Учебное пособие 800361

Научный журнал «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования»

CULTURAL PRIORITIES EVOLUTION AS THE BASIS

OF THE NOMINATION PROCESS DYNAMICS

I.P. Lapinskaya, М.А. Denisova

______________________________________________________________________________

Voronezh State Technical University

Doctor of Philology, Professor of the Department of Foreign Languages and Translation Technology

Irina Petrovna Lapinskaya e-mail: deni-mar@list.ru

Voronezh State Technical University

Candidate of Philological Sciences, Associate Professor of the Department of Foreign Languages and Translation Technology

Marina Alexandrovna Denisova e-mail: deni-mar@list.ru

________________________________________________________________________________

Statement of the problem. The article proves the leading role of cultural processes in the evolution of society, encompassing the social, economic, linguistic and other spheres of its localization. Being subordinate to these factors, the linguistic factors – nominative ones - influence and determine the dynamics and nature of language development in different areas: stylistic, semantic, word-building.

Results. The new study confirms that dynamic processes are multidirectional and mark the stages of language evolution in the 21st century. It is expressed, in particular, in the frequency of application of the nominat ive triad

“producer / seller - product / service - buyer / user”.

In the XX century it was conventional to put the name of the product on the sign. In the beginning of the XXI century it gave way to different options for nominating a manufacturer or seller. Twenty years later it was replaced with types of target audience designation. The rate of language evolution within the described lexical subsystem became obvious.

Conclusion. The method of lexical material analysis that is adequate to the material and objectives of the study allows us to expand the boundaries of the study that is to introduce into linguistic circulation nominations on signs in other megalopolises, as well as to enrich the scientific base of the special approach with lexical units of other subsystems. All this will make it possible to obtain new evidence and prove that the original hypothesis was true. In addition, the dynamics of the principles of nomination stimulate the study of the increasing role of the new name author - namer.

Key words: proper names of business objects (PNBO), nominative triad “producer / seller - product / service - buyer / user”, inner form of the word, word formation methods, system evolution, advertising style.

107

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ПЕРЕВОДА

THEORY AND PRACTICE OF TRANSLATION

DOI 10.25987/VSTU.2020.97.75.009 УДК 81’42

НАРРАТИВ КАК ИНФОРМАЦИОННЫЙ ГЕНЕРАТОР ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ЛИЧНОСТИ

Я.В. Зубенко

________________________________________________________________________________

Костанайский государственный педагогический университет имени У. Султангазина, магистр лингвистики,

старший преподаватель департамента филологии Яна Валериевна Зубенко

e-mail: janaz75@rambler.ru

________________________________________________________________________________

Постановка задачи. В статье на материале четырех глав романа Кристы Вольф «Медея. Голоса» затрагивается тема личного нарратива главной героини, анализируются типы повествования, рассматривается проблема имплицитных и эксплицитных маркеров в гендере на примере образа Медеи, сопоставляется нарратив в языке оригинала (немецкого) и перевода (русского).

Результаты. Изучены направления, основные понятия и труды исследователей в области нарратологии. Определена значимость повествовательных структур, посредством которых читатель воспринимает текст определенным образом. Проанализирована роль гендерного аспекта и ее связь с языковой актуализацией посредством грамматических (суффиксов женского рода в немецком языке) и лексико-семантических категорий (характера, настроения и эмоциональности, физиологических признаков, внимания противоположенного пола, одежды, организации быта и отдыха). Выявлены различия между нарративом в оригинале и переводе, описаны пути решения переводчиком проблемы передачи нарратива (вариативные соответствия). Установлено, что глубокое проникновение в замысел автора позволяет переводчику воспроизвести текст, созданный в рамках другой культуры и сохранить сложное авторское изложение фактов и событий.

Выводы. Нарратор излагает события повествования как наблюдатель, который, исходя из мировосприятия и жизненного опыта, приходит к собственным выводам.

Ключевые слова: нарратология, нарратив, нарратор, гендерный аспект, эксплицитная форма, имплицитная форма, перевод нарратива.

Введение.

В последнее время в современной науке наблюдается широкий интерес представителей гуманитарного знания к одной из спорных и неоднозначных тем, а именно к нарративу, как к классической сфере возникновения и функционирования рассказа. Принято считать, что нарратив неотъемлемо связан с событийной и повествовательной действительностью, он отвечает за способ изложения изображаемой реальности. Особое место здесь занимает нарративная история, которая ведет повествование через призму личных взглядов, оценивает значимость отдельных личностей, происходящие события и правила жизни, руководствуясь субъективными убеждениями.

Ю.М. Лотман, рассматривая повествовательный текст, определяет событие как «перемещение персонажа через границу семантического поля» или как «пересечение запрещающей границы» [1, с. 282-288]. В. Шмит утверждает, что события, как значительные явления и факты, произошедшие в жизни личности, влияют на изменение исходной ситуации и имеют внешние (естественные, акциональные, интеракциональные события) и внутренние ситуации (ментальные события) [2, с. 10-13]. Американские лингвисты В. Лабов и Дж. Валецкий предлагают схему для устных повествований о личном опыте, применяемую к

____________________

© Зубенко Я.В., 2020

108

Научный журнал «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования»

широкому кругу повествовательных ситуаций и типов, включая устные мемуары, традиционные народные сказки, авангардные романы, терапевтические интервью, а также обычные повествования повседневного характера [3, с. 220].

Болгарский философ Цв. Тодоров один из первых обозначил термин нарратология и в 1986 году в статье «Грамматика нарратива» предложил собственную модель нарратива, разграничив его на два вида эпизодов: описание состояния и переходы между состояниями. Он считал, что произведение содержит два аспекта: историю и дискурс Согласно утверждению французского философа и литературоведа Р. Барта, нарратив является своего рода повествованием и разворачивается «ради самого рассказа, а не ради прямого воздействия на действительность» [4, с. 386]. Таким образом, повествователь пытается упорядочить собственный опыт с точки зрения своего представления о мире. Согласно определению французского литературоведа Ж. Жанетта, повествование может «раскрывать некоторую историю» и «порождаться некоторым лицом» [5, с. 404].

Е.В. Падучева объясняет это правило следующим образом: точка зрения определяется выбором одного субъекта на роль говорящего, и ясно, что говорящий не может меняться на протяжении своей речи [6, c. 203]. Однако А.П. Чудаков считает, что повествователь и рассказчик не синонимы, так как повествователь не называет себя и является имплицитным [7, с. 30-37]. И.Е. Орлова считает, что повествователь – «это только одна из форм авторского сознания», тогда как автор «всеведущ и вездесущ», но степень его «проявленности» в тексте может быть различной [8, c. 9]. По мнению Д.Д. Васёвой рассказчик в форме авторского «я» является носителем речи, организующим своей личностью центр «перволичного» повествования. Однако степень его представленности варьируется [9, c. 80].

С.Ю. Лебедев утверждает, что авторское сознание включает в себя сознание героя повествования, который, в свою очередь, моделирует мир сознания носителя текста или реплики. Любое повествование является выражением целостного художественного мира, субъектом которого всегда будет личность, а также передача информации от автора к его герою и от него к следующему действующему лицу [10, с. 38-44]. Л.А. Нефедова и Т.Я. Котлярова утверждают, что художественный текст одновременно ограничивает пространство понимания своей содержательной программой и, тем не менее, дает свободу читателю, предполагая вариативность построения читательских проекций в пределах этого пространства [11, с. 547].

Методология исследования.

Объект и предмет исследования. В настоящей статье объектом исследования является личный нарратив главной героини романа Кристы Вольф «Медея. Голоса» (главы 1, 4, 8, 11). Предметом исследования служат имплицитная и эксплицитная формы гендерного аспекта, а также переводческие решения, посредством которых переводчик не соблюдает передачу авторского нарратива.

Цель исследования заключается в выявлении языковых средств выражения гендерного аспекта и установление различий между женским нарративом в оригинале и переводе в романе К. Вольф «Медея. Голоса».

Задачи исследования: 1) рассмотреть понятие «нарратив» 2) выявить и проанализировать типы повествования в нарративе главной героини; 3) сопоставить нарратив в языке оригинала и перевода.

Материал исследования представлен романом К. Вольф «Медея. Голоса» и непосредственно переводом романа, выполненного М. Рудницким.

Методы исследования. При анализе использовались методы сплошной выборки, описательный метод, метод классификации, метод лингвостилистической интерпретации текста, метод контекстуального анализа.

Актуальность исследования обусловлена изучением основных составляющих нарративного аспекта на примере представительницы античности, выступающей в роли героя-рассказчика и имеющей отношение к происходящим событиям далекого прошлого и современности.

109

Выпуск № 1 (45), 2020 ISSN 2587-8085

Результаты исследования. Роман К. Вольф «Медея. Голоса» создан как аллюзия на древнегреческий миф о Золотом Руне, а также на трагедии древнегреческого поэтадраматурга Еврипида и римского философа Сенеки, посвященные колхидской царевне Медее, возлюбленной аргонавта Ясона. Чтобы связать все истории в одном произведении, К. Вольф использует свой собственный прием, автор вводит в роман голоса. Так, шесть персонажей в одиннадцати монологах отстаивают свою точку зрения, собственные индивидуальные перспективы, описывают свои интересы и делятся с читателем планами на будущее.

Шесть голосов, через глубину веков, в форме воспоминания пытаются донести до современного читателя суть происходящего и дать ему возможность разобраться в том, что

представлены отдельными отрывками, порой абсолютно не связанными между собой, герои то уходят в себя, в свои переживания, то ведут диалог с читателем, который далеко не с первых глав начинает понимать смысл происходящего. Передавая информацию, автор нарушает строгую хронологию сюжетной линии, что вызывает у читателя чувство хаоса и полной неопределенности, даже порой недоверия к тому, в чем его хотят убедить герои произведения. Можно предположить, что они даже пытаются сделать читателя одним из них:

„… müssen wir uns in das Innerste unserer Verkennung und Selbstverkennung hineinwagen, einfach gehen, miteinander, hintereinander, das Geräusch der einstürzenden Wände im Ohr“ [1*,

S. 10] / «… , наш долг как раз в том, чтобы проникнуть в самую сердцевину предубеждений, просто зажмуриться и войти, всем вместе, друг за дружкой, под грохот их рушащихся перегородок» [2*, с. 2].

Роман построен так, что мысли героев доступны читателю и недоступны другим действующим лицам. В передаче повествования и трактовке событий действий героев наблюдается субъективность, что приводит в заблуждение читателя и влечет за собой искажение образов и происходящих событий, вследствие чего многое не досказывается и долгое время остается для читателя тайным или передается только лишь с помощью намеков. Таким образом, перспектива повествования романа направлена на внутренний мир мыслей и переживаний действующих лиц и носит интровертивный характер.

Роман имеет второе название – «Голоса». Таким образом, становится ясно, что речь идет не от лица автора: рассказчики сами оцениваю свои действия, окружающую действительность и происходящее, а читатель остается нейтрален. Их откровения претендуют на истину, которая так и осталась нераскрытой на сегодняшний день. Расхождение между моральными нормами и окружающей действительностью наложило отпечаток на вопросы о традиционных ценностях и вызвало серьезные трудности в оценке того, что происходило вокруг: „Müßige Frage. Falsche Fragen…“ [1*, S. 9] / «Праздные вопросы. Вопросы невпопад» [2*, с. 2].

Как и все мифы, миф о колхидской Медее изменился со временем, из устной формы он появился в письменной форме, и имеет многочисленные версии, но всегда ядром мифического рассказа остались детоубийство, злое колдовство и предательство. Однако, роман К. Вольф заставляет читателя взглянуть на образ Медеи по-новому: мстительная и коварная женщина становится жертвой в борьбе между цивилизованным Коринфом и варварской Колхидой: „Neben uns, so hoffen wir, die Gestalt mit dem magischen Namen, in der die Zeiten sich treffen, schmerzhafter Vorgang. In der unsere Zeit uns trifft. Die wilde Frau. Jetzt hören wir Stimmen…“ [1*, S. 10]. / «Хочется верить, что теперь она подле нас, эта тень с магическим именем, в котором сошлись времена и эпохи, сошлись болезненно и нестерпимо.

ень, в которой наше время настигает нас. Эта женщина, неистовая. еперь мы их слышим, эти голоса…» [2*, с. 2].

Особый интерес представляет выражение мыслей Медеи, которые на протяжении всего романа отражают ее чувства и переживания. Автор достаточно своеобразно описывает ее

Научный журнал «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования»

Ge ke e Sch ä e os äßt, ä t es so sch e , …“ [1*, S. 15] / «… , да что же это с моей головой, мысли мечутся косяками, и почему же мне так трудно …» [2*,

с. 4]. Героиня должна собраться с мыслями: „Besinn dich“ [1*, S. 13]. Она слышат голоса из прошлого, и воспринимает их как сигнал, на который в ней что-то отзывается: „Die Stimme. Noch einmal das Signal, dem etwas in mir entspricht, …“ [1*, S. 26] / «Этот голос. Снова как сигнал, на который что-то во мне отзывается, …» [2*, с. 7]. Мысли мучают ее: „Nichts hat ch eh eq ä t s e Ge ke, …“ [1*, S. 90] / «Ничто так не мучит меня, как мысль,

…» [2*, с. 30]. В своих рассуждениях об укладе жизни жителей Коринфа, главная героиня пытается найти ответы на мучающие ее бесконечные вопросы, вследствие чего у нее возникают дурацкие мысли: „Aber wohin verirre ich mich“ [1*, S. 37] / «Но куда это меня завели дурацкие мысли?» [2*, с. 11]. Сдерживая саму себя и не отвечая ненавистью на ненависть, Медея поднимается над чувствами обычных людей, которым, порой, ненависть нужна даже больше, чем любовь, хотя отдельные слова сидят в ней, как занозы: „Einzelne

качестве героя-рассказчика, ведущего повествование от своего лица. Главная героиня – интеллектуальная личность, способная понимать и осмысливать приобретенные новые знания и эффективно их использовать. Она рассказывает свою собственную версию происходящих событий, пытаясь найти поддержку у будущих поколений так, как живущие в одно время с ней современники, исказили ее историю. История ее жизни написана языком грез, языком из прошлого: „Traumsprache. Vergangenheitssprache“ [1*, S. 2].

Главная героиня ведет внутренний диалог с окружающими ее людьми, людьми, которых уже нет в живых и с самой собой. Приведем несколько примеров, в которых она упоминает членов своей семьи, оставленных в Колхиде. Так, на протяжении всего романа Медея в воспоминаниях о детстве и особенно сложных жизненных ситуациях часто обращается к матери, чего нельзя сказать об отце: „Einmal, Mutter, in einer anderen Zeit, habe ich mit meinen beiden Händen zum Abschied deinen Kopf umspannt, seine Form ist als Abdruck in meinen Handflächen geblieben, auch Hände haben ein Gedächtnis“ [1*, S. 13].

Очень непросто Медее вспоминать о погибшем по воле отца брате Апсирте, в гибели которого будут обвинять ее саму: „Alle wußten es schon, außer mir, endlich klärte Lyssa mich auf: Ich soll dich, Absyrtos, meinen Bruder, getötet haben“ [1*, S. 89] / «Все уже знали, все,

кроме меня, пока Лисса меня не просветила: оказывается, Апсирт, братик, это я тебя убила» [2*, с. 30]. В результате стрессовой ситуации, вызванной заточением в темницу и отсутствием собеседников, Медея ведет диалог сама с собой: „Ich sagte mir, ich bin Medea, die Zauberin, wenn ihr es denn so wollt. Die Wilde, die Fremde. Ihr werdet mich nicht klein sehen“ [1*,

S. 179] / «Я Медея, волшебница, раз уж вам так этого хочется. Я дикарка, чужачка. Но страха моего вы не увидите!» [2*, с. 59]. Потерявшая все и всех, изгнанная из города, свободная от всех желаний, Медея ищет ответ на вопрос о смысле жизни: „Wohin mit mir. Ist e e We t e ke , e e Ze t, e ch p sse ü e. N e , e ch e kö te. D s ist die Antwort“ [1*, S. 217] / «Куда мне теперь? Можно ли помыслить такой мир, такое время, где я пришлась бы к месту? Некого спросить. Это и есть ответ» [2*, с. 71].

Автор рассматривает траекторию жизненного пути главной героини романа в виде хронологии действий. Так, Медея вызывает в памяти череду событий, последовательность которых выстраивается в ее сознании в крепостной вал, через который они все-таки прорываются: „Wie ich immer wieder die Abfolge der Ereignisse aufrief, die ich in meinem Gedächtnis befestigt habe als Schutzwall gegen die Zweifel, die jetzt, so spät, diesen Wall

überschwemmen“ [1*, S. 34] / «С каким исступлением снова и снова вызывала я в памяти череду событий, последовательность которых выстроилась в моем сознании в крепостной вал, неприступный для сомнений, которые теперь, с таким опозданием, через этот вал прорвались» [2*, с. 10].

111

Выпуск № 1 (45), 2020 ISSN 2587-8085

Нарратив от первого лица, а в данном случае от лица Медеи, как уже говорилось выше, представляет собой форму повествования с двумя полюсами человеческой жизни: индивидуальной и социальной. Ее история – это история отделения субъекта от группы и добровольного, контролируемого возвращения в группу. Описание ее жизненного пути раскрывает не только историю формирования обособленной личности, но желание продемонстрировать попытку осуществление связи с другими людьми, адаптацию к новой культуре и традициям другой страны. Однако, для героини, как рассказ в рассказе, имеют место и другие собеседники, чьих имен автор не называет, и чьи истории остаются тайной для читателя. Так, К. Вольф вводит описание мнения окружающих о трагической гибели младшего брата Медеи, которую никто в этом напрямую не обвинял, хотя многим было приятно пересказывать услышанные от других небылицы и приукрашать их еще более страшными подробностями: „Ich dagegen erschrak kaum, als der Vorläufer des Gerüchts mich streifte, man sagte es mir ja nicht ins Gesicht, man wisperte es hinter meinem Rücke “ [1*, S. 89] /

«Сама же я, напротив, почти не испугалась, когда предвестье молвы дуновением коснулось меня, мне же в лицо никто ничего не говорил, только за спиной шушукались» [2*, с. 30].

Помимо того, что Медея ведет внутренний диалог с собой, она выступает в роли собеседника с другими действующими лицами романа, причем графически автор не выделяет прямую речь, однако при переводе, выполненном М. Рудницким, она присутствует: „Früher, sagte ich zu Jason, früher hast du an mich geglaubt. Und an dich“ [1*, S. 27]. « –

Прежде, – сказала я Ясону, – прежде ты в меня верил. И в самого себя тоже» [2*, с. 8].

В процессе анализа романа, выяснилось, что гендерный аспект играет немаловажную роль в изучении нарратива. Согласно утверждению Л.А. Кесслер, в современной науке наблюдается очередная волна академических трудов, посвящённых гендерной идентичности. Лингвист указывает на то, что гендер, как социальный конструкт, проявляется во всех сферах жизнедеятельности человека, в частности, в процессе его речевой деятельности. [12, с. 92]. Таким образом, было бы интересно рассмотреть актуализацию гендерного аспекта сначала в эксплицитной форме, когда автор осознанно демонстрирует свою гендерную принадлежность, например, Медея называет себя царской дочерью, обычной молодой женщиной и женщиной с красивыми ногами: „… die Tochter einer großen Königin“ [1*, S.

16] / «… дочь великой царицы» [2*, с. 4], „Ich bin keine junge Frau mehr, …“ [1*, S. 17] / «Я

теперь тоже уже не молода, …» [2*, с. 4], „Ich war eine gewöhnliche Frau, …“ [1*, S.103] /

понимает, что речь идет о лице женского пола. Не менее интересные примеры из этой же

[2*, с. 4] и субстантивированные прилагательные женского рода, обозначающие лицо: „Die Wilde, die Fremde“ [1*, S. 179] / «Я дикарка, чужачка» [2*, с. 59]. В данном примере переводчик придерживается разговорного стиля и предлагает вариант чужачка (пришлый, посторонний человек) для перевода субстантивированного прилагательного die Fremde (незнакомка, иностранка, чужеземка, приезжая, незнакомка). Несмотря на то, что автор ведет повествование о давно ушедшей эпохе, в романе прослеживается разговорная лексика, благодаря которой читатель чувствует связь между прошлым и настоящим.

Гендерный аспект в романе также актуализируется и в имплицитной форме, для выражения которой автор использует определенные маркеры, связанные с гендерными стереотипами. Так, автор не называет имени героини и не говорит о том, что она женщина, однако косвенным образом читатель это понимает, например, по физиологическим признакам: „Mutter, ich war ein Kind, fast ein Kind, ich hatte zum erstenmal geblutet, …“ [1*, S. 12]

/ «… я была еще девочкой, почти ребенком, в первый раз закровоточила, …» [2*, с. 3].

112

Научный журнал «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования»

В романе часто встречается описание одежды, к которой героиня очень внимательно относится и говорит о том, что полотно для наряда она соткала сама, как и сшила его: „… ich ziehe das weiße Kleid an, das ich selbst gewebt und genäht habe, …“ [1*, S. 14]. Так, в

приведенных примерах речь идет о белом платье и повязке на голову, которую носили женщины того времени: „… streifte ich das Kleid über, prüfte seinen lockeren Fall, band das Haar mit der weißen Binde der Priesterin zurück, …“ [1*, S.174] / «… я надела платье, окинула взглядом его ниспадающую красу, повязала волосы белой повязкой жрицы, …» [2*, с. 58].

Восхищенные взгляды и комплименты мужчин достались обладательнице роскошных волос, смуглой кожи и огненных глаз. Таким образом, через описание автором внешних признаков героя, можно сделать вывод об их принадлежности женщине: „… wie Telamon darauf lauthals von meinen körperlichen Vorzügen schwärmte, die braune Haut, sagte er, das Wollhaar, … meine Glutaugen“ [1*, S. 16] / «… , а еламон в ответ во всеуслышанье стал расхваливать мои прелести, смуглая кожа, говорит, и смоль волос, … о моих «огненных очах» [2*, с. 4].

Душевное состояние и потребность в подруге, с которой можно поделиться переживаниями указывают также на представительницу женского пола: „Lyssa, die ich manchmal neben mich auf mein Lager ziehe, um vertraut mit ihr zu sprechen, und die ich manchmal wegwünsche bis an den Rand der Welt“ [1*, S. 28] / «Лисса, которую я то сама прошу прилечь рядом со мной на мое ложе, чтобы облегчить душу, а то готова гнать от себя чуть ли не на край света» [2*, с. 8].

Следующие примеры также демонстрируют женскую сущность: „… e se e M , e ch s s E e e We t o e ü e, …“ [1*, S. 30] / «… будто это именно тот мужчина, за которым я побегу хоть на край света, … [2*, с. 9], „Es war mir neu, unter dem Schutz eines Mannes zu stehen“ [1*, S. 98] / « ля меня это было внове: знать, что я нахожусь под защитой мужчины» [2*, с. 32]. Вероятнее всего только женщина готова довериться

своему избраннику, отправиться за ним на край света и оставаться под его защитой.

В следующем примере героиня рассказывает о своем танце с колхидками, которые праздновали праздник весны: „Ich lief zu den Frauen, sie machten kein Aufhebens von mir, begrüßten mich, […], wir liefen zusammen über das Glutbett, wieder erlebte ich das Glück der Unverletzlichkeit, […], meine Fußsohlen blieben makellos weiß“ [1*, S. 190-191] / «Я подбежала к женщинам, они нисколько не удивились, приветствовали меня, будто давно ждали, я протянула руки, […], мы все вместе помчались на угли, я снова, в который раз, пережила это чудо неуязвимости и кричала от счастья вместе с ними, […], мои босые ступни оставались безупречно белыми» [2*, с. 63].

Таким образов, гендерный аспект актуализируется как в имплицитной, так и в эксплицитной форме. В одних случаях героиня открыто называет себя женщиной, в других же читатель понимает это из контекста посредством определенных лексико-семантических категорий.

Как уже указывалось выше, с романом К. Вольф «Медея. Голоса» (1996) русский читатель впервые знакомится благодаря талантливому переводу Михаила Рудницкого (1997). С учетом того, что К. Вольф сознательно прибегает к приему исторической стилизации и перевод романа выполняется в эпоху написания оригинала, переводчику необходимо решить несколько задач, а именно: сохранить художественное своеобразие и историческую достоверность подлинника, передать привнесенную автором временную дистанцию, а также прочесть написанный роман глазами современника.

С точки зрения семантики, текст романа достаточно сложен, так как на мифологическую основу сюжета накладывается литературная версия романа. Для осуществления качественного перевода фрагмента, содержащего прецедентную единицу, переводчику необходимо не только понимание семантической составляющей фрагмента, но и полное понимание функции, которую выполняет данная единица в общей структуре текста. Особый интерес при этом представляет собой перевод нарратива.

Контекстуальная конкретизация в данных примерах обусловлена факторами конкретного контекста. Исходя из стилистических соображений, переводчик стремится

113

Выпуск № 1 (45), 2020 ISSN 2587-8085

избежать повторений и конкретизирует пол ребенка: „Hast du gewußt, daß man sich nach einem Baum sehnen kann, Mutter, ich war ein Kind, fast ein Kind, …“ [1*, S. 12]. « ы, мама,

знала, что тосковать можно и по дереву, я была еще девочкой , почти ребенком, …» [2*, c.

3]. „… da sagtest du, das Kind hat den Zweiten Blick“ [1*, S. 18]. «… вот тут ты и изрекла:

«У девочки вещий глаз»» [2*, c. 5].

В следующем примере переводчик конкретизирует значение слова die Frau (женщина, жена, госпожа, гражданка) и использует подходящий вариант к описываемой ситуации, а именно – супруга, показывая то, что героиня не просто спутница одного из героев романа, а

его законная жена. „Der Gang, der zum Festsaal führt, wie oft bin ich ihn gegangen, als Jasons, des königlichen Neffen und Gastfreunds geachtete Frau, …“ [1*, S. 19]. «По переходам, что ведут в парадный зал, – как часто я прежде сама тут шествовала, всеми почитаемая супруга Ясона, об руку с ним, царским племянником и дорогим гостем, …» [2*, c. 5].

Далее переводчик заменяет существительное das Kind (ребенок, дитя, малыш) на словосочетание маленькую девочку (прилагательное + существительное), таким образом уточняет пол ребенка и при помощи добавления прилагательного определяет его возраст: „… dann gehen wir wieder gemeinsam durch die Gänge unseres Palastes, und ich werde froh sein, wie ich es als Kind gewesen bin, …“ [1*, S. 14]. «… и мы вместе, как когда-то, пойдем коридорами нашего дворца, и мне будет радостно, как маленькой девочке , …» [2*, c. 3].

Из перевода следующего предложения можно заметить, что происходит грамматическое несовпадение рода существительных в оригинале и переводе: „… und sie mir im Altarhof plötzlich gegenüberstand: Scheusal “ [1*, S. 183]. «… она вдруг очутилась на жертвенном дворе прямо передо мной и выкрикнула: «Изуверка ! »» [2*, c. 61]. Так,

существительное das Scheusal (гадина, страшилище, пугало) в немецком языке среднего рода, однако переводчик подбирает вариантное соответствие так, чтобы читатель понимал, что речь идет о женщине.

Для описания внешности героини автор использует метафорическое сравнение с горной козой: „… meine Handund Fußgelenke waren schmal geblieben, Fesseln wie eine Gei ß,

…“ [1*, S. 174], «… лодыжки и запястья все такие же сильные и тонкие, как у горной козы , …» [2*, c. 58]. Существительное die Geiß (коза, костлявая женщина, самка косули,

серна) в языке оригинала женского рода, переводчик использует конкретизацию, добавляя в перевод прилагательное горная.

Таким образом, в романе наблюдается большая плотность информации в структуре предложения, что значительно затрудняет его перевод, вследствие чего переводчику достаточно сложно построить высказывание, сохраняя стиль автора. Переводчик основывается не столько на подборе переводных соответствий, сколько на максимально глубоком понимании текста и максимально точной передаче его на другой язык.

Выводы и перспективы исследования.

Проведенное исследование показало, что нарратив позволяет идентифицировать прошедшие события и рассмотреть их с разных точек зрения. Произвольное изложение ряда взаимосвязанных между собой фактов общественной и личной жизни дает представление о внутреннем мире людей, причастных к тем или иным событиям.

Прагматическая обусловленность нарратива заключается в том, что автор не всегда уверен в том, что реципиент в состоянии адекватно интерпретировать или идентифицировать полученную из текста информацию. Понимание смысла текста приходит к читателю благодаря его культурному, историческому и жизненному опыту. С целью создания более правдоподобного образа давно ушедшей эпохи, автор использует привнесенную стилизацию.

Особый интерес вызывает языковая актуализация гендерного фактора, представленная в романе в эксплицитной (осознанной) и имплицитной (неосознанной) форме. Так, проанализировав личный нарратив Медеи, представленный в четырех главах (1, 4, 8, 11) из одиннадцати общего объема, приходим к выводу, что эксплицитные формы, как и имплицитные встречались в одинаковых количествах (18 – в общем, в 9 – для каждой из форм).

114

Научный журнал «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования»

Исходя из проанализированного перевода, приходим к выводу, что переводчик не всегда соблюдает авторский нарратив, передавая его посредством конкретизации (die Frau –

супруга, das Kind – маленькая девочка, die Geiß – горная коза) и вариантных соответствий

(das Scheusal – изуверка). Таким образом, перевод романа представляет собой результат творческой работы, потребовавшей от переводчика глубокого проникновения в замысел автора и активизации всего языкового арсенала, за счет которого происходит воссоздание происходящего в романе действия. Выбор стилистического ориентира обусловлен желанием переводчика найти хронологическое соответствие оригинала в языке перевода. Перевод передает временное своеобразие оригинала и воссоздает текст для современного читателя.

Из всего вышесказанного можно заключить, что приведенные в данной статье примеры позволяют получить представление о нарративе Медеи и построить перспективы дальнейшего изучения женских образов в романе К. Вольф «Медея. Голоса».

Библиографический список

[1]Лотман Ю.М. Семиосфера. Культура и взрыв. Москва: Изд-во Искусство-СПб, 2010. – 704 с.

[2]Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. – 312 с.

[3]Labov William. Speech actions and reactions in personal narrative. In D. Tannen (ed.), Analyzing Discourse: Text and Talk. Georgetown University Round Table. Washington, DC: Georgetown University Press. Publ., 1981. pp. 217-247.

[4]Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994. – 615 с.

[5]Женетт Ж. Палимпсесты: литература во второй степени / Ж. Женетт; пер. с фр., общ. ред. и вступ. сл. С. Зенкина // Фигуры: Работы по поэтике: в 2 т. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. – 470 с.

[6]Падучева Е.В. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива. 2-е изд., испр. и доп. М.: Языки славянской культуры, 2010. – 480 с.

[7]Орлова Е.И. Образ автора в литературном произведении [текст]: Учеб. пособие. М.,

2008. – 44 с.

[8]Васева Д.Д. Повествование от первого лица в современном рассказе / Д.Д. Васева // Научно-методический иллюстрированный журнал «Мир русского слова». Санкт-Петербург,

№1, 2018. – С. 80-85.

[9]Лебедев С.Ю. Повествование и жанр в литературной прозе. Электронная библиотека БГУ. URL: http://elib.bsu.by/handle/123456789/192198 (время обращения – 07.12.2019)

[10]Нефедова Л.А., Котлярова Т.Я. Гиповербализация как принцип построения содержательной программы короткой прозы. // Quaestio Rossica, 2018. – Т. 6, № 2. – С. 535-549.

[11]Кесслер Л.А. Специфика имплицитного выражения гендерной идентичности автора в немецкоязычных женских текстах воспоминаний XIX–XX веков // Интерактивная наука, 2018. – № 1 (23). – С. 92-95.

Список анализируемых источников

[1*] Wolf, Ch. Medea. Stimmen. München: Luchterhand, 2010. – 235 S.

[2*] Вольф, К. Медея. Голоса. / Пер. с нем. М. Рудницкого. – М.: Иностранная литература, 2001. – 235 c.

References

[1]Lotman YU.M. Semiosfera. Kul'tura i vzryv. [Semiosphere. Culture and explosion]. Moscow: Publishing house Iskusstvo-SPb, 2010. 704 p. (in Russian).

[2]Shmid V. Narratologiya. [Narratology]. Moscow: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2003. 312 p. (in Russian).

115

[3]Labov William. Speech actions and reactions in personal narrative. In D. Tannen (ed.), Analyzing Discourse: Text and Talk. Georgetown University Round Table. Washington, DC: Georgetown University Press. Publ., 1981. pp. 217-247.

[4]Bart R. Izbrannye raboty. Semiotika. Poetika. [Selected texts. Semiotics. Poetics] Moscow: Progress, 1994. 615 p. (in Russian).

[5]Zhenett ZH. Palimpsesty: literatura vo vtoroj stepeni / ZH. Zhenett; per. s fr., obshch. red.

ivstup. sl. S. Zenkina [Palimpsest: second degree literature] // Figury: Raboty po poetike [Figures: Works on poetics]: in 2 books. Moscow: Izd-vo im. Sabashnikovyh, 1998. p. 470 (in Russian).

[6]Paducheva E.V. Semanticheskie issledovaniya: Semantika vremeni i vida v russkom yazyke; Semantika narrativa. [Semantic research: Semantics of time and type in Russian; The semantics of narrative]. 2-e izd., ispr. i dop Moscow: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2010. 480 p. (in Russian).

[7]Orlova E.I. Obraz avtora v literaturnom proizvedenii. Ucheb. posobie. [The image of the author in a literary work] Moscow, 2008. 44 p. (in Russian).

[8]Vaseva D.D. Povestvovanie ot pervogo lica v sovremennom rasskaze [First-person narration in a modern story] / D.D. Vaseva // Nauchno-metodicheskij illyustrirovannyj zhurnal «Mir russkogo slova». [Scientific and methodological illustrated magazine «Mir russkogo slova»]. Sankt-

Peterburg, № 1, 2018. – pp. 80-85. (in Russian).

[9]Lebedev S.YU. Povestvovanie i zhanr v literaturnoj proze. Elektronnaya biblioteka BGU. [Narration and genre in literary prose. Electronic library of BGU]. URL: http://elib.bsu.by/handle/123456789/192198 (vremya obrashcheniya – 07.12.2019).

[10]Nefedova L.A., Kotlyarova T.YA. Gipoverbalizaciya kak princip postroeniya soderzhatel'noj programmy korotkoj prozy. [Hypoverbalization as a principle of constructing a substantial program of short prose] // Quaestio Rossica, 2018. – T. 6, № 2. pp. 535-549. (in Russian).

[11]Kessler L.A. Specifika implicitnogo vyrazheniya gendernoj identichnosti avtora v nemeckoyazychnyh zhenskih tekstah vospominanij XIX–XX vekov. [Specificity of implicit expression of the author’s gender identity in German-language female texts of memoirs of the 19th

– 20th centuries] // Interaktivnaya nauka, 2018. – № 1(23). pp. 92-95. (in Russian).

Analyzed sources

[1*] Wolf, Ch. Medea. Stimmen. München: Luchterhand, 2010. 235 S.

[2*] Vol'f, K. Medeya. Golosa. [Medea. Voices] / Per. s nem. M. Rudnickogo. – Moscow: Inostrannaya literatura, 2001. 235 p.

NARRATION AS THE INTELLECTUAL PERSONALITY INFORMATION GENERATOR

Y.V. Zubenko

________________________________________________________________________________

U. Sultangazin Kostanay State Pedagogical University, Master of Linguistics,

Senior Lecturer, Department of Philology Yana Valerievna Zubenko

e-mail: janaz75@rambler.ru

________________________________________________________________________________

Statement of the problem. The article is based on four chapters of the novel “Medea. Voices” written by K. Wolf deals with the topic of the personal narration of the main character, analyzes the types of narration, examines the problem of implicit and explicit markers in gender using the image of Medea as an example, compares the narration in the original language (German) and translation (Russian).

Results. The directions, basic concepts and works of researchers in the field of narratology are studied. The significance of the narrative structures by which the reader perceives the text in a certain way is determined. The role of the gender aspect and its connection with linguistic actualization through grammatical (feminine suffixes in the German language) and lexical-semantic categories (character, mood and emotionality, physiological signs, attention of the opposite sex, clothes, organization of daily routine and leisure) are analyzed. The differences between the narration in the original and

116