Зарубежная литература нем / Чугунов 2 курс зарубежка

Ф-т РГФ, 2 курс, немецкое отд.

бакалавры

3 семестр

Список для чтения по курсу

«Истории зарубежной литературы (Германия) ХХ в.»

1. Бёлль Г. Бильярд в половине десятого. Ангел молчал.

2. Борхерт В. Снаружи перед дверью. Рассказы (два на выбор).

3. Брехт Б. Мамаша Кураж и её дети.

4. Вольф К. Размышления о Кристе Т.

5. Грасс Г. Под местным наркозом. Моё столетие.

6. Зайлер Л. Крузо.

7. Зюскинд П. Парфюмер. Или: Голубка. Или: Повесть о господине Зоммере.

8. Йиргль Р. Собачьи ночи.

9. Кафка Ф. Превращение. Процесс.

10. Крахт К. Faserland.

11. Леберт Б. Crazy Книга о подростке - инвалиде Бенждамине Леберте. Автор рассказывает о лете проведенном в интернате Нойзеелен, куда его перевели родители из-за плохой учебы в других местах. Там он знакомится со своими друзьями,у каждого из которых тоже свои проблемы, вместе с ними размышляет о жизни, девченках, спорит, по ночам тайком ходит в корпус к девушкам, там же первый раз занимается сексом, плохо учится. и.т.д. ...и наконец сбегает оттуда....впрочем дальше надо читать. Анализ (от чугунова) Книга Б. Леберта — не что иное, как взгляд на вещи, на мир, на происходящее в нем с «другой» стороны, с позиции «детей». Автобиографическая история, рассказанная в нем, не изобилует острыми поворотами сюжета или впечатляющими философскими пассажами. Самое ценное в этой книге — образ нового поколения, запечатленный представителем этого поколения.

Сюжетная основа повести очень проста — будни интерната с пафосным названием «Новые души», будни, разрывающиеся побегом группы воспитанников в манящий и будоражащий воображение Мюнхен и их последующим возвращением. Вот и все. Однако тот, кто посчитает этот мир примитивным, ошибется. Юные персонажи в «Crazy» много рассуждают о жизни. Разумеется, это совсем не значит, что перед читателем настоящие мудрецы. Иногда они открывают для себя глубину не какого-нибудь модного романа Стивена Кинга, а классических «Старика и моря». И тут же размышления о смысле жизни, навеянные Хемингуэем, сменяются пьяной радостью по поводу плотских удовольствий в Мюнхене. Иногда они ищут любви и дружбы, но вместе с тем словно стыдятся своих чувств, делающих их уязвимыми. Их беседы не похожи на философские диспуты, часто они отливают свои мысли в прямые, лаконичные формулы.

12. Майрёккер Ф. Лирика. Перевёл с немецкого Ал Пантелят

уж лучше странствовать в своих мыслях, Хокусай

лёжа на спине или в лучах лампы нестись к подножью Фудзи. Сапоги промокли насквозь, жабо измято, глаза всматриваются в сторону заснеженной вершины. Как мне, спрашиваю я, измерить далекое своим шагом, как мне, все вопрошаю я, охватить далекое своим взглядом. Как соединить тоску по далекому и желание остаться. Как – взгляд и шаги, слезы и радость.

пребываю все более в бестийном настроении

мне не доставят радости присланные кем-то засушенные цветы ровно как и вулканический песок возрастом 200 миллионов лет мне не доставят радости оставленные кем-то цветы у входной двери даже и сотня букетов от какого-нибудь моего воздыхателя – подобные знаки внимания уже давно не приводят меня в волнение, став не более чем пустыми кичливыми жестами. Мне не понять где и в каком состоянии я, знаю лишь, что старый PIANO PONY стал моей кометой и плачет со мной в обнимку.

инвентаризационный список из одного жизненного отрезка

Эми Нэкман

в моем рюкзаке веточка чабреца две монетки тупой карандаш несколько скомканных бумажек крошки от кекса зеленая бельевая прищепка визитная карточка японской германистки расчёска со сломанными зубцами муравьи Дали на потемневшем нотном листе

что нужно тебе

Хайнцу Лунцеру

что нужно тебе? одно дерево один дом чтоб постичь как велика как мала жизнь человека как велика как мала она когда смотришь на крону и теряешься в пышном великолепии зелени как велика как мала думаешь ты как коротка твоя жизнь в сравнении с жизнью деревьев тебе нужно одно дерево тебе нужен один дом не для себя одного но лишь угол лишь крышу чтоб сидеть чтоб думать чтоб спать чтоб мечтать чтоб писать чтоб молчать чтобы видеть друга звёзды траву цветок небо

13. Ленц З. Урок немецкого. Людмила. Краткое содержание романа Зигги Йепсен, заключенный гамбургской колонии для несовершеннолетних, получает штрафной урок немецкого за несданное сочинение на тему "Радости исполненного долга". Сам Йозвиг, любимый надзиратель, провожает юношу в карцер, где ему предстоит "отомкнуть несгораемый шкаф воспоминаний и растолкать дремлющее прошлое". Ему видится отец, Йене Оле Йепсен, ругбюльский полицейский постовой с пустым, сухим лицом. Зигги возвращается к тому апрельскому утру 1943 г., когда отец в неизменной накидке выезжает на велосипеде в Блеекенварф, где живет его давний знакомый, художник Макс Людвиг Нансен, чтобы вручить полученный из Берлина приказ, запрещающий ему писать картины. Макс на восемь лет старше, ниже ростом и подвижнее Йенса. В дождь и вёдро он одет в серо-синий плащ и шляпу. Узнав, что полицейскому поручено следить за выполнением предписания, художник замечает: "Эти недоумки не понимают, что нельзя запретить рисовать... Они не знают, что существуют невидимые картины!" Зигги вспоминает, как десятилетним мальчишкой стал свидетелем подвохов и пакостей, "простых и замысловатых интриг и происков, какие рождала подозрительность полицейского" в адрес художника, и решает описать это в штрафных тетрадях, присоединив, по желанию учителя, радости, что достаются при исполнении долга. Вот Зигги вместе с сестрой Хильке и её женихом Адди собирает яйца чаек на берегу Северного моря и, застигнутый грозой, оказывается в деревянной кабинке художника, откуда тот наблюдает за красками воды и неба, за "движением фантастических флотилий". На листе бумаги он видит чаек, и у каждой — "длинная сонная физиономия ругбюльского полицейского". Дома мальчика ждет наказание: отец с молчаливого согласия болезненной матери бьет его палкой за то, что задержался у художника. Приходит новый ^приказ об изъятии картин, написанных художником за последние два года, и полицейский постовой доставляет письмо в дом Нансена, когда отмечается шестидесятилетие доктора Бусбека, Маленький, хрупкий, Тео Бусбек первым заметил и многие годы поддерживал художника-экспрессиониста. Теперь на его глазах Йенс составляет список изымаемых полотен, предупреждая: "Берегись, Макс!" Нансена с души воротит от рассуждений полицейского о долге, и он обещает по-прежнему писать картины, полные света "невидимые картины"... На этом месте воспоминания прерывает стук надзирателя, и в камере появляется молодой психолог Вольфганг Макенрот. Он собирается писать дипломную работу "Искусство и преступление, их взаимосвязь, представленная на опыте Зигги И.". Надеясь на помощь осужденного, Макенрот обещает выступить в его защиту, добиться освобождения и назвать то крайне редко встречающееся чувство страха, которое явилось, по его мнению, причиной прошлых деяний, "фобией Йепсена". Зигги чувствует, что среди ста двадцати психологов, превративших колонию в научный манеж, это единственный, кому можно было бы довериться. Сидя за своим щербатым столом, Зигги погружается в ощущения далекого летнего утра, когда его разбудил старший брат Клаас, тайно пробравшийся к дому после того, как его, дезертира, дважды прострелившего руку, поместили по доносу отца в гамбургскую тюремную больницу. Его знобит от боли и страха. Зигги прячет брата на старой мельнице, где в тайнике хранит свою коллекцию картинок со всадниками, ключей и замков. Братья понимают, что родители исполнят свой долг и выдадут Клааса людям в черных кожаных пальто, которые ищут беглеца. В последней надежде на спасение Клаас просит отвести его к художнику, который любил талантливого юношу, изображал на своих Полотнах, демонстрируя его "наивную умиленность". Продолжая наблюдать за художником, полицейский постовой отбирает у него папку с листами чистой бумаги, подозревая, что это и есть "невидимые картины". Проходит три с половиной месяца с тех пор, как Зигги Йепсен начал трудиться над сочинением о радостях исполненного долга. Психологи пытаются определить его состояние, а директор, листая исписанные тетради. Признает, что такая добросовестная работа заслуживает удовлетворительной оценки и Зигги может вернуться в Общий строй. Но Зигги не считает свою исповедь оконченной и добивается разрешения остаться в карцере, чтобы подробнее показать не только радости, но и жертвы долга. От Макенрота он успевает подучить вместе с сигаретами очерк о Максе Нансене, который, по убеждению психолога, оказал на Зигги наиболее сильное влияние. Зигги вспоминает, как однажды вечером сквозь Неплотную светомаскировку на окне мастерской отец разглядывает художника, который короткими, резкими ударами кисти касается изображения человека в алой мантии и еще кого-то, исполненного страхом. Мальчик догадывается, что у страха лицо его брата Клааса. Застигнутый за работой художник решает сделать нечто несовместимое с ненавистным ему долгом, рвет на сверкающие лоскутья свою картину, это воплощение страха, и отдает полицейскому как вещественное доказательство духовной независимости. Йене признает исключительность его поступка, ибо "есть и другие — большинство, — они подчиняются общему Порядку". Полицейский подозревает, что его сын прячется у художника, и это заставляет Клааса вновь менять укрытие. На другой день во время налета английской авиации Зигги обнаруживает тяжело раненного Клааса в торфяном карьере и вынужден сопровождать его домой, где отец немедленно извещает о случившемся в гамбургскую тюрьму. "Его вылечат, чтобы произнести приговор", — говорит художник, глядя на безучастных родителей. Но настает и его час... Зигги оказывается свидетелем ареста художника, того, как тот пытался сохранить хотя бы последнюю полную страха работу "Наводчик туч". Нансен не знает, как надежнее спрятать холст, и тут, в темноте мастерской, ему на помощь приходит мальчик. Он поднимает свой пуловер, художник обертывает картину вокруг него, опускает пуловер, закрыв блеск огня, пожирающего картины, и он укрывает их в новом тайнике. Туда же он прячет "Танцующую на волнах", которую отец требует уничтожить, потому что там изображена полуобнаженная Хильке. Художник понимает состояние Зигги, но вынужден запретить ему бывать в мастерской. Отец, от которого мальчик защищает картины, грозит упрятать сына в тюрьму и пускает по его следу полицейских. Зигги удается обмануть преследователей, но ненадолго, и его, сонного, беспомощного, арестовывают в квартире Клааса.

Теперь, встречая 25 сентября 1954 г. свой двадцать первый день рождения, свое совершеннолетие в колонии для трудновоспитуемых, Зигги Йепсен приходит к выводу, что он, как и многие подростки, расплачивается за содеянное отцами. "Ни у кого из вас, — обращается он к психологам, — рука не поднимется прописать ругбюльскому полицейскому необходимый курс лечения, ему дозволено быть маньяком и маниакально выполнять свой треклятый долг".

Так завершается урок немецкого, отложены тетради, но Зигги не спешит покинуть колонию, хотя директор объявляет ему об освобождении. Что ждет его, навсегда связанного с ругбюльскими равнинами, осаждаемого воспоминаниями и знакомыми лицами? Потерпит он крушение или одержит победу — кто знает... Анализ (от чугунова) В 1968 году З. Ленц опубликовал свой знаменитый роман «Урок немецкого», произведение, пронизанное символикой на всех уровнях. Изобразив трагический раскол между высокой культурой Германии и повседневной практикой существования её жителей, Ленц задал не сразу бросающийся в глаза, однако очень важный вопрос о «радости исполненного долга». Не подвергая сомнению собственно принцип долженствования, писатель показал, как привычка подчиняться входила в плоть и кровь людей, вытесняя умение думать самостоятельно. Отсюда – правильное по форме исполнение долга, которое по сути превращало человека в раба, а затем и в невольного палача, во вдохновенного соучастника творившихся преступлений. Не случайно писатель обращает внимание на такую деталь: ругбюльский полицейский, преследующий художника-экспрессиониста Нансена, является его старинным знакомым. Он отбрасывает в сторону простое человеческое рассуждение о невиновности того, кого знает с незапамятных времён, руководствуясь лишь приказами и инструкциями «сверху». Полицейского не в чем упрекнуть, он следует закону, однако парадоксальным образом его действия вызывают лишь отвращение. Анализ (из инетика) Герои романа - люди из народа. Большинство из них не дает отравить себя нацистской ложью, им присуща мудрость, они умеют отличать добро от зла, жизнь истинную от мнимой. Тема романа - «противостояние фашизму со стороны немецкого духа, немецкой культуры» (Д. Затонский), культуры глубинной, ставшей неотъемлемой частью народного сознания. Так, Зигги - деревенский мальчик, но он любит и чувствует живопись сильнее и глубже, чем многие его сверстники из состоятельных буржуазных семей. Особую роль в романе играет пейзаж - просторы северного моря, песчаных дюн, полей, болот, шум северного ветра, крики птиц. Во всем этом есть масштабность и сила, есть жизнь, которую нельзя уничтожить. Новое развитие получает в романе традиционная для немецкой литературы тема искусства. Нацисты запрещают Нансену писать картины, потому что он не пожелал работать по их указке. Полицейский Йепсен так ревностно следит за тем, чтобы этот приказ выполнялся, что реквизует даже чистую бумагу, всерьез восприняв ироническую, хотя и полную скрытого смысла реплику Макса, что это не просто бумага, а «невидимые картины». Зигги любит родителей, но он видит бесчеловечность их действий, и, "с болью в сердце, преодолевая привычку к сыновнему послушанию, вступает по сути в борьбу и с матерью и с отцом. Он пытается спасти от гибели брата, уберечь от уничтожения картины Макса Людвига Нансена. По своему разумению всеми доступными ему, подростку, средствами он защищает от сил смерти и самую жизнь, и искусство, которое тоже есть жизнь. Страх за сохранность жизни, чувство, что именно он должен оградить ее от нависшей над ней опасности, сохраняются в Зигги и после краха фашизма, когда ни его брата, ни Макса Людвига Нансена больше уже никто не преследует, когда Максу, напротив, оказывают всяческий почет и устраивают выставку его картин. Но Зигги проницательно угадывает, что опасность  не  миновала,  а  лишь затаилась.  Он выкрадывает картины Макса из музея, чтобы спасти их, и попадает в колонию. Все то, о чем рассказывает Зигги, как и все то, что автор рассказывает о нем, соотносится в романе с проблемой долга. В сущности, сквозь весь роман проходит спор о долге. В многократных эпизодах прямых столкновений между полицейским | и художником спор этот дается подчеркнуто, обнажено. Долг послушания начальству, которому слепо предан Иепсен, чужд и враждебен долгу, которому верен Нансен. Это долг служения человечности, сопротивления фашизму. В этом и заключен главный урок немецкого, то есть урок, который необходимо извлечь из истории Германии. Заголовок романа - «Урок немецкого» - получает, таким образом, двойное значение: конкретное (урок немецкой словесности) и расширительное (урок, которым должна послужить для людей разных наций и стран история Германии XX в.).

14. Манн Г. Верноподданный. Юность короля Генриха IV. Манн "Верноподданный" - краткое изложение Центральный персонаж, романа Дидерих Геслинг родился в немецкой семье среднего буржуа, владельца бумажной фабрики в городе Нетциг. В детстве он довольно часто болел, всего и всех боялся, особенно отца. Его мать, фрау Геслинг, также живет в страхе рассердить супруга. Отец обвиняет жену в том, что она морально калечит сына, развивает в нем лживость и мечтательность. В гимназии Дидерих старается ничем не выделяться, зато дома властвует над младшими сестрами Эмми и Магдой, заставляя их ежедневно писать диктанты. После гимназии Дидерих по решению отца уезжает в Берлин для продолжения занятий в университете на химическом факультете.

В Берлине молодой человек чувствует себя очень одиноко, большой город его пугает. Только через четыре месяца он отваживается пойти к господину Геппелю, владельцу целлюлозной фабрики, с которым его отец имеет деловые отношения. Там он знакомится с Агнес, дочерью фабриканта. Но романтическая увлеченность Дидериха разбивается о первое же препятствие. Его соперник, студент Мальман, снимающий у Геппеля комнату, уверенно добивается внимания девушки. Нагловатый Мальман не только делает подарки Агнес, но и отбирает деньги именно у Дидериха. Молодой и ещё робкий Дидерих не отваживается соперничать с Мальманом и больше не появляется в доме у Геппеля.

Однажды, зайдя в аптеку, Дидерих встречает там своего школьного товарища Готлиба, который заманивает его в студенческую корпорацию «Новотевтония», где процветает культ пива и лживого рыцарства, где в ходу разного рода немудреные реакционные националистические идеи. Дидерих гордится тем, что участвует в этой, по его мнению, «школе мужества и идеализма». Получив из дома письмо с сообщением о тяжелой болезни отца, он тут же возвращается в Нетциг. Он потрясен смертью отца, но одновременно и опьянен чувством «сумасшедшей» свободы. Доля наследства Дидериха невелика, но при умелом управлении фабрикой можно неплохо жить. Однако молодой человек снова возвращается в Берлин, объясняя матери, что ему все равно нужно идти на один год в армию. В армии Дидерих познает тяготы муштры и грубого обращения, но одновременно испытывает и радость самоуничижения, напоминающую ему дух «Новотевтонии». Тем не менее после нескольких месяцев службы он имитирует увечье ноги и получает освобождение от строевой подготовки.

Вернувшись в Берлин, Дидерих упивается разговорами о германском величии. В феврале 1892 г. он становится свидетелем демонстрации безработных и проявляет восторг, впервые видя молодого кайзера Вильгельма, гарцующего по улицам города и демонстрирующего силу власти. Опьяненный верноподданническими чувствами, Геслинг устремляется к нему, но на бегу падает прямо в лужу, вызывая веселый смех кайзера.

Встреча Дидериха и Агнес после многих месяцев разлуки возрождает в нем с новой силой влечение к ней. Их романтическая связь перерастает в физическую близость. Дидерих размышляет о возможной женитьбе. Но его постоянные колебания и опасения связаны с тем, что дела на фабрике у г-на Геппеля идут плохо, что Агнес, по его мнению, уж слишком старается влюбить его в себя. Ему чудится заговор отца и дочери, и он переезжает на другую квартиру, чтобы там его никто не нашел. Однако недели через две разыскавший его отец Агнес стучится в дверь к Дидериху и ведет с ним откровенный разговор. Дидерих холодно объясняет, что не имеет морального права перед своими будущими детьми жениться на девушке, котораяещё до свадьбы лишилась невинности.

Возвращаясь в Нетциг, в поезде Геслинг знакомится с молодой особой по имени Густа Даймхен, но, узнав, что она уже помолвлена с Вольфганком Буком, младшим сыном главы городского самоуправления, несколько огорчается. Геслинга, получившего диплом, теперь часто величают «доктором», и он преисполнен решимости завоевать место под солнцем, «подмять под себя конкурентов». Для этого он сразу же предпринимает ряд шагов: начинает менять порядки на фабрике, ужесточает дисциплину, завозит новое оборудование. Кроме того, он поспешно наносит визиты самым влиятельным людям города: г-ну Буку, либералу по убеждениям, участнику революционных событий 1848 г., бургомистру, главным принципом которого является культ силы. Разговоры г-на Ядассона из прокуратуры, считающего Бука и его зятя Лауэра крамольниками, сначала воспринимаются Геслингом настороженно, но потом тот втягивает его в свою орбиту, главным образом с помощью изречений, призывающих к единовластию монарха. В городе оживленно обсуждается случай, когда постовой выстрелом из винтовки убил молодого рабочего. Геслинг, Ядассон, пастор Циллих осуждают всякие попытки рабочих что-либо изменить и требуют, чтобы все бразды правления были переданы буржуазии. Лауэр возражает им, утверждая, что буржуазия не может быть господствующей кастой, потому что она не может даже похвастаться чистотой расы — в княжеских семьях, в том числе и в немецких, везде есть примесь еврейской крови. Он намекает на то, что и семья кайзера тоже не является исключением из правила. Взбешенный Геслинг, подстрекаемый Ядассоном, обращается в прокуратуру с жалобой на Лауэра за его «крамольные речи». На судебное заседание Геслинга вызывают в качестве главного свидетеля обвинения. Выступления адвоката Вольфганка Бука, прокурора Ядассона, председателя, следователя и других свидетелей поочередно меняют шансы обвинения и защиты. Геслингу приходится выкручиваться и юлить — ведь неизвестно, за кем будет решающее слово. К концу процесса Геслинг убеждается, что побеждают те, у кого больше ловкости и власти. И он, быстро сориентировавшись, превращает свое заключительное слово в митинговое выступление, призывая к исполнению любой воли кайзера Вильгельма II. Суд приговаривает Лауэра к шести месяцам тюрьмы. Геслинга же по рекомендации самого регирунгпрезидента фон Вулкова принимают в Почетный ферейн ветеранов города. Вторая победа Геслинга происходит на «личном фронте» — он женится на Густе Даймхен и получает в качестве приданого полтора миллиона марок. Во время свадебного путешествия в Цюрихе Дидерих узнает из газет, что Вильгельм II едет в Рим с визитом к королю I Италии. Геслинг устремляется вместе с молодой женой туда же и, не пропуская ни единого дня, дежурит часами на улицах Рима в ожидании экипажа кайзера. Завидев монарха, он до хрипоты кричит: «Да здравствует кайзер!» Он так примелькался полицейским и журналистам, что они уже воспринимают его как чиновника личной охраны кайзера, готового защитить монарха своим телом. И вот однажды в итальянской газете появляется снимок, запечатлевший кайзера и Геслинга в одном кадре. Счастье и гордость переполняют Геслинга, и он, вернувшись в Нетциг, спешно организует «партию кайзера». Чтобы добиться политического лидерства, а заодно укрепить свои финансово-предпринимательские позиции, он вступает в сделки со всеми влиятельными лицами города. С лидером социалистов Фишером он договаривается о том, что социалисты поддержат столь дорогую идею Геслинга о создании в Нетциге памятника Вильгельму I, деду современного кайзера. Взамен «партия кайзера» обещает поддержать кандидатуру Фишера на выборах в рейхстаг. Когда Геслинг сталкивается с препятствиями, он уверен, что их подстраивает «хитроумный» старик Бук. И Геслинг не останавливается ни перед чем, чтобы смести со своего пути Бука: он использует шантаж, подстрекательство и любовь толпы к скандалам. Он обвиняет Бука и его друзей в мошенничестве с общественными деньгами. В газетах все чаще появляется имя Дидериха Геслинга, почет и богатство возвышают его в глазах горожан, его избирают председателем комитета по сооружению памятника кайзеру. В день открытия памятника доктор Геслинг произносит возвышенную речь о немецкой Нации и её избранности. Но вдруг начинается ужасная гроза с ливневым дождем и сильнейшими порывами ветра. Настоящий потоп заставляет оратора спрятаться под трибуну, с которой он только что выступал. Отсидевшись там, он решает вернуться домой, по дороге заходит в дом к Буку и узнает, что тот находится при смерти: жизненные потрясения последних месяцев совсем подорвали его здоровье. Геслинг тихо пробирается в комнату, где находится умирающий старик в окружении своих родственников, и незаметно прижимается К стене. Бук в последний раз обводит взглядом окружающих и, увидев Геслинга, в испуге дергает головой. Родственников охватывает волнение, а кто-то из них восклицает: «Он что-то увидел! Он увидел дьявола!» Дидерих Геслинг тут же незаметно скрывается. Анализ (из инетика) Работая над образом Геслинга, романист стремился показать его «изнутри» как носителя агрессивно-мещанского сознания. Он коллекционировал те словесные клише и расхожие штампы, которыми «пропитаны» высказывания героя: «кровь и железо», «железный канцлер», «мы — нация господ», «Германия вперед» и т. д. И имя и фамилия центрального персонажа исполнены особого смысла. По-немецки hasslich -- значит уродливый, отвратительный, отталкивающий, а имя Дидерих, часто встречающееся в исторических летописях, в сказаниях, корнями уходящих в жизнь древних германцев, призвано подчеркнуть присущий герою национализм. Биографические черты героя, дающиеся в двух первых главах, заключают внутреннюю мотивировку всего хода повествования, кладутся в основу главного конфликта. Биография, обрисованная на широком социальном фоне, типична. Это биография любого среднего немецкого буржуа. Писатель сразу же обнажает контрасты в характере и поведения героя. Совершаемые подлости герой стремится прикрыть и обосновать «принципами». Доносы на товарищей по классу он делал по убеждению, не из каких-нибудь злых чувств, а «по долгу службы» с полным сознанием исполнения «суровой необходимости». «Предав товарища, он мог подойти к нему и почти искренне пожалеть». Сентиментальность и трусость в нем сочетаются с наглостью и эгоистической жестокостью. Усваивая рабское чувство безграничной покорности и подвергаясь тирании, он сам любит поиграть в тирана и превратиться в «упоенного победой насильника». После Геслинг поступает в университет, но не из-за влечения к науке, а по традиции, которая существовала в его среде. Студенческая корпорация «Новотевтония» укрепила в Геслинге сознание принадлежности к «избранной нации» и пристрастие к попойкам. В результате герой получил возможность гордиться званием доктора химических наук, а также «шикарными» шрамами на лице, полученными во время схватки на рапирах (в светском обществе это тогда считалось лучшим украшением мужчины). Дальше следует недолгая (удалось увильнуть) служба в армии, где человека «низводили до положения тли», любовная связь с девушкой из порядочной семьи (эта связь не завершилась брачным союзом по причине слишком малого приданого, которое могла предложить невеста), вступление в наследство (Геслинг стал хозяином небольшой бумажной фабрики) и, таким образом,-- достиг зрелости. После ошеломившей город женитьбы героя на обладательнице большого, приобретенного весьма сомнительным путем состояния -- девице, которую Геслинг отбил у другого при помощи клеветы и интриг, пришло время расцвета всех его «творческих» сил. Дидерих расширяет свое дело, спекулируя и земельными участками, и своими верноподданническими «идеалами». Он становится одним из «столпов» общества, одним из тех, кто стал определять политический курс германского монархического режима. Таким образом, буржуазная семья, школа, корпорация и вся насыщенная милитаристскими устремлениями атмосфера в стране сделали Геслинга тем, кем он был: верноподданным, шовинистом и принципиальным врагом культуры. Автор обращает внимание на то, что образ Геслинга (типичный и обычный для своего времени) мог появиться только при содействии всего общество. Это значит, что его порождает сама система. Геслинг показан крупным планом. Такое пристальное внимание к главному герою неслучайно. Через призму его жизненной философии, его логики, взглядов, вкусов показывается духовный уклад буржуазного общества эпохи империализма. Есть в построении образа самого «верноподданного» одна важная особенность. Порою Геслинг выступает как своего рода двойник кайзера. Вначале писатель подчеркивает внешнее сходство героя с Вильгельмом II -- умение грозно сверкать глазами и делать каменное лицо. Потом оказывается, что Геслинг предугадывает поступки и «идеи» кайзера. Дидериху, едко замечает писатель, «не раз доводилось высказывать мысли, таинственным образом совпадающие с мыслями его величества...». В результате мы обнаруживаем в Геслинге пародийную копию Вильгельма. Теперь уже отталкивающее безобразие кайзера, дутый характер его авторитета обнажены до предела. Рисуя Дидериха двойником Вильгельма, писатель выявляет также и готовность главы Германской империи быть исполнителем воли немецкого буржуа. Ведь кайзер неоднократно как бы «расписывается» под словами, которые изрекает от его имени Геслинг. Знаменателен в этом отношении следующий эпизод. В романе рассказывается, как солдат, стоявший на посту перед правительственным зданием, убил проходящего рабочего, отпустившего по его адресу какое-то насмешливое замечание (в основе этого эпизода лежит доподлинный факт, вызвавший широкий резонанс). Многие жители Нецига возмутились, но герой романа и его компания пришли в восторг. В убийстве они усмотрели признак наступления «новой эры». Радость Геслинга легко объяснима-- расправа с рабочим утихомирит недовольных и на его собственной фабрике, поможет ему еще крепче держать «эту шайку в страхе». И вот, изрядно выпив по такому торжественному случаю, герой сообщает редакции местной газеты содержание телеграммы, поступившей в город якобы от самого кайзера с выражением благодарности солдату, стрелявшему во «внутреннего врага». Гротескный комизм ситуации заключается в том, что подлинность текста телеграммы ни у кого сомнений не вызывает: язык ее, дубовый, напыщенный, был характерен для Вильгельма. Сарказм автора продолжает нарастать: в город приходит официальная берлинская газета, и в ней телеграмма, сочиненная Дидерихом, но напечатанная за подписью его величества. Сатира Манна носит столь резкий характер, что у читателя не остается ни малейших сомнений: автор ведет борьбу не против отдельных неприглядных сторон немецкой жизни, а против ее общественной первоосновы-- государственной власти. А эта власть воплощена, как убеждается читатель, не только в кайзере. С Вильгельмом делит власть и его верноподданный... Вильгельм II появляется в романе несколько раз, и всегда у него каменное лицо, сверкающие очи. Этот неоднократно возникающий лейтмотив выявляет в кайзере нечто застывшее, нечеловеческое и одновременно исполненное претензий. О Вильгельме говорят в романе самые разные герои, но говорят всегда в одних и тех же стереотипных восторженных выражениях: «Исключительная личность... Весь порыв и действие... Многосторонен... Оригинальный мыслитель» и т. д. Примелькавшиеся слова назойливо повторяются, как на испорченной граммофонной пластинке. И они обнажают смехотворность не только культа власти, но и самой изображаемой действительности. Юность короля Генриха IV. Жизнеописание Генриха открывается знаменательной фразой: «Мальчик был маленький, а горы были до неба». В дальнейшем ему предстояло вырасти и найти свое особое место в мире. Мечтательность и беззаботность, свойственная его молодым годам, по ходу произведения уступает место мудрости в зрелые годы. Но в ту самую минуту, когда ему открылись все грозные опасности жизни, он заявил судьбе, что принимает ее вызов и сохранит навсегда и свое изначальное мужество и свою прирожденную веселость. Путешествуя по стране по направлению к Парижу, Генрих никогда не оставался один. «Вся сомкнувшаяся вокруг него кучка его молодых единомышленников, тоже искавших приключений и таких же благочестивых и дерзких, как он, увлекала его вперед с неправдоподобной быстротой». Всем, окружавшим молодого короля, было не больше двадцати лет. Они не знали бед, несчастий и поражений и «не желали признавать ни земных установлений, ни сильных мира сего». Полный убеждений в том, что его дело правое, Генрих сохранил в памяти стихотворение своего друга, Агриппы Д’Обинье, и решил, «что никогда не будут из-за него люди лежать убитыми на поле боя, платя своей жизнью за расширение его королевства». А также, только он в полной мере осознал, что «на общество Господа нашего Иисуса Христа ему и его товарищам едва ли можно рассчитывать. По его мнению, надежды на такую честь у них было не больше, чем у католиков». Этим он существенно отличался от многих протестантов, ревнителей истинной веры, и католиков, схожих в стремлении к превосходству над остальными - еретиками. У Генриха никогда не было таких кардинальных наклонностей, о чем он и скажет людям в будущем. Но тем не менее, после знакомства с парижским двором, его нравами и правилами, некоторым ранним убеждениям молодого короля пришлось исчезнуть, а некоторым еще раз доказать свою точность и справедливость. Только одно ощущение, что жить важнее чем мстить, сопутствовало ему на протяжении всей жизни, и Генрих всегда придерживался этого убеждения. Следующий этап его жизни – пребывание в Париже, столице французского государства, он начал со знакомства с Лувром и людьми, жившими в этом дворце. Там ему «не изменяло критическое остроумие, и никакой показной блеск не мог затуманить зоркость его взгляда». В этой обстановке Генрих научился сохранять спокойствие и веселость в самых трудных ситуациях, а также обрел способность смеяться над своими единомышленниками, для того, чтобы заслужить благосклонность и столь необходимое доверие королевского двора. Но тогда он еще не догадывался, сколько раз еще ему придется испытать одиночество и становиться жертвой предательства и поэтому «спорил, обратив к сидевшему перед ним обломку миновавшего века (адмиралу Колиньи) свое смелое и устремленное к будущему, хотя еще и не отчеканенное жизнью лицо», называя свое поколение молодежью и стремясь сплотить свою страну против ее врага. Уверенно глядя вперед, он весело и искренне смеялся. И этот смех еще много раз помогал ему в будущем, в те часы, когда Генрих, познавший ненависть, оценил и великую пользу лицемерия. «Смеяться в лицо опасностям»,- таков девиз молодого короля на всю жизнь. Но, безусловно, Варфоломеевская ночь сильно повлияла на взгляды и психологию Генриха. Утром в Лувре появился совсем другой Генрих, чем тот, который еще вечером весело пировал в большом зале. Он распрощался с дружеским общением людей между собой, с вольной, отважной жизнью. Этот Генрих в дальнейшем «будет покорным, будет совсем иным, под обманчивой личиной скрыв прежнего Генриха, который всегда смеялся, неутомимо любил, не умел ненавидеть, не знал подозрений». Он взглянул совсем другими глазами на подданных, простолюдинов и понял, что добиться от них зла гораздо легче и быстрее, чем чего-либо доброго. Он увидел, что «поступал так, как будто людей можно сдержать требованиями благопристойности, насмешкой, легковесным благоволением». Правда после этого он не изменил своим гуманистическим убеждениям и избрал сложный путь, то есть тот, цель которого – все-таки добиться от людей добра и милосердия. Тем не менее, Генриху еще предстояло пройти все круги ада, пережить унижения, обиды и оскорбления, но помогла ему пройти через это одна особенная черта, присущая его характеру – осознание своей избранности и понимание своего истинного предназначения. Поэтому он храбро шел по своему жизненному пути, уверенный в том, что он должен пройти все, что предначертано ему судьбой. Варфоломеевская ночь дает ему не только познание ненависти и «ада», но и понимание того, что после смерти его матери, королевы Жанны, и главного ревнителя истинной веры – адмирала Колиньи, ему не на кого больше положиться и он должен был выручать себя сам. Хитрость становится его законом, потому что он узнал, что именно хитрость управляет этой жизнью. Он умело скрывал свои чувства от других, и лишь «под прикрытием ночи и тьмы лицо Наварры наконец выражает его истинные чувства: рот скривился, глаза засверкали ненавистью». «Несчастье может даровать недоданные пути к познанию жизни», - пишет автор в поучении (moralite) к одной из глав. В самом деле, после многочисленных унижений Генрих научился смеяться над собой, «как будто сторонний человек», а один из его немногих друзей, Д’Эльбеф говорит про него: «Он – незнакомец, проходящий суровую школу». Пройдя эту школу несчастий под названием «Лувр» , и наконец вырвавшись на свободу, Генрих еще раз подтверждает собственные выводы о том, что религия не играет особой роли» «Кто исполняет свой долг, тот моей веры, я же исповедую религию тех, кто отважен и добр», а самая главная задача короля – укрепить и объединить людей и государство. В этом еще одно отличие его от других монархов – стремление к власти не для того, чтобы удовлетворить собственные интересы и получить выгоду для себя, а для того, чтобы сделать свое государство и подданных счастливыми и защищенными. Но для того, чтобы добиться этого, король должен быть не только храбрым, потому что храбрых людей на свете много, главное – быть добрым и мужественным, что дано не каждому. Как раз этому смог научиться Генрих в жизни. Он легче извинял другим их проступки, чем себе, а также обрел редкое для того времени качество, которое было ново и незнакомо народу – человечность – заставившее людей усомниться в прочности привычного им мира долговых обязательств, платежей и жестокости. По мере того как он приближался к престолу, он показал миру, что можно быть сильным, оставаясь человечным, и что, защищая ясность разума, защищаешь и государство. Воспитание, полученное им в годы плена, подготовило его к тому, что он тал гуманистом. Знание человеческой души, давшееся ему так нелегко, - это самое драгоценное знание эпохи, в которую он будет государем. Несмотря на столь бурную жизнь, которую вел Генрих, и на все его многочисленные увлечения, лишь одно имя сыграло действительно большую роль в его молодости. Королеву Наваррскую, или же просто Марго, можно назвать роковой фигурой в жизни Генриха. Он любил и ненавидел ее, «расстаться с нею тоже можно, как и со всякой другой; но ее образ отпечатлелся на всей его юности, как волшебство или проклятие, и то и другое захватывает самую суть жизни, не то что возвышенные музы». Марго не делала ему особые подарки, не бросила ради него свою семью, но именно с нею связаны все трагические и прекрасные моменты молодости короля Генриха IV. Но даже после женитьбы на принцессе Валуа , Генрих не стал серьезным врагом в глазах королевского дома и могущественного года Гизов, он не был трагической фигурой и не находился у всех на виду, в центре событий. И вот, во время столкновения с королевской армией наступает переломный момент. «Он становится даже чем-то большим: борцом за веру по образу и подобию библейских героев. И все сомнения людей в нем исчезают. Ведь он сражается уже не ради земли или денег и не ради престола: он жертвует всем ради славы Божией; с непоколебимой решимостью принимает сторону слабых и угнетенных, и на нем благословение Царя Небесного. У него ясный взор, как у истинного борца за веру». В это время он делает свой самый большой и значительный шаг на пути к престолу. Но окончательное торжество будет куплено не только ценой его собственных жертв: «Генрих становится свидетелем того, как приносятся в жертву люди, которых он хотел бы сохранить. <….> На поле битвы при Арке король Генрих, весь залитый потом после стольких боев, плачет под песнь победы. Это слезы радости, другие он проливает об убитых и обо всем том, что кончилось вместе с ними. В этот день кончилась его молодость». Как мы видим, его дорога к престолу была наполнена суровыми школами и испытаниями, но его истинная удача заключается в том, что он обладал огромной прирожденной твердостью характера, выражающейся в вере в то, что эта долгая дорога, несмотря на все невзгоды, победоносна, что через трагические ошибки и потрясения, Генрих медленно движется по пути нравственного и интеллектуального совершенствования, и что в конце этой дороги, молодого короля обязательно ожидает справедливый и верный конец. Анализ (из инетика) Положительный образ молодого Генриха IV — самое значительное художественное достижение этой книги, которая является скорее портретом одного индивидуального героя, чем картиной определенного исторического периода. Образ Генриха IV, созданный Манном, свидетельствует о чрезвычайно большом изобразительном таланте автора. Генрих Манн описывает в этом романе развитие своего героя, начиная с его детства и до того момента, когда он уже собрал вокруг своего знамени лучшие силы Франции и готов победоносно завершить гражданскую войну и добиться больших успехов в борьбе за объединение Франции в единое государство. Так создается, впервые в современной немецкой литературе, положительный образ вождя, народного героя, который благодаря своим личным достоинствам сумел возглавить большое народное движение и обеспечить ему победу. Не требуется подробных комментариев для того, чтобы объяснить, какое большое политическое значение имеет образ такого героя в условиях антифашистской борьбы. Антифашистские писатели часто удачно разоблачали лживый и демагогический культ фюрера Гитлера, организованный национал-социалистской публицистикой, и высмеивали его, применяя иногда прекрасные сатирические методы. Но Генрих Манн — первый среди антифашистских писателей, которому удалось создать действительно положительный и народный образ вождя. Изображая реакционеров-католиков, Генрих Манн слишком дает волю своему политическому темпераменту. В частности, из герцога Гиза он делает просто карикатуру на Гитлера, совершенно нарушая историческую перспективу. У такого крупного художника, у такого глубокого мыслителя, как Генрих Манн, проблемы формы никогда не решаются случайно. В начале настоящей статьи мы указали на слабость современного антифашистского романа, заключающуюся в том, что он дает не столько конкретную предысторию современности, сколько предысторию гуманистических идей. Генрих Манн свободнее от этой слабости, чем кто бы то ни было из антифашистских писателей; он больше их всех способен конкретно видеть прошлое. Но и в его творчестве абстрактно-гуманистическое мировоззрение играет немалую роль. Поэтому его Генрих IV кажется не столько осуществителем конкретных исторических задач, сколько провозвестником вневременных гуманистических идей. Конкретная историческая борьба бледнеет при такой установке. Вот что говорит Генрих Манн о своем герое: «Но он знает: одна порода людей этого не хочет, и как раз с ней ему приходится сталкиваться повсюду, до самого конца. Это не протестанты, не католики, не испанцы и не французы. Это — порода людей: ей нужно угрюмое насилие, тягость земная, она любит темное распутство и нечистый экстаз. Таковы будут его вечные противники; но он всегда останется посланцем радости и счастья человеческого». Так конкретная историческая борьба, теряя свое содержание, превращается в абстрактный, просветительно-гуманистический конфликт между разумом и неразумием, человечностью и варварством, светом и тьмой. Если бы можно было признать, что Генрих IV действительно является таким вневременным посланцем света и разума в случайную (с этой точки зрения) историческую эпоху, тогда было бы понятно, почему Генрих Манн искажает естественные пропорции исторического сюжета и так односторонне ставит в центр событий индивидуальную биографию своего героя. Итак, эти художественные и мировоззренческие ошибки отнюдь не случайны. В то же время это — не индивидуальные ошибки Генриха Манна. Абстрактный просветительный гуманизм играет значительную роль в развитии антифашистской интеллигенции Германии на пути к революционной демократии. Роль его как исходного момента оппозиции империалистическому и фашистскому варварству была очень положительна. Но чем больше проникаются выдающиеся антифашистские писатели идеями революционной демократии, чем шире и глубже вследствие этого ставят они в своем творчестве исторические и политические проблемы, тем больше эта абстрактная установка мешает писателям изображать прошлое во всей его конкретности и мешает творчеству этих писателей стать подлинно народным.