- •§ 1. Необходимость отчетливого возобновления вопроса о бытии
- •§ 2. Формальная структура вопроса о бытии
- •§ 3. Онтологическое преимущество вопроса о бытии
- •§ 4. Онтическое преимущество бытийного вопроса
- •§ 5. Онтологическая аналитика присутствия как высвобождение горизонта для интерпретации смысла бытия вообще
- •§ 6. Задача деструкции истории онтологии
- •§ 7. Феноменологический метод разыскания
- •§ 8. План работы
- •§ 9. Тема аналитики присутствия
- •§ 10. Отграничение аналитики присутствия от антропологии, психологии и биологии
- •§ 11. Экзистенциальная аналитика и интерпретация первобытного присутствия. Трудности получения "естественного понятия мира "
- •§ 12. Разметка бытия-в-мире из ориентации на бытие-в как таковое
- •§ 13. Пояснение бытия-в на примере фундированного модуса. Миропознание
- •§ 14. Идея мирности мира вообще
- •§ 15. Бытие встречного сущего в окружающем мире
- •§ 16. Заявляющая о себе во внутримирно сущем мироразмерность окружающего мира.
- •§17. Отсылание и знак.
- •§ 18. Имение-дела и значимость; мирность мира
- •§ 19. Определение "мира" как res extensa
- •§ 20. Основания онтологического определения "мира "
- •§ 21. Герменевтическое обсуждение Картезиевой онтологии "мира "
- •§ 22. Пространственность внутримирно подручного
- •§ 23. Пространственность бытия-в-мире
- •§ 24. Пространственность присутствия и пространство
- •§ 25. Постановка экзистенциального вопроса о кто присутствия
- •§ 26. Соприсутствие других и повседневное событие
- •§ 27. Повседневное бытие самости и люди
- •§ 28. Задача тематического анализа бытия-в
- •§ 29. Присутствие как расположение
- •§ 30. Страх как модус расположения
- •§ 31. Присутствие как понимание
- •§ 32. Понимание и толкование
- •§ 33. Высказывание как производный модус толкования
- •§ 34. Присутствие и речь. Язык
- •§ 35. Толки
- •§ 36. Любопытство
- •§ 37. Двусмысленность
- •§ 38. Падение и брошенность
- •§ 39. Вопрос об исходной целости структурного целого присутствия
- •§ 40. Основорасположение ужаса как отличительная разомкнутость присутствия
- •§ 41. Бытие присутствия как забота
- •§ 42. Подтверждение экзистенциальной интерпретации присутствия как заботы из доонтологического самоистолкования присутствия
- •§ 43. Присутствие, мирность и реальность
- •§ 44. Присутствие, разомкнутость и истина
- •§ 45. Результат подготовительного фундаментального анализа присутствия и задача исходной экзистенциальной интерпретации этого сущего
- •§ 46. Кажущаяся невозможность онтологического осмысления и определения присутствиеразмерного бытия-целым
- •§ 47. Опыт смерти других и возможность охвата целого присутствия
- •§ 48. Недостача, конец и целость
- •§ 49. Отграничение экзистенциального анализа смерти от возможных других интерпретаций феномена
- •§ 50. Прорисовка экзистенциально-онтологической структуры смерти
- •§ 51. Бытие к смерти и повседневность присутствия
- •§ 52. Повседневное бытие к концу и полное экзистенциальное понятие смерти
- •§ 53. Экзистенциальный набросок собственного бытия к смерти
- •§ 54. Проблема засвидетельствования собственной экзистентной возможности
- •§ 55. Экзистенциально-онтологические основания* совести
- •§ 56. Зовущий характер совести
- •§57. Совесть как зов заботы
- •§ 58. Понимание призыва и вина
- •§ 59. Экзистенциальная интерпретация совести и расхожее толкование совести.
- •§ 60. Экзистенциальная структура засвидетельствованной в совести собственной способности быть.
- •§ 61. Предразметка методического шага от очерчивания собственного присутствиеразмерного целого-бытия к феноменальному высвобождению временности.
- •§ 62. Экзистентно собственная способность присутствия быть целым как заступающая решимость
- •§ 63. Достигнутая для интерпретации бытийного смысла заботы герменевтическая ситуация и методический характер экзистенциальной аналитики вообще.
- •§ 64. Забота и самость
- •§ 65. Временность как онтологический смысл заботы.
- •§ 66. Временность присутствия и возникающие из нее задачи более исходного возобновления экзистенциального анализа.
- •§ 67. Основосостав экзистенциального устройства присутствия и разметка его временной интерпретации.
- •§ 68. Временность разомкнутости вообще
- •§ 69. Временность бытия-в-мире и проблема трансценденции мира.
- •§ 70. Временность присутствиеразмерной пространственности.
- •§ 71. Временной смысл повседневности присутствия.
- •§ 72. Экзистенциально-онтологическая экспозиция проблемы истории
- •§ 73. Расхожая понятность истории и событие присутствия.
- •§ 74. Основоустройство историчности.
- •§ 75. Историчность присутствия и миро-история.
- •§ 76. Экзистенциальное происхождение историографии из историчности присутствия.
- •§ 77. Взаимосвязь предыдущей экспозиции проблемы историчности с исследованиями в. Дильтея и идеями графа Йорка.
- •§ 78. Неполнота предыдущего временного анализа присутствия.
- •§ 79. Временность присутствия и озабочение временем.
- •§ 80. Озаботившее время и внутривременность
- •§ 81. Внутривременность и генезис расхожей концепции времени.
- •§ 82. Отграничение экзистенциально-онтологической взаимосвязи временности, присутствия и мирового времени от гегелевской концепции отношения между временем и духом.
- •§ 83. Экзистенциально-временная аналитика присутствия и фундаментально-онтологический вопрос о смысле бытия вообще.
§ 29. Присутствие как расположение
То, что мы онтологически помечаем титулом расположение, онтически есть самое знакомое и обыденное: настроение, настроенность. До всякой психологии настроений, которая к тому же лежит еще в полном упадке, следует увидеть этот феномен как фундаментальный экзистенциал и обрисовать в его структуре.
Непоколебимая уравновешенность равно как подавленное уныние повседневного озабочения, соскальзывание из той в это и наоборот, ускользание в расстройство суть онтологически не ничто, пусть эти феномены как якобы самые для присутствия безразличные и мимолетные оставляются без внимания. Что настроения могут портиться и меняться, говорит лишь, что присутствие всегда уже как-то настроено. Частая затяжная, равномерная и вялая ненастроенность, которую нельзя смешивать с расстройством, настолько не ничто, что именно в ней присутствие становится себе самому в тягость. Бытие его вот в такой ненастроенности обнажается как тягота.* Почему, неизвестно. И присутствие не может такого знать, потому что размыкающие возможности познания слишком недалеко идут в сравнении с исходным размыканием в настроениях, в которых присутствие поставлено перед своим бытием как вот. И опять же приподнятое настроение может снять обнаружившуюся тяготу бытия; эта возможность настроения тоже размыкает, хотя и снимая, тягостную черту присутствия. Настроение открывает, "как оно" и "каково бывает" человеку. В этом "как оно" настроенность вводит бытие в его "вот".
В настроенности присутствие всегда уже по настроению разомкнуто как то сущее, которому присутствие в его бытии вверено как бытию, каким оно экзистируя имеет быть. Разомкнуто не значит познано как таковое. И именно в безразличнейшую и безвреднейшую обыденность бытие присутствия может ворваться голым "так оно есть и имеет быть". Кажет себя чистое "так оно есть", откуда и куда остаются в темноте. Что присутствие столь же обыденно подобным настроениям не "поддается", т.е. за их размыканием не идет и поставить себя перед разомкнутым не дает, не довод против феноменального обстоятельства разомкнутости через настроение бытия вот в его "так оно есть", но тому свидетельство. Присутствие онтически-экзистентно чаще уклоняется от разомкнутого в настроении бытия; онтологически- экзистенциально это значит: в том, к чему такое настроение не повертывается, присутствие обнажено в его врученности своему вот. Разомкнутое в самом уклонении есть вот.
Эту скрытую в своем откуда и куда, но в себе самой, тем неприкрытее разомкнутую бытийную черту присутствия, это "так оно есть" мы именуем брошенностью этого сущего в его вот, а именно так, что оно как бытие-в-мире есть это вот. Выражение брошенность призвано отметить фактичность врученности. Разомкнутое в расположении присутствия "так оно есть и имеет быть" - не то "так оно есть", которое онтологически-категориально выражает принадлежащую наличности эмпиричность. Последняя становится доступна лишь в наблюдающей констатации. Напротив, размыкаемое в расположении так оно есть надо понимать как экзистенциальную определенность того сущего, которое есть способом бытия-в-мире. Фактичность не эмпирия чего-то наличного в его factum brutum, но втянутая в экзистенцию, хотя ближайшим образом оттесненная бытийная черта присутствия. Так оно есть фактичности никогда не обнаруживается созерцанием.
Сущее с характером присутствия есть свое вот таким способом, что оно, явно или нет, в своей брошенности расположено. В расположении присутствие всегда уже вручено самому себе, себя всегда уже нашло, не как воспринимающее себя-обнаружение, но как настроенное расположение. Как сущее, врученное своему бытию, оно всегда вручено и необходимости иметь себя уже найденным - найденным в нахождении, возникающем не столько из прямого искания, но из избегания. Настроение размыкает не способом вглядывания в брошенность, но как притяжение и отшатывание. Большей частью оно не притягивается к обнажившемуся в нем тягостному характеру присутствия, менее всего - как отлетность в приподнятом настроении. Это отшатывание есть, что оно есть, всегда способом расположения.
Феноменально полностью упустили бы, что настроение размыкает и как оно размыкает, пожелав поставить рядом с разомкнутым то, что настроенное присутствие "вместе с тем" знает, ведает и во что верит. Даже если в вере присутствие "уверено" в своем "куда", а в рациональном просвещении полагает себя знающим об откуда, все это не имеет силы против того феноменального обстоятельства, что настроение ставит присутствие перед так оно есть, в качестве какового его вот вперилось в него с неумолимой загадочностью. Экзистенциально-онтологически не дано ни малейшего права принижать "очевидность" расположения, меря его аподиктической достоверностью теоретического познания чистой наличности. Ничуть не лучше однако та фальсификация феноменов, которая спихивает их в убежище иррационального. Иррационализм - подыгрывая рационализму - лишь вкривь говорит о том, к чему последний слеп.
Что фактично присутствие со знанием и волей способно, призвано и должно владеть настроением, может на известных путях экзистирования означать приоритет воли и познания. Это не должно только сбивать на онтологическое отрицание настроения как исходного бытийного образа присутствия, где оно разомкнуто себе самому до всякого знания и желания и вне рамок их размыкающего диапазона. И сверх того, овладеваем настроением мы никогда не вненастроенно, но всегда из противонастроения. Как первую онтологически сущностную черту расположения мы получаем: расположением присутствие разомкнуто в его брошенности, причем сначала и большей частью способом уклоняющегося отшатывания.
Уже отсюда видно, что расположение очень далеко от чего-то подобного констатации психического состояния. Оно настолько не имеет черт просто оглядывающегося и обращающегося назад осмысления, что всякая имманентная рефлексия способна констатировать "переживания" лишь поскольку их вот в расположении уже разомкнуто. Вот разомкнуто "простым настроением" исходнее, им же оно соответственно и замкнуто упрямее чем любым нe-восприятием.
Это показывает расстройство. В нем присутствие слепо к самому себе, озаботивший окружающий мир замутнен, усмотрение озабочения дезориентировано. Расположение столь мало рефлексируется, что настигает присутствие как раз в нерефлексивной от- и выданности озаботившему "миру". Настроение настигает. Оно не приходит ни "извне" ни "изнутри", но вырастает как способ бытия-в-мире из него самого. Тем самым однако через негативное отграничение расположения от рефлексирующего постижения "внутреннего" мы приходим к позитивному проникновению в его размыкающий характер. Настроение всегда уже разомкнуло бытие-в-мире как целое и впервые делает возможной настроенность на... Бытие-в-настроении не соотнесено ближайшим образом с психическим, само оно не внутреннее состояние, которое потом загадочным образом выплескивается наружу и отцвечивает на вещах и лицах. Тут кажет себя вторая сущностная черта расположения. Оно есть экзистенциальный основообраз равноисходной разомкнутости мира, соприсутствия и экзистенции, поскольку последняя сама по сути есть бытие-в-мире.
Рядом с этими двумя эксплицированными сущностными определениями расположения, размыканием брошенности и тем или иным размыканием целого бытия-в-мире, надо принять во внимание третье, которое прежде всего помогает более вникающему пониманию мирности мира. Раньше было сказано: мир, заранее уже разомкнутый, дает встретиться внутримирному. Эта опережающая, принадлежащая к бытию-в разомкнутость мира конституирована и расположением. Допущение встречи с самого начала усматривающе, не просто лишь ощущение или разглядывание. Усматривающе озаботившееся допущение встречи имеет - можем мы теперь видеть острее идя от расположения - характер задетости. А задетость непригодностью, упрямством, угрозой подручного онтологически становится возможна лишь поскольку бытие-в как таковое экзистенциально опережающе определено так, что внутримирно встречное может тронуть его таким образом. Эта затрагиваемость основана в расположении, в качестве какою она разомкнула мир к примеру на угрозу. Только существующее в расположении страха, соотв. бесстрашия, способно открыть мироокружно подручное как угрожающее. Настроенностью расположения экзистенциально конституируется мирооткрытость присутствия
И лишь поскольку "чувства" онтологически принадлежат к сущему, чей способ бытия расположенное бытие-в-мире, они могут быть "растроганными" и "чувствительными", так что трогательное кажет себя в аффекции. Никакая аффекция при самом сильном давлении и противостоянии не состоялась бы, сопротивление осталось бы по сути неоткрытым, если бы расположенное бытие-в-мире не было уже зависимо от размеченной настроениями задетости внутримирным сущим. В расположении экзистенциально заключена размыкающая врученность миру, из которого может встретить задевающее. Мы должны действительно онтологически принципиально предоставить первичное раскрытие мира "простому настроению". Чистое созерцание, проникай оно и в интимнейшие фибры бытия чего-то наличного, никогда не смогло бы открыть ничего подобного угрожающему.
Что на основе первично размыкающего расположения повседневное усмотрение обознается, широко подставляется обману, есть, по мерке идеи абсолютного "миро"-познания, некое (j.tj 6v. Но экзистенциальная позитивность обманываемости из-за таких онтологически неоправданных оценок совершенно упускается. Именно в нестойком, настроенчески мерцающем видении "мира" подручное кажет себя в своей специфической мирности, которая ни в какой день не та же самая. Теоретическое наблюдение всегда уже обесцветило мир до униформности голо наличного, внутри каковой униформности заключено конечно новое богатство того, что может быть открыто в чистом определении. Но и самая чистая Oeopitt тоже не оставила за спиной всякое настроение; и ее наблюдению то, что всего лишь налично, кажет себя в своем чистом виде только тогда, когда она в спокойном пребывании при..., в расттшгл и SiaycDY^ способна дать ему настать для себя. - Выявление экзистенциально-онтологической конституции познающего определения в этом расположении бытия-в-мире не следует смешивать с попыткой отдать науку онтически на произвол "чувства".
Внутри проблематики этого разыскания разные модусы расположения и обстоятельства их обоснования интерпретироваться не могут. Под титулом аффектов и чувств эти феномены давно знакомы и в философии все-таки уже были рассмотрены. Не случайность, что первая дошедшая до нас, систематически проведенная интерпретация аффектов развернута не в рамках "психологии". Аристотель исследует тта0т| во второй книге своей "Риторики". Последняя должна осмысливаться - вопреки традиционной ориентации концепции риторики на нечто вроде "школьной дисциплины" - как первая систематическая герменевтика повседневности бытия-друг-с-другом. Публичность как способ бытия людей (ср. § 27) не только вообще имеет свою настроенность, она нуждается в настроении и "создает" его для себя. Внутрь настроения и изнутри него говорит оратор. Он нуждается в понимании возможностей... всякого настроения, чтобы правильным образом возбуждать его и управлять им.
Дальнейшее проведение интерпретации аффектов в Стое, равно как передача ее через патриотическую и схоластическую теологию вплоть до Нового времени известны, Незамеченным остается, что принципиальная онтологическая интерпретация аффективного вообще после Аристотеля едва ли смогла сделать достойный упоминания шаг вперед. Напротив: аффекты и эмоции подпадают тематически под психические феномены, как третий класс коих они большей частью функционируют рядом с представлением и волей. Они снижаются до сопутствующих феноменов
Заслуга феноменологического исследования в подготовке снова более свободного взгляда на эти феномены. Не только это; Шелер прежде всего с принятием стимулов Августина и Паскаля направил проблематику на фундирующие взаимосвязи между "представляющими" и "заинтересованными" актами. Правда, и здесь тоже экзистенциально-онтологические основания феномена акта вообще еще остаются в темноте.
[И отсюда происходит, что вместо того чтобы, рассуждая о вещах человеческих, говорить, как уже вошло в пословицу, что надо их знать прежде чем полюбить, святые наоборот, рассуждая о вещах божественных, говорят, что надо их любить чтобы познать и что в истину не войти иначе как через любовь, из чего они сделали одно из своих наиболее полезных изречений. Августин, Против Фавста кн. 32, гл.18: не входят в истину иначе как через любовь]
Расположение не только размыкает присутствие в его брошенности и предоставленности миру, с его бытием всякий раз уже разомкнутому, оно само есть экзистенциальный способ быть, в каком присутствие постоянно предоставляет себя "миру", дает ему себя затронуть таким образом, что само от себя известным образом ускользает. Экзистенциальное устройство этого ускользания будет прояснено на феномене падения.
Расположение - экзистенциальный основоспособ, каким присутствие есть свое вот. Оно не только онтологически характеризует присутствие, но и на основе своего размыкания имеет для экзистенциальной аналитики принципиальное методическое значение. Она, подобно всякой онтологической интерпретации вообще, способна лишь как бы прослушивать прежде уже разомкнутое сущее на его бытие. И она будет держаться отличительных широчайших размыкающих возможностей присутствия, чтобы от них заслушать разъяснение этого сущего. Феноменологическая интерпретация должна присутствию самому дать возможность исходного размыкания и позволить ему как бы истолковать само себя. Она только сопутствует этому размыканию, экзистенциально поднимая феноменальное содержание разомкнутого до понятия.
С учетом последующей интерпретации одного такого экзистенциально-онтологически значительного основорасположения присутствия, ужаса (ср. § 40), феномен расположения будет продемонстрирован еще конкретнее на определенном модусе страха.