в Уфу (март 1920 г.), попытался урегулировать национально-политическую ситуацию в «Малой Башкирии» и как по башкирскому вопросу была образована московская комиссия «во главе с Троцким, Сталиным и Каменевым», которая должна была решить вопрос об автономно-республиканском статусе Башкортостана. В то время, когда Гражданская война шла уже к концу, «ВЦИК,-пишет Э. Карр, - занялся установлением

582

национальных отношений между РСФСР и автономными советскими республиками и разрабатывал вопросы федеративного устройства советской России» (с. 224). В этом контексте и был принят в мае 1920 г. декрет о взаимоотношениях автономной Башкирской республики с федеральными властями, по поводу которого Э. Карр вступает в полемику с Р. Пайпсом: не соглашается с его утверждением о том, что указанный декрет «обрушился как снег на голову» и означал нарушение соглашения об автономии, достигнутого в марте 1919 г. «Несчастьем, - считает Карр,-был не этот конституционный декрет, а решение комиссии Троцкого, Каменева, Сталина о том, что ни Самойлов, ни Валидов, носители борьбы между обкомом и Башревкомом, не должны вернуться в Башкирию <...>. В результате башкирская группа, лишенная одного из своих вождей, должна была потерять свое значение».

А далее: «Валидов, поняв, что игра проиграна, решил покинуть страну в надежде поднять знамя восстания в Центральной Азии и выпустил прокламацию с обвинением русской компартии в великорусском шовинизме, сравнивая советский способ правления с Николаем II и Столыпиным. <...>. Устрашенные примером с Валидовым, в июне 1920 г. большинство членов Башревкома покинули Башкирию. Что за этим следовало, в общих чертах описано и расценено историками, включая Пайпса и меня, как башкирское восстание или бунт. Произошедшее было гораздо больше похоже на разгром» (с. 224-225).

«В то время-пишет Карр,-был создан новый Башревком, быстро подчинившийся обкому. Осенью 1920 г. собрался первый Башкирский съезд советов, чтобы избрать совнарком для автономной республики. Новый Башревком и совнарком состояли из представителей всех групп населения кроме башкир. На съезде советов было представлено лишь микроскопическое число башкир. Один башкир спросил русского, прибывшего на съезд как делегат ВЦИКа, почему русские сами не управляют Башкирией вместо того, чтобы использовать татар, так как отношение башкир к последним значительно хуже, чем к русским» (с. 225).

Констатирует эти факты Э. Карр так же, как и Р. Пайпс, с которым, однако, он не согласен в их оценке, заявляя: «Но иначе и не могло быть, ибо в небольшое окружение Валидова входили по существу все образованные и политически грамотные башкиры» (с. 225). А они-де, продолжим мысль советолога, порвали с советской властью и поэтому не могли участвовать в советском съезде.

Пока еще отвлекаясь от татаро-башкирского вопроса, отметим, однако, как Э. Карр оценивает количественное соотношение башкир с татарами в границах создаваемой автономной республики. Он ставит под сомнение утверждение Р. Пайпса о башкирском большинстве и татарском меньшинстве на ее территории, указывая, со ссылкой на одно женевское издание 1946 г., что в 1920 г., хотя лица «башкирского происхождения» по Малой Башкирии составляли 60-65 проц. населения, но «башкироязычные» - 35-40 проц. (с. 223).

Об этом Э. Карр толкует, рассматривая территориальный аспект проблемы башкирской национальной автономии, который он излагает следующим образом: «Населенные башкирами земли были расположены между г. Уфой на севере и Орен­ бургом на юге, первый находился на Транссибирской ж. д., другой-на ЦентральноАзиатской ж. д.; экономическая жизнь башкир в той степени, в какой она зависела от торговли и товаров, тяготела к этим центрам. В них жило ничтожное число башкир. Предстояло решить альтернативу: ограничить ли Башкирскую республику территорией, населенной башкирами, ценой создания целого, не имеющего связи с внешним миром, экономической и административной ценности, или расширить ее территорию за счет включения того или другого из больших городов за счет создания башкирского целого, в котором башкиры составляли бы сравнительно небольшое меньшинство населения»

583

(с. 222, 223). Речь идет о соотношении двух территориальных поясов - Малой и Большой Башкирии и удельном весе башкир в пределах той и другой, о возможности двоякого решения территориального вопроса. Практически это выглядело в изложении Э. Карра так: «В 1919 г. московские власти были более заинтересованы в национальной, чем экономической политике на окраинах, и было принято первое решение. Столицей Башкирской АССР стал Стерлитамак. Эта ССР существовала менее трех лет и, насколько мне известно, никакими популярными фигурами не был этот период знаменит. (? -Б . Ю.). В 1922 г. Башкирская АССР была расширена на север, что почти удвоило ее район и более чем удвоило ее население» (с. 222). То есть возросла общая численность населения автономной республики, но при уменьшении удельного веса башкир в новых границах - в территориальных рамках «Большой Башкирии», на что, собственно и указывает Э. Карр.

Он добавлял (с. 223): «К тому же башкиры были почти полностью неграмотны». Советолог тут, конечно, не совсем прав, но он не грешит против истины, признавая достигнутые в дальнейшем определенные успехи в вовлечении башкир в общественную жизнь как результат советской национальной политики, то есть административного метода подтягивания отсталых народов за счет русских и России. «Вынужден признать, - пишет Карр, - что при замещении той или иной должности преимущества давались башкиру, а не русской кандидатуре». Отмечает, что «русский язык был единственный в технической литературе», и индустриализацию рассматривает как «мощный инструмент централизации и русификации» в смысле подчинения экономической и всей социально-политической жизни автономной республики общероссийским интересам советской власти.

Советскую национальную политику в целом Э. Карр оценивает отрицательно, характеризуя решение национальной проблемы в СССР как глубоко отличное не только от «колониализма» и «империализма», но и от «национального самоопределения» (с. 230, 232).

** *

Помимо русско-башкирского применительно к Башкортостану Э. Карр рассматривает и татаро-башкирский аспект национального вопроса в условиях полиэтнического по населению Приуралья и Среднего Поволжья. Он пишет:

«Если водораздел между башкирами и русскими был в общем ясно очерчен, этого нельзя было сказать о различии между башкирами и татарами: оба народа придерживались одинаковой религии и говорили на сходных языках. Не удивительно, что на башкир в течение долгого периода времени оказывали влияние татары как более многочисленный народ одинакового происхождения и традиций. Их уровень экономического и культурного развития был значительно выше, чем башкирский. В руках татар сосредоточивалась вся торговля. Они были вроде евреев и армян в других районах. Но ассимиляция башкир татарами проходила медленно и по следующим двум причинам: во-первых, башкиры в отличие от татар были хорошими солдатами, имелись самостоятельные башкирские воинские формирования. За это они получали землю. Им не были известны крепостное право и сельская община. Во-вторых, с начала XX в. образуется небольшое число башкирской интеллигенции и развиваются националистические тенденции. Появляются проекты башкирской автономии. Башкирские националисты ненавидели татар больше, чем русских» (с. 218-219).

Э. Карр все-таки признает факт татароязычной ассимиляции коренной национальности Башкирского края, в результате которой, отмечает он, «значительная часть башкир стала считаться (считать себя) татарами». Как и Р. Пайпс, он утверждает, что «русские и татары сосредоточились в городах, вытеснив оттуда башкир» (с. 220. Здесь, конечно, неточное выражение).

584

«Ввиду этого, - продолжает Э. Карр, касаясь уже проблемы национально-правового устройства татар и башкир, - перед большевиками стояла трудная задача. Они могли попытаться создать либо сложный союз национальностей - всех мусульманских народов Урало-Волжского района, либо отдельные республики для каждой национальной общности». Вследствие конфликта с башкирскими националистами, считает Э. Карр, для большевиков «очевидная альтернатива состояла в попытке организовать территориально более обширную татаро-башкирскую комбинацию - Урало-Волжскую республику», и в этом вопросе-де «Сталин использовал в качестве своего исполнителя энергичного молодого татарина Вахитова, который мог отразить попытку придать движению панисламистский оборот», и далее-относительно принятия Наркомнацем декрета «о создании автономной Татаро-Башкирской республики со столицей в Казани1 К несчастью, - добавляет советолог, - республика через два месяца была ликвидирована, когда чехи заняли этот район и расстреляли Вахитова» (с. 221).

«Татары, - пишет Э. Карр, - стояли за объединение национальностей в одной республике, башкиры-за отдельную национальную республику» (там же). Но насчет татар раньше в «Истории советской России», т. 1, он писал, что «идея Татаро-Башкирской советской республики не встречала какой-либо серьезной поддержки татар и башкир». Дело тут, видимо, в различении либо идеи советской и идеи буржуазно-демократической республики, либо татарских масс и национальной их интеллигенции, которая все-таки ратовала за ТБР.

Подтверждая критическое мнение Г. фон Менде об искусственном раздувании советской политикой башкирского национального движения «в противовес татарским попыткам объединить мусульманские народы в единую группу», Э. Карр считает его упущением отвле­ чение от «традиционной враждебности [башкира-]крестьянина к торговцу и ростовщику, типичными представителями которых были татары» (с. 222t 2231).

Э. Карр считает, что еще на всероссийском съезде мусульман в мае 1917 г. столкнулись сторонники общей и сторонники отдельной для каждой национальности республики в татаро-башкирском Урало-Поволжье, что Валидов защищал идею самостоятельной Башкирской республики, но-де «башкиры потерпели неудачу» (с. 220-221).

Еще до Э. Карра, однако, о том же утверждал Р. Пайпс. Он отмечал, что башкирскую делегацию на мусульманском съезде возглавлял «27-летний ориенталист и учитель Заки Ва­ лидов» и что он представил съезду два варианта автономии - Большой и Малой Башкирии

ичто «мусульманский конгресс отверг поданные рекомендации и Валидов покинул его с 50-тью башкирскими депутатами» («Образование Советского Союза. Коммунизм и нацио­ нализм». С. 85ъ).

Но все это не подтверждается ни самим Валидовым в его воспоминаниях, ни документальными материалами. Они иначе представляют картину и, в частности, свидетельствуют, что Валидов прибыл на мусульманский съезд в составе не башкирской, а туркестанской делегации (и что лишь потом на месте становится лидером башкирского движения за автономию). Р. Пайпс и сам далее пишет: «Валидов, возглавлявший башкирское национальное движение в течение всего периода революции, тесно был связан с Апаш-Ордой

имусульманскими националистами Туркестана». Это была общая ориентация башкирского движения, что подтверждается и Р. Пайпсом: «В самом деле, башкиры имели больше общего

с полукочевыми казахами-киргизами, чем с земледельцами и коммерсантами татарами, с которыми они были [лишь] географически связаны» (там же).

1Вопрос о столице тогда не предрешался.

2 Вернулись к журнальной статье Э. Карра.

3 И дальше ссылки по Р. Пайпсу на эту его публикацию.

585

Как и Э. Карр, очень «легко» и своеобразно «разделался» Р. Пайпс с проектом ТБР: «После смерти Вахитова, - пишет он, - советское правительство отказалось от идеи ТатароБашкирского штата1 и вместо него Урало-Волжский район разделило на сепаратные автономные республики по принципу национально-территориальной автономии» (с. 161). Но далее по ходу изложения самим же советологом указывается на более серьезную причину «отказа». Это - соглашение о башкирской автономии, которое «означало отрицание проекта объединенной Татаро-Башкирской республики» (с. 162). Но и оно еще практически не исключало идеи обширной, хотя бы без «Малой Башкирии», тюркоязычной республики, заметно выходящей за пределы Татарии, но создаваемой при инициативной роли татарских национал-коммунистов.

Имея в виду обострение конфликтной ситуации вокруг автономно-республиканского статуса, приведшее к самороспуску националистического Башревкома, Р. Пайпс пишет: «В это время поднимался вопрос о татарском штате. Татары играли в коммунистическом движении значительно более важную роль, чем башкиры. Идея автономного штата, которая удовлетворяла башкир, не удовлетворяла татар. Они ждали конца Гражданской войны, чтобы создать единую Волго-Уральскую татарскую республику. Их вождем был Мирсаид Султан-Галиев» (с. 168). Первоначально по окончании войны, в 1919 г., «Султан-Галиев со своими последователями вновь стал бороться за создание Татаро-Башкирского штата, образованию которого помешала чешская интервенция в августе 1918 г.». Лишь на 2-й конференции коммунистов Востока, в ноябре 1919 г., в виду того, что «в Москве настаи­ вали на сохранении уже существующей Башкирской республики <...>, они вынуждены были согласиться на осуществление отдельной Волго-Татарской республики» (с. 170).

Мирсаид Султан-Галиев, по словам Р. Пайпса, «стал наиболее влиятельным мусульманином во всей советской иерархии» (Востока) и что Сталин его поддерживал (с. 169-170).

** *

Панисламизм и пантюркизм, отношения татар и башкир как двух тюрко-мусульманских народов, роль А.-3. Валидова в обострении этих отношений и движении за самостоятельную, отдельную от татар, национальную автономию Башкортостана, отноше­ ние Колчака к этой автономии и переход валидовского крыла башкирского национализма к большевикам, майский 1920 г. декрет о пределах автономии и «окончательный удар» 1922 г., короче-вопросы российского Востока и, в этом контексте, национально-правовые запросы Башкортостана рассматриваются американским советологом С. Зенковским2 в его книге: Пантюркизм и ислам в России (S. A. Zenkovsku. Pan-Tiurkism and islam in Russia). Кембридж-Массачусетс, 1960 (переиздана в 1967 г., но мы будем иметь в виду первое издание).

Национальный вопрос по Башкортостану С. Зенковский рассматривает в общей сово­ купности этой проблемы по всему Урало-Поволжью, включая и вопросы Урало-Волжского штата, Татаро-Башкирской республики (с. 165-194). Отдельная глава (XIII) называется «Малая Башкирия Валидова» (с. 195-208).

1Английское State - по-русски государство, но мы переводим - здесь и вообще - как штат, тем более что

именно так обозначалась, например, Урало-Волжская автономия - УВШ. К существу указанного замечания: не с началом чехословацкого мятежа (Э. Карр) и не с гибелью Мулланура Вахитова (Карр и Пайпс), а намного позже был отменен проект Татаро-Башкирской советской республики.

2 Сергей Александрович Зен[ь]ковский - уроженец Киева, сформировался как гражданин и ученый в эмиграции, вывезенный за рубеж родителями. Учился в Праге, Сорбонне. В 50-60-е годы занимался по славистике ирусской культуре в Центре русских исследований Гарвардского университета, потом и в других университетах США.

586

Как указывает Зенковский во введении к своей книге, большую помощь ему как автору оказали встречи и беседы с эмигрантскими представителями российских мусульман, особенно Ахметом Цаликовым, Гаязом Исхаковым и лидером башкирского национализма Ахмет-Заки Валидовым (с. X). Беседы с последним дали С. Зенковскому, по его признанию, особенно много сведений по вопросам башкирского национального движения за автономию, и весь разговор по башкирской истории периода большевистской революции и Гражданской войны он строит на фактах, касающихся деятельности Валидова и его последователей-националистов, представляемых Зенковским как борцы за национальные интересы башкирского народа. «Не будет преувеличением сказать, - пишет он,-что все башкирское движение было результатом усилий А.-3. Валидова. Без Валидова и тюркское национальное движение в районе Волги и Урала приняло бы другой характер и столь резкий татаро-башкирский конфликт мог бы быть предотвращен. Под его влиянием [первый] башкирский съезд принял довольно радикальную программу с требованием создания национально-территориальной автономии, организации башкирских воинских частей, возвращения башкирам всех земель, захваченных переселенцами позже 1898 г. Съезд также заявил, что башкиры по характеру своего языка отличаются от других мусульман, населяющих Башкирию, то есть, имелось в виду, от татар, и это служило дополнительным свидетельством и подтверждением желания и стремления башкир к само­ стоятельной, отдельной от татар, жизни» (с. 196-197).

Правда, с хронологическими и некоторыми другими неточностями Зенковский

вразделе «Национальная автономия» затронул объявление Башкирским шуро и курултаем

вноябре-декабре 1917 г. автономии Башкортостана. Здесь же определенное внимание уделено так называемому Временному революционному шуро (совет) БашкортостанаВРСБ, образованному в феврале 1918 г. Б. Шафиевым и др. в связи с арестом Башкирского областного шуро (и правительства - Валидова и др.). Как известно, это новое шуро вырабо­ тало проект советской автономии Башкирии.

«Провозглашение Временного революционного совета Башкортостана, - пишет совето­ лог, - не имело практического значения, так как власть в Оренбурге и Башкирии находилась в руках Цвиллинга и красного военно-революционного совета. Это бы осталось незна­ чительным маневром, если бы факт не получил огласки как первый случай самостоятельного выражения мусульманской нацией желания объединиться в федерацию с советским правительством. Как таковое оно и стало рассматриваться сталинским наркоматом - как первое [на Востоке] воплощение советской национальной политики. ВРСБ послал делегацию в Москву, где она при посредстве и содействии Манатова получила доступ к Сталину - была им принята» (с. 198).

Прослеживает Зенковский и судьбу националистического Башкирского правительства валидовцев в условиях начавшейся Гражданской войны, их участие в белом движении и чем оно кончилось, то есть освещает переход башкирских националистов от Колчака к большевикам и соглашение с ними о советской автономии. «Колчак, - пишет он, - видя неспособность башкирских вождей к управлению и из-за их связей с социалистами из Комуча, попытки антиколчаковского (против Дутова. - Б. Ю.) заговора в Оренбурге отказывался признать башкирскую автономию, и часть военных их отрядов была распущена. Рассерженные и возмущенные башкиры решили поменять своих союзников. 6 декабря [1918 г.] они встретились с представителями казахского правительства АлашОрда. Обе эти группы приверженцев автономии, зная нежелание Колчака поддержать их в вопросах национальной автономии, решили перейти к красным» (с. 199).

Прослеживая дальнейший ход событий, а именно последующие взаимоотношения пра­ вительства Башкортостана, теперь уже советского (Башревком), и пребывающего «в изг­

587

нании» (Саранск), и вернувшегося в Башкортостан, - с центром и коммунистами, трения и конфликты вокруг выделения Малой Башкирии в национальную автономию, С. Зенковский дает оценку и майскому 1920 г. декрету об автономном Башкортостане: «...все башкирские ведомства по экономике были подчинены соответствующим административ­ ным органам в Москве», и лишь некоторые политически безопасные сферы управления (наробраз, здравоохранение, соцобес и тому подобное) были сохранены за башкирами.

советского правительства. С. Зенковский заключает, что после принятия этого постановления «башкирская автономия стала фикцией» (с. 204, 205).

Но «окончательный удар надеждам башкир на полную национальную автономию в этнических их границах, - считает С. Зенковский, - был нанесен в 1922 г.». Конечно, признает С. Зенковский, декрет 14 июня того года «почти удвоил территорию и население автономной Башкирии <...>. Присоединение новых плодородных земель улучшало экономическое положение гористой Башкирии», но изменилось количественное соотношение башкир с татарами, а также русскими, «и башкирское влияние в Большой Башкирии сошло на нет. Так закончилось, - заключает он, - кратковременное существование [автономной] Малой Башкирии, за которую Валидов и башкирские националисты боролись почти четыре года. Вместо нее была создана Башкирская Автономная Социалистическая Республика. «Социалистическая» по содержанию, но которая всего лишь на одну четверть была башкирскою» (с. 207-208).

** *

Прямо или косвенно отражают национально-политическую ситуацию в Башкирии со времени большевистской революции советологические публикации В. Коларза, осуществленные им в 50-60-е годы в Англии, Западной Германии и США: Россия и ее колонии (W. Kolarz. Russia and Her Colonies). Лондон, 1952; Национальная политика Советского Союза (W. Kolarz. Die Nationalitata - tenpolitik der Sovjetunion). Франкфурт-на- Майне, 1956; Коммунизм и колониализм (W. Kolarz. Communism and Colonialism). Нью-Йорк, 1964, и некоторые другие.

Во второй из названных работ есть раздел (с. 57-59)- «Национальная башкирская оппозиция» как один из трех национализмов в условиях Башкирии. Исходя из сложного этнического состава ее населения, пишет В. Коларз, «советская власть должна была бороться здесь на три фронта». Э то- «великорусский шовинизм, <...> филиал СултанГалиева в Башкирии, который настойчиво требовал образования Великой Татарии, и, наконец, советская власть должна была выступать против башкирского национализма». Но, пишет он, «башкирский национализм был полезен для советской власти. <...> Совет­ ское правительство было исключительно заинтересовано в башкирском культурном нацио­ нализме, который давал возможность установить связи с остальными мусульманскими и тюркскими народами. Настоящие башкирские националисты пропаганду собственно башкирской национальной идеологии связывали с пантюркизмом, панисламизмом» (так считает советолог).

Вкратце проследив движение за башкирскую автономию, «выдвинувшее своим руко­ водителем Валидова», В. Коларз отмечает: «После кратковременного сотрудничества с ком­ мунистами Валидов вместе с группой своих соратников в 1920 г. бежал в Среднюю Азию. Но долгое время после этого сохранялось валидовское наследие башкирских нацио­ налистических тенденций, расцениваемых коммунистической партией как валидовщина.

588

После того, как была ликвидирована валидовщина в политическом отношении, оставались еще пережитки валидовщины в области культуры».

Вконце 20-х - начале 30-х годов, указывает советолог, были литературные течения (он

иназывает каждое из них), которые «пытались оказать противодействие давлению коммунистической партии на башкирскую литературу. Влиятельная группа башкирской интеллигенции вступила в конфликт с советской властью по вопросу о языке»: будучи согласна на размежевание с татарским языком, она, однако, возражала против той, новой для башкир, письменности, которая была рассчитана на «советизацию и интернационализацию», то есть, надо понимать, против замены татарского русским влиянием в области национальной письменности. Башкирская интеллигенция, указывает В. Коларз, «больше симпатизировала арабской архаической письменности, такой, которая бы полнее отвечаладуху башкирского языка».

«Башкирский национализм, - пишет В. Коларз, прослеживая непростую его судьбу, - пережил ликвидацию валидовщины, триумф большевизма на языковом фронте и даже великую чистку 1937 года, когда большое число «буржуазных националистов» было ликвидировано якобы за шпионаж в пользу Германии и Японии».

Но идеологическая настороженность и нетерпимость правящей партии к возможным рецидивам «буржуазного национализма» сохранялись, по наблюдению В. Коларза, и в даль­ нейшем, о чем-де свидетельствуют соответствующие партийные решения 1944 и 1945 гг. по Татарии и, следом, Башкирии. Он пишет: «Через несколько месяцев после того, как были вызваны в Кремль не понравившиеся Москве татары, живучие еще пережитки башкирского национализма особенно были выпячены Центральным Комитетом ВКП(б) в его пос­ тановлении по Башкирии»: они были обнаружены, отмечает В. Коларз, в ряде исторических и литературных произведений ученых и писателей республики.

«Национальная башкирская оппозиция против советской власти,-указывает английский советолог, - не ограничивалась литературным фронтом. Она касалась также хозяйственной эксплуатации Башкирии русским государством». К индустриализации, говорит В. Коларз, националисты отнеслись отрицательно. Советская власть, однако, была вынуждена противостоять враждебным индустриализации тенденциям башкир еще решительнее, чем антиреволюционным культурным пережиткам, ибо советские плановики желали для Башкирии большого будущего» (видимо: от Башкирии для общероссийского планового хозяйства).

Общая мысль и суть оценок В. Коларза: национализм, который он называет «башкирской национальной оппозицией»,-это постоянная тенденция или даже закономерность, действующая со времени валидовского движения за национально-суверенные права автономии.

* * *

Преобладающее большинство зарубежных историков и политологов, изучающих большевистскую Россию, считают, что советская автономия не дала малым народам никаких прав. Западногерманский историк Г. Штекль заявляет (1962 г.), что автономия в РСФСР «...была не более чем фасадом русско-большевистского провинциального управления». Таким же образом расценивает существо ленинской-болыневистской национальной политики эмигрант Ю. Борис, автор книги о «советизации Украины», критикующий труды советских исследователей по истории национально-государственного строительства в СССР и противопоставляющий национальную политику коммунистической партии воле народов СССР.

Отметим также следующих зарубежных - западных - авторов, согласно которым большевистская революция и национальная ее политика отнюдь не обеспечили народам России подлинного национального самоопределения: У. Хостер, берущий под защиту

589