БОГАТУРОВ А.Д.

ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ НА ТИХОМ ОКЕАНЕ

ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ВОСТОЧНОЙ АЗИИ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1945-1995)

Москва 1997

      Богатуров Алексей Демосфенович, доктор политических наук. Великие державы на Тихом океане. История и теория международных отношений в Восточной Азии после второй мировой войны (1945-1995). М.: Конверт - МОНФ, 1997. 353 с.

Рецензенты: доктор исторических наук, профессор А.И.Уткин, кандидат исторических наук А.Д.Воскресенский

      Утверждена к печати Ученым советом Института США и Канады РАН 12 января 1996 г.

Компьютерная верстка, именной указатель и корректура Н.В.Соколовой Эмблема С.И.Дудина

Книга издана при организационной поддержке Московского общественного научного фонда

ISBN 5-89554-011-2 © А.Д.Богатуров, 1997 © С.И.Дудин, эмблема, 1997

От автора

      После того как он начал ВСЕ ЭТО в 1986 г., не придумать такую книгу было нельзя: желание сказать непривычное и запретное о прошлом и настоящем рвалось из души. Я начал свободно думать.

      Но писать - писать было невозможно. Нужно было выживать. Особенно, когда в 1991 г., мстительно свалив его, они в пылу неизбежных, но бездумно-алчно творимых реформ, стали крушить основы русской учености. Казалось, небо было против нас.

      Но, видно, не все в руках вечного и злобноватого старца. Смертные тоже чего-то стоят.

      Доктор политических наук Константин Викторович Плешаков, профессор Скотт Томпсон из Института мира (США), профессор Гилберт Розман из Принстонского университета и профессор Марк фон Хаген из Колумбийского помогли мне выжить в науке в 1992-1996 гг. и получить доступ к материалам, без которых я бы не написал эту книгу.

      Доктор исторических наук, профессор Виктор Александрович Кременюк в критический для моей работы момент в 1994 г. нашел смелость защитить ее от старческого раздражения высокого начальства.

      Светлана Игоревна Логинова в 1993 г. и Александр Леонидович Чечевишников в 1995-1996 гг. пылко и бескорыстно поддержали мою работу советом, теплом и деятельным участием.

      Валерий Валериевич Петров - «где слог найду...?»

      Всем им - моя - сквозь полынь - любовь и благодарность.

15 апреля 1997 г.Алексей Богатуров

Введение

      Рассуждения о возвращении поры «многополярности», ставшие озадачивающе-назойливым рефреном официальных речей в Москве после российско-китайского саммита в апреле 1997 г. с его Декларацией о многополярном мире, понуждают задуматься о реальной соотнесенности этого лозунга с живой конкретикой российской внешней политики и отношений России с ведущими мировыми державами - США и Китаем.

      С позиций политической психологии, конечно, понятно, что допущение об эре многополярности в устах российских политиков сегодня - это слегка замаскированный, но в общем-то вежливый протест против до боли очевидного американского доминирования в мире. Справедливо и то, что это доминирование в нашем истомленном сознании связывается с «однополярностью». Соответственно, в «многополярности» соблазнительно увидеть альтернативу американскому влиянию: в самом деле, теоретически пропагандируемая Китаем и по конъюнктурным причинам поддержанная Россией идея «многополярности» может подразумевать больший простор для проведения Россией независимого курса в мире. Но только на первый взгляд.

      Сдержанно скептический, но и мобилизующий вывод предлагаемой вниманию читателя книги состоит в ином. Тезис о «многополярности», повторяемый российским руководством в унисон с китайским, в сегодняшней реальности приобретает для нашей страны гораздо более грозное звучание, чем идея отцентрованной под США «однополярности» - при всей неприятной для русского сознания сущности последней.

      Строго говоря, травмировать наше сознание должны были бы обе эти концепции, ведь ни одна из них, по сути, не сулит возвращения России той относительно высокой меры свободы действий в сфере международных отношений, которой обладал Советский Союз. Но различие между ними все же есть: «однополярное» видение акцентирует безрадостное, но честное признание уменьшившейся свободы действий Москвы в условиях неблагоприятных геополитических сдвигов, а «многополярное», напротив, ориентирует на сокрытие от самих себя реальных угроз, связанных с новым геоэкономическим раскладом в зоне восточных пределов Российской Федерации.

      Иначе говоря, если «однополярность» - знак возросшей политической зависимости России от США, то «многополярность» - воплощение реального, но плохо осознаваемого в Москве, превращения российского Дальнего Востока в часть геоэкономического пространства Китая, в периферийный фрагмент китайского интеграционного - по отношению к Тихоокеанской экономической зоне - поля.

      И то, и другое тревожит. Но если первое - грозит Москве ущемлением престижа и расшатыванием основ ее остаточного доминирования в поясе бывшего СССР, то второе - непосредственно сопряжено с утратой фактического контроля над обширными пространствами русского Дальнего Востока, хозяйственная «интеграция» которого в Тихоокеанскую зону, преимущественно через включение в интенсивные связи с Китаем, может быть описана как процесс, сопровождающийся мирной колонизацией-освоением исторических российских территорий китайским элементом.

      Геоэкономические контуры современного мира перестали совпадать с геополитическими - и, в этом смысле, с государственными рубежами. В силу «невидимости» свершающегося передела реальные последствия китайского присутствия на территории Российской Федерации могут оказаться глубже и серьезнее опасностей, сопряженных с ростом влияния США на российскую политику, а потенциальные угрозы, связанные со скрываемой, но нарастающей зависимостью России от Китая, могут быть менее предсказуемыми, чем те, что более или менее тщательно, открыто и регулярно анализируются применительно к отношениям Москвы и Вашингтона. Тем важнее, отрешаясь от официальных установок, проанализировать базисные тенденции развития ситуации на Дальнем Востоке.

      В середине 90-х годов происходит повышение роли Восточной Азии в мировой политике, обусловленное укреплением позиций стран и территорий этой части мира в международной экономике. В 1960 г. все государства Восточной Азии производили лишь 4% мирового ВНП, а в середине 90-х - уже более четверти, примерно столько же, сколько США. Эксперты полагают, что к 2000 г. доля восточно-азиатских стран в мировом производстве может возрасти до 33%. Семь ведущих государств и территорий региона (прежде всего Тайвань, Япония и Южная Корея) владеют 41% мировых банковских активов (в 1980 г. - 17%). По сведениям Мирового банка, к 2000 г. около половины общемирового прироста объемов ВНП и международной торговли будет обеспечиваться за счет восточно-азиатских стран, экономики которых сегодня считаются самыми быстрорастущими на планете¹. Есть основания ожидать, что и международно-политический центр глобальной системы может в перспективе сместиться из Атлантики в Пасифику, где сегодня сложно взаимодействуют военно-политические и торгово-хозяйственные интересы мировых лидеров - США, Японии, Китая, стран Западной Европы. Отстоять свои интересы в регионе стремится и Россия, которой пока не удается приобрести в Тихоокеанской Азии необходимо благоприятные позиции.

      Решающим условием сохранения выгодных для государств региона тенденций является укрепление стабильности, ключевой элемент которой - наличие конструктивных отношений между наиболее крупными военно-политическими величинами Восточной Азии - Россией, Соединенными Штатами Америки и Китаем. Выявление оптимальных параметров их взаимоотношений с точки зрения устойчивости региональной подсистемы, анализ механизмов ее обеспечения в ретроспективе и настоящем представляют собой фундаментальную научную задачу. Важно в этой связи исследовать долговременные тенденции развития региональной ситуации, их динамику и направленность, выработать адекватное представление о соотношении конфликтообразующих и умиротворяющих начал в региональной политике.

      Потребность изучения взаимоотношений СССР/России и США в восточно-азиатских делах определяется конкретными потребностями Российской Федерации. Регионально-интеграционный процесс и ограниченные возможности Москвы уравновесить центробежные тяготения дальневосточных территорий приращением их взаимовыгодных связей с Европейской частью; попытки местных администраций опереться в соперничестве с Центром на прямые связи с тихоокеанским зарубежьем и понимание федеральным правительством невозможности обойтись без иностранных инвестиций; новая расстановка межстрановых позиций в АТР и свертывание российского военного присутствия к востоку от Байкала - все это создает комплекс противоречий, без ориентации в котором трудно устранить потенциальные угрозы безопасности России. Политически они ассоциируются с падением управляемости дальневосточной периферии, геополитически - с малой населенностью русского Дальнего Востока на фоне демографического давления Китая, стратегически - с отсутствием принимаемой большинством местных стран «позитивной» военно-политической функции Российской Федерации в АТР, без обретения которой вряд ли можно модернизировать российское военное присутствие таким образом, чтобы, не создавая угрозы другим, избежать собственной уязвимости.

      Предлагаемая работа - вариант сквозного осмысления истории международных отношений в Восточной Азии с момента окончания второй мировой войны до наших дней с позиций структурного анализа. Это - не книга только по истории международных отношений в обычном смысле слова. Фактологическая ретроспектива пяти послевоенных десятилетий послужила исходным материалом для обобщений относительно роли «сверхдержав» в формировании механизма той своеобразной модели стабильности, которая гарантирует устойчивое развитие азиатско-тихоокеанского региона вопреки охватившим бoльшую часть Евразии волнам «рассеянной нестабильности», индуцированным распадом биполярной структуры после крушения СССР.

      Автора интересовала не столько конкретика отношений между СССР/Россией и США, сколько направление базисных тяготений между ними; не вся совокупность региональных тенденций, а лишь те из них, которые реализовались в устойчиво воспроизводившиеся связи, определявшие внутреннюю структуру восточно-азиатской подсистемы и ее внешнюю конфигурацию во взаимодействии с макросистемой мировой политики. Соответственно, и все исследование было сориентировано как на фактологические разыскания, так и на разработку аналитической парадигмы, способной стать одной из отправных точек для новой историко-политической концепции международных отношений на Дальнем Востоке и внешней политики России в Тихоокеанской Азии.

      В книге рассмотрены теоретические и прикладные аспекты стабильности во взаимоотношениях лидеров - прежде всего СССР/Роccии и США - между собой и с малыми и средними странами региона, которые на протяжении первых послевоенных десятилетий составляли только «пространственный фон» региональной политики, но в 80-х и 90-х годах превратились в структурно значимый компонент региональных отношений, кумулятивная роль которого по ряду параметров превысила арифметическую сумму экономических, военных и иных потенциалов малых и средних государств.

      В исследовании автор стремился совместить четыре теоретические грани анализа: структурную исследовательскую парадигму, исследование национально-психологической и национально-идеологической составляющих, теорию стабильности, а также гипотезу о перерастании характерного для 40-60-х годов «лидерского» типа организации восточно-азиатской подсистемы в региональную структуру «пространственного» типа на рубеже 90-х.

      Обращение к структурному подходу было во многом связано с намерением преодолеть политико-идеологическую заданность, типичную для советской (1917-1985) и ранней постсоветской (1985-1995) аналитических школ, с тем чтобы устоять на платформе политически нейтрального анализа, возможность чего и видится в приложении методики структурного подхода к истории международных отношений. При этом под таковым в работе понимается исследование мирополитических реалий через призму взаимного положения отдельных компонентов региональной подсистемы в их взаимодействии, реализующемся в устойчиво воспроизводимых связях этих компонентов между собой и с окружающей мировой макросистемой.

      Советско- и российско-американские отношения исследованы в увязке с анализом эволюции структуры региональной стабильности и смены ее моделей. При этом под «эволюцией структуры региональной стабильности» понимается не процесс заключения или распада конкретных дву- и многосторонних союзов (АНЗЮС, Манильский пакт, советско-китайский союз и т.п.), а изменение общей конфигурации возникавших в регионе длительно устойчивых связей, независимо от того, воплощались ли они в юридических документах или опирались только на практику внешнеполитического поведения государств.

      Исходным тезисом концепции исследования стала констатация: более 20 лет Восточная Азия развивается в отсутствии крупного конфликта. Ситуация в регионе остается стабильной, несмотря на распад биполярной структуры, - при том, что с 70-х годов и до разрушения СССР русские и зарубежные исследователи считали, что положение в Восточной Азии менее устойчиво, чем в Европе. Бескризисное развитие АТР на фоне роста европейской конфликтности подвигает к необходимости пересмотреть как сами критерии стабильности, так и привычные представления об ее уровне в тех или иных регионах.

      Вопреки традиционному мнению о нестабильности азиатско-тихоокеанской подсистемы отсутствие в этой части мира крупных конфликтов с момента прекращения в 1973 г. войны во Вьетнаме - очевидный факт. Опыт показывает, что региональные противоречия, даже оставаясь неурегулированными и периодически прорываясь на поверхность, вместе с тем, не вылились в войны, сопоставимые с боснийской, армяно-азербайджанской или таджикской. Восточная Азия постоянно находилась «на пороге» большого конфликта, но этот порог так и не был, в сущности, перейден.

      Столь необычная по европейским критериям ситуация дала основания не без сарказма говорить о складывании в регионе в 70-80-х годах своего рода «стабильной нестабильности», при которой наличие множества неурегулированных проблем не результируется автоматически в обширную региональную войну. Иронические замечания в этом духе уступили место живому интересу в начале 90-х годов, когда преимущества восточно-азиатской модели избежания больших войн стали контрастировать с распространением конфликтов в Западной и Центральной Евразии от Балкан и Молдавии до Закавказья и Средней Азии. Противоречие между фактическим состоянием азиатско-тихоокеанской подсистемы и инерционным представлением о ее «неустойчивости» задало нацеленность книги на объяснение феномена восточно-азиатской стабильности через изучение ее структурных особенностей.

      Анализ сориентировал на постановку вопроса о возникновении в Восточной Азии особой модели стабильности, которая, действуя по иной логике, чем европейская, оказалась лучше приспособленной к гашению дестабилизирующих колебаний, ставших побочным результатом миросистемных трансформаций начала 90-х годов. Воплощенный в этой модели тип стабильности предлагается называть «динамическим» по контрасту со стабильностью «статической», на которой строились послевоенные межгосударственные отношения в Европе и которая служила базой глобальной «конфронтационной стабильности» в отношениях между СССР и США с 1962 г. до, по крайней мере, начала «перестройки» в СССР в 1985 г. Основным различием между «статическим» и «динамическим» типами стабильности является то, что для первого характерно стремление государств-соперников развести, взаимно изолировать свои конфликтные интересы, а во втором - акцент смещен на формирование синтезирующих устремлений, которые бы сближали конкурентов.

      Классическим примером «динамической стабильности» в АТР являются американо-японские отношения, в рамках которых постоянно возникающие разногласия не приводят к взаимному отчуждению в силу неприемлемости и для США, и для Японии потенциального ущерба от конфликта между собой. «Статическая» стабильность сопрягается с более ясной конфигурацией противоречий, вследствие чего колебания в отношениях напрямую связываются с повышением риска столкновения. «Динамическая» - не только не исключает, но даже предполагает регулярные вспышки трений между сторонами, урегулирование которых на фоне присутствия мощных совпадающих интересов только способствует укреплению механизмов такого «колеблющегося», «пульсирующего» взаимодействия, которое, хотя и не является идеальным образцом межгосударственной гармонии, позволяет своевременно сбрасывать перенапряжение и устранять опасность конфликта.

      Наряду с разработкой концепции «динамической стабильности» было важно проследить политико-психологические, цивилизационные, историко-политические и иные предпосылки, позволившие этому типу стабильности «исподволь» утвердиться в Восточной Азии, тогда как в других частях мира стабильность, поскольку она вообще существовала, тяготела к самореализации преимущественно в «статической» форме.

      Особенностью региональной структуры стабильности было и то, что с 1945 до 1995 г. она эволюционировала из типично «лидерской» в особую структуру, которую в книге предлагается назвать «пространственной». Ориентация на концептуальное противопоставление «лидерского» типа региональных отношений, характерного для 40-80-х годов, «пространственному», который складывается в 90-х, вызывает необходимость терминологических пояснений. Под «типичным» лидером в исследовании понимается государство, обнаруживающее объективную способность и выраженную волю, во-первых, навязывать свое видение перспективы международного развития, оптимальных способов обеспечения мира и стабильности другим странам, сообществу государств в целом или какой-то его части; во-вторых, противостоять аналогичным устремлениям других лидеров или игнорировать их, не подрывая при этом основы собственной выживаемости в политическом и страновом качестве. Сообразно тому, тип отношений, построенных на безоговорочном преобладании лидеров при почти ничтожном значении остальных, «фоновых» стран, в монографии именуется «лидерским».

      В отличие от него, в «пространственной» структуре отношений отдельные полюсы-лидеры (СССР и США, например) почему-либо бывают не в состоянии оказывать определяющее влияние на положение дел, а степень организованности «фоновых» стран, и составляющих региональное «пространство», приближается к уровню, когда сопротивление этого пространства может нейтрализовать импульсы со стороны как минимум одного, наиболее мощного полюса или всех полюсов в отдельности. Иными словами, под «пространственной» в работе понимается структура отношений, для которой характерна относительно высокая «плотность» регионального пространства, проявляющаяся в способности малых и средних стран выступать в роли, условно говоря, «коллективного лидера» и более или менее эффективно влиять на состояние региональной ситуации как непосредственно, так и через воздействие на отношения между самими лидерами.

      В преодолении аналитической бинарности «тоталитаризм - либерализм» автор не стремился принизить роль идеологической составляющей. Задача состояла лишь в том, чтобы выйти за рамки мышления только «коммунистическими» и «либеральными» категориями, воздав должное, в частности, роли национализма, сыгравшего колоссальную структурообразующую роль в восточно-азиатской подсистеме. Выделяя националистический компонент региональных процессов, автор пытался встроить его в контекст теории «длинных волн национального самоопределения»². Совмещение двух этих плоскостей анализа позволило дать прочтение истории международных отношений в Восточной Азии, актуальное с точки зрения сегодняшней ситуации в Российской Федерации, для которой характерно нарастание национал-сепаратистских тенденций и кризисных явлений в отношениях Центра с Периферией, включая ее дальневосточно-тихоокеанскую часть.

      Практическая важность этой научной задачи оттеняется потребностью выработать оптимальную с экономической и политико-стратегической точки зрения линию в отношении дальневосточно-тихоокеанской части России и набирающей темп региональной интеграции, стихийное «излияние» которой на русский Дальний Восток в форме массированного китайского делового и иного присутствия обнаружило неподготовленность российского правительства к такому развитию событий.

      Хронологические рамки работы включают в себя послевоенный период - с момента зарождения подсистемы региональных отношений в Восточной Азии, первоначально складывавшейся как «лидерская» и биполярная. Исследование доводится до 1995 г., прослеживает процесс разложения лидерской доминанты региональных отношений, нарастание тенденции к «уплотнению» регионального пространства за счет повышения политической и экономической роли малых и средних стран и охватывает начальный этап формирования в Восточной Азии системы региональных отношений переходного типа, структурные характеристики которой находятся в стадии становления.

      В связи с терминами, которые используются в книге, стоит сделать пояснение. Под геополитическими возможностями страны понимается совокупность природно- и экономико-географических условий в широком смысле слова (конфигурация границ, климат, численность и размещение населения, уровень экономического развития, размеры территории и ее проницаемость для управления и т.д.), которые изначально, первично определяют положение («исходные позиции») страны в системе международных отношений. Сообразно тому, геополитические интересы - это интересы, которые наиболее прямо, непосредственно определяются геополитическими позициями страны или стремлением к преодолению их естественных слабостей. Очевидно, геополитические интересы - наиболее устойчивый, базисный компонент национальных интересов. На их выявление в исторической перспективе и ситуации сегодняшнего дня и был сориентирован предлагаемый анализ.

      ¹ Foreign Affairs. Vol. 73. № 6 (November/December 1994). P. 82-83.       ² Подробнее см.: Богатуров А.Д. Национальное и наднациональное в российской политике // Международная жизнь. 1995. № 8. С. 68-79.