Живопись и кино

Кино еще на заре своего развития многими воспринималось как синтетическое искусство, вобравшее в себя художественные возможности литературы, музыки, театра, а также живописи. Влияние последней кажется наиболее очевидным. Не случайно Луи Деллюк, режиссер-авангардист и крупнейший теоретик кино 20-х годов, называл кинематограф «ожившей живописью». Режиссеры зачастую вдохновляются произведениями искусства, цитируют известные картины, копируют цветовые решения и даже воспроизводят целые сюжеты. Одним из таких примеров может служить фильм «Залечь на дно в Брюгге» Мартина Макдонаха, в котором воспроизводится известный мотив с триптиха Иеронима Босха «Страшный суд».

«Страшный суд» Босха – одна из самых впечатляющих его работ,

выполненная в 1504 году. Она была сделана по заказу наместника Нидерландов и является самым крупным из сохранившихся творений художника. Как и в случае со многими другими триптихами, по будням прихожане видели только внешнюю сторону закрытого триптиха. А по праздникам или выходным картину открывали. И вместо очень прозаичных сцен из жизни нашего мира перед зрителями представали красочные картины ужасов Чистилища и Ада.

Каждая створка написана в технике гризайль, в различных оттенках серого. На первой из них изображен Святой Иаков – один из апостолов, получивших духовное крещение, которое освободило его от мирских соблазнов. Как видите, он прошел мимо самых разнообразных проявлений зла и все же остался цел и невредим,

благодаря своей собственной вере. Он очень прочно ассоциируется со странничеством. Именно его страннический образ жизни

служил примером для многих верующих в Средние века. Давайте теперь подойдем к другой створке и посмотрим на изображение Святого Бавона,

считавшегося покровителем северного города Гента. Мы видим, как он раздает милостыню больным и нищим, а через дверной проем, справа от него, открывается вид на фламандский город.

Внутри типологическая структура триптиха развивается по тому же пути, что и большинство триптихов, написанных в это время, слева направо.

Левая створка, повествующая о грехопадении, сверху изображает Бога-Отца и падение восставших ангелов, которые в виде уродливых насекомых низвергаются вниз. Далее взгляд перемещается на передний план, где разворачивается момент сотворения Богом Евы из ребра спящего Адама. На среднем плане возвышается древо познания добра и зла, сцена искушения.

Причём змей, дающий яблоко Еве, представлен в антропоморфном женском образе с чертами лица, похожими на саму Еву. Выше мы видим, как Архангел Михаил, вознеся свой меч, изгоняет пристыжённую пару. Грех вершится на небе и, будто в зеркальном отражении, – на земле. Люцифер не

повинуется Богу. Адам и Ева не повинуются Богу. Люцифера изгоняют с Небес. Человека изгоняют из райского сада.

Примечателен женский антропоморфный вид змея. Ева находит в змее своё собственное отражение и, зациклившись на нём, подобно Нарциссу, впадает в искушение греха гордыни. Как и Люцифер, воспротивившийся воле Бога, Ева нарушает священные запреты.

Этот акт противостояния Божественному Закону — важный переломный момент, и поэтому за сценой первородного

греха изображено, как одно животное пожирает другое.

Присутствие зла в раю уже обозначено дополнительными деталями – совой, которая в Средневековье считалась символом дьявола. Сова мудра, но её мудрость – это мудрость ночи, колдовства и оккультизма. Она ведёт ночной образ жизни и охотится в темноте. Сова – очень подходящий символ для властителя земного мира, невидимого в темноте, коварного охотника за человеческими душами. Стоит сказать, что совы в картинах Босха всегда очень внимательно смотрят на зрителя или следят за глупыми и греховными поступками людей.

Центральная часть триптиха повествует о самом процессе Страшного суда. Вверху мы видим изображение Христа в качестве судьи, восседающего на радуге, как символе мира. Рядом с ним ангелы с длинными золотыми

трубами, извещающими о том, что наступил конец света. Ниже, занимая большую часть центральной панели, располагается лимб - место пребывания не попавших в рай душ, преддверие Ада. Эту сцену Босх скомбинировал с изображениями семи смертных грехов, тех грехов, из-за которых людям суждено провести вечность в Аду. Нижние две трети этой росписи занимает изображение мучений и ужасных преступлений, которые люди совершают друг против друга. При этом их внешний вид очень сильно искажен, и они предстают в облике дьявола или сюрреалистических существ. Приглядимся к некоторым из них.

В левом нижнем углу перед нами нечто похожее на трактир, на крыше которого стоит женская фигура, выглядящая довольно равнодушной ко всему тому, что происходит вокруг. Её ногу обхватило и кусает отвратительное насекомое, а за руку ведет мерзкий змеевидный дракон. Ведет в нечто вроде адского борделя. Все это происходит под аккомпанемент лютни, на которой играет еще один демон. Для Босха музыка — средство выражения греховности. Своего рода символ слабости к наслаждениям.

Ниже этого воплощения гордости или тщеславия можно наблюдать грех чревоугодия. Мы видим, как в рот очень полного человека, которого удерживает страшный демон, насильно вливают белую жидкость. Если посмотреть чуть выше бочки, из которой она льется, можно заметить, сифон,

в который попадают экскременты дьявола, нижняя часть спины которого видна в зарешеченном окне. Рядом с этим действием изображено, как одна большая демоническая рыба поедает другую. Вероятно, это отсылка к

северной пословице «Большая рыба поедает маленькую», которая означает,

что мы пользуемся теми, кто меньше, слабее и бесправнее нас.

Справа от этой части картины, прямо при входе в трактир, виден ряд повешенных, а ниже — большой котел, в котором варятся человеческие фигуры. Можно понять, что варятся они в расплавленном металле, а именно, в собственных расплавленных деньгах. Это грех корыстолюбия или алчности. Правее представлен грех гнева.

Его воплощают три рыцаря, которые выглядят особенно ужасно. На шлеме у одного из них закреплена отрубленная и ослепленная голова.

Ниже мы видим картины разложения. А по всему переднему плану разбросаны изображения изуродованных тел, пронзенных стрелами. Тела по-всякому режут, ранят,

терзают. И все это, конечно, лишь предисловие к правой створке,

визуализирующей Ад.

При этом иконография Страшного суда Босха отличается от канонической, детально изображающей сам акт суда, где в центре предстаёт Христос-судья, рядом с ним Богоматерь и Иоанн, просящие за род человеческий, подле них старцы. Архангел Михаил стоит с весами и воздаёт людям по их заслугам: либо путь в рай (ему обычно посвящается левая створка со стороны зрителя), либо в ад, где грешные души переживают вечные муки. Так или иначе – канонически изображаемое центральное Судное действо состоит в отборе людей на пригодных и непригодных, на благих и дурных, на тех, кто достоин райских кущ, и тех, кто обречён гореть в аду вечно. У Босха же совершенно иная комбинация: нет как такового судебного процесса, зло имманентно всем частям триптиха, в том числе – и

раю, а в центральной части лишь разворачиваются сцены повседневного апокалиптического хаоса. Земля уже погружена в состояние ада, зла и бедствий, войско дьявола мучает каждого человека сообразно совершённому

этим изображением. Это геенна огненная. Край разрушенных городов,

полного запустения и вечных мук.

Теперь же, когда мы разобрались с основными символическими образами картины Босха, давайте обратимся к произведению киноискусства и посмотрим, как сюжет «Страшного суда» нашел своё воплощение в фильме.

Вышедшая на киноэкраны почти десять лет назад кинокартина «Залечь на дно в Брюгге» из разряда тех фильмов, которые оказались способны открыть новые художественные и технические возможности для кинематографа.

«Залечь на дно в Брюгге» — это история о поездке двух незадачливых киллеров в бельгийский городок Брюгге, которая оборачивается необыкновенным путешествием главных героев в мир известного произведения искусства, где для каждого из трех героев найдется своё место.

В экспозиции фильма нам представлены двое мужчин – молодой и эксцентричный парень Рэй (Колин Фаррелл) и умудренный жизненным опытом Кен (Брендан Глисон), приехавшие в Брюгге ожидать очередных указаний от своего босса Гарри (Рэйф Файнс). Параллельно с этим возникает и образ города с его пожелтевшей листвой, каналами, лебедями, церквями и

старинными зданиями. Всё это поначалу видится как прекрасный сон. В

дальнейшем, по мере развития сюжета, образ города трансформируется из прекрасного в загадочный, порой даже зловещий, а в одном из эпизодов в совершенно обыденный. Так, что Брюгге является одним из действующих лиц кинокартины, и, в то же время, внутренним ощущением жизни каждого из трех героев. Город – маленькая модель мироустройства, которая с легкой подачи кинорежиссёра наполняется внутренним смыслом.

По мере того, как Брюгге пленяет героев все больше и больше,

раскрываются образы действующих персонажей. Рэй – внешне взрослый молодой человек, внутри оказывается совершенным ребенком. Это констатирует его мимика и язык тела – дерганые движения и сложенные на груди руки, будто поза обиженного, недовольного мальчишки. С самого начала демонстрируется и отношение героя к городу. «Если бы я вырос на ферме и был дебилом, Брюгге мог бы произвести на меня впечатление, но так как этого не произошло, то и у Брюгге ни черта не получается». Кен – мужчина средних лет, вдохновенно глядящий на город и воспринимающий эту поездку как своего рода отпуск, возможность отдохнуть от очередных заказов. Он восторженно рассказывает об архитектуре города, любуется средневековыми достопримечательностями и посещает церковь, в которой притрагивается к священной крови Христа. Все его диалоги и обращения к Рею больше походят на взаимоотношения отца и сына. Образ же Гарри до нарастания драматургического напряжения, выраженного в конфликте с Кеном, остается более незаметным, однако по телефонным разговорам проявляется его невротическая натура, при этом утонченная и в некоторой степени романтичная. Также в ходе развития сюжетной линии раскрывается и отношение героев к жизни, и поступки, которые подтверждают это самое отношение. Так, выясняется, что Рэй, выполняя ответственное задание,

случайно убил маленького ребенка, и теперь его душа, словно переселившаяся в убийцу, не даёт ему покоя. Поэтому город для Рэя – это истинное наказание за убийство, и каждый шаг в нереальной красоте

напоминает ему об ошибке, которую он недавно совершил. Только неожиданное знакомство с милой девушкой Хлоей преображает это адское место в райский уголок, в котором прошлое отходит на задний план и воспоминания заглушаются. Тогда же меняется и атмосфера города, который загорается яркими лампочками и наполняется прекрасными песнями в исполнении рождественского хора. Для Кена пространство города трансформируется в тот момент, когда Гарри отдает приказ об убийстве Рэя,

поскольку считает, что «нельзя убить ребенка и жить после этого спокойно».

Кен соглашается, но в решающий момент, заметив, что Рэй пытается покончить с собой, спасает его. Узнав об этом, разгневанный Гарри сам приезжает в Брюгге, дабы восстановить справедливость согласно его жизненным принципам, согласно которым оступившийся человек не имеет право на существование. С этим кардинально не согласен Кен, считающий,

что у каждого человека есть второй шанс, шанс на исправление своих ошибок.

Кульминация начинает нарастать с момента выезда Гарри в Брюгге,

далее развитие продолжается на площади в сочельник и первым поворотным моментом становится смерть Кена. После этого темп фильма ускоряется,

планы становятся короче, герои бегут и пытаются убежать. Второй же кульминационной точкой становится выстрел в Рэя на съемочной площадке,

где за ним следует и третья – самоубийство Гарри. Свет в этом эпизоде