новая папка / Данте Алигьери_Божественная комедия_ХЛ-1974_Чистилище
.pdf
124 Так я поднялся, им руководим, Всю эту гору огибая кружно,
Где правят тех, кто в мире был кривым.
127 Он говорит, что мы дойдем содружно До высоты, где Беатриче ждет; А там ему меня покинуть нужно.
130 Так говорит Вергилий, этот вот (Я указал); другой – та тень святая, Которой ради дрогнул ваш оплот,
133 Из этих царств ее освобождая».
131
Песнь двадцать четвертая
Ход не мешал речам, и речи – ходу; И мы вперед спешили, как спешит Корабль под ветром в добрую погоду.
4 А тени, дважды мертвые на вид, Провалы глаз уставив на живого, Являли ясно, как он их дивит.
7 Я, продолжая начатое слово, Сказал: «Она, быть может, к вышине Идет медлительней из-за другого.
10 Но где Пиккарда, – скажешь ли ты мне? А здесь – кого бы вспомнить полагалось Из тех, кто мне дивится в тишине?»
13 «Моя сестра, чьей красоте равнялась Ее лишь благость, радостным венцом На высотах Олимпа увенчалась».
16 Так он сказал сначала; и потом: «Ничье прозванье здесь не под запретом; Ведь каждый облик выдоен постом.
19 Вот Бонаджунта Луккский, – и при этом Он пальцем указал, – а тот, щедрей, Чем прочие, расшитый темным цветом,
22 Святую церковь звал женой своей; Он был из Тура; искупает гладом Больсенских, сваренных в вине, угрей».
25 Еще он назвал многих, шедших рядом; И не был недоволен ни один:
132
Я никого не видел с мрачным взглядом.
28 Там грыз впустую пильский Убальдин И Бонифаций, посохом Равенны Премногих пасший длинный ряд годин.
31 Там был мессер Маркезе; в век свой бренный Он мог в Форли, не иссыхая, пить, Но жаждой мучился ежемгновенной.
34 Как тот, кто смотрит, чтобы оценить, Я, посмотрев, избрал поэта Лукки, Который явно жаждал говорить.
37 Сквозь шепот, имя словно бы Джентукки Я чуял там, где сам он чуял зной Ниспосланной ему язвящей муки.
40 «Дух, если хочешь говорить со мной, – Сказал я, – сделай так, чтоб речь звучала И нам обоим принесла покой».
43 «Есть женщина, еще без покрывала, – Сказал он. – С ней отрадным ты найдешь Мой город, хоть его бранят немало.
46 Ты это предсказанье унесешь И, если понял шепот мой превратно, Потом увидишь, что оно не ложь.
49 Но ты ли тот, кто миру спел так внятно Песнь, чье начало я произношу:
«Вы, жены, те, кому любовь понятна?»
52 И я: «Когда любовью я дышу, То я внимателен; ей только надо Мне подсказать слова, и я пишу».
55 И он: «Я вижу, в чем для нас преграда, Чем я, Гвиттон, Нотарий далеки От нового пленительного лада.
58 Я вижу, как послушно на листки
133
Наносят ваши перья смысл внушенный, Что нам, конечно, было не с руки.
61 Вот все, на взгляд хоть самый изощренный, Чем разнятся и тот и этот лад».
И он умолк, казалось – утоленный.
64 Как в воздухе сгрудившийся отряд Проворных птиц, зимующих вдоль Нила, Порой спешит, вытягиваясь в ряд,
67 Так вся толпа вдруг лица отвратила И быстрым шагом дальше понеслась, От худобы и воли легкокрыла.
70 И словно тот, кто, бегом утомясь, Из спутников рад пропустить любого, Чтоб отдышаться, медленно пройдясь,
73 Так здесь, отстав от сонмища святого, Форезе шел со мной, нетороплив, И молвил: «Скоро ль встретимся мы снова?»
76 И я: «Не знаю, сколько буду жив; Пусть даже близок берег, но желанье К нему летит, меня опередив;
79 Затем что край, мне данный в обитанье, Что день – скуднее доблестью одет И скорбное предвидит увяданье».
82 И он: «Иди. Зачинщика всех бед Звериный хвост, – мне это въяве зримо, – Влачит к ущелью, где пощады нет.
85 Зверь мчится все быстрей, неудержимо, И тот уже растерзан, и на срам Оставлен труп, простертый недвижимо.
88 Не много раз вращаться тем кругам (Он вверх взглянул), чтобы ты понял ясно То, что ясней не вымолвлю я сам.
134
135
91 Теперь простимся; время здесь всевластно, А, идя равной поступью с тобой, Я принужден терять его напрасно».
94 Как, отделясь от едущих гурьбой, Наездник мчит коня насколько можно, Чтоб, ради славы, первым встретить бой,
97 Так, торопясь, он зашагал тревожно; И вновь со мной остались эти два, Чье имя в мире было столь вельможно.
100 Уже его я различал едва, И он не больше был доступен взгляду, Чем были разуму его слова,
103 Когда живую, всю в плодах, громаду Другого древа я увидел вдруг, Крутого склона обогнув преграду.
106 Я видел – люди, вскинув кисти рук, Взывали к листьям, веющим широко, Как просит детвора, теснясь вокруг,
109 А окруженный не дает до срока, Но, чтобы зуд желания возрос, Приманку держит на виду высоко.
112 Потом ушли, как пробудясь от грез. Мы подступили, приближаясь слева, К стволу, не внемлющему просьб и слез.
115 «Идите мимо! Это отпрыск древа, Которое растет на высотах И от которого вкусила Ева».
118 Так чей-то голос говорил в листах; И мы, теснясь, запретные пределы Вдоль кручи обогнули второпях.
136
121 «Припомните, – он говорил, – Нефелы Проклятый род, когда он, сыт и пьян, На бой с Тезеем ринулся, двутелый;
124 И как вольготно лил еврейский стан, За что и был отвергнут Гедеоном, Когда с холмов он шел на Мадиан».
127 Так, стороною, под нависшим склоном, Мы шли и слушали про грех обжор, Сопровожденный горестным уроном.
130 Потом, все трое, вышли на простор И так прошли в раздумье, молчаливы, За тысячу шагов, потупя взор.
133 «О чем бы так задуматься могли вы?» – Нежданный голос громко прозвучал, Так что я вздрогнул, словно зверь пугливый.
136 Я поднял взгляд; вовеки не блистал Настолько ослепительно и ало В горниле сплав стекла или металл,
139 Как тот блистал, чье слово нас встречало: «Чтобы подняться на гору, здесь вход; Идущим к миру – здесь идти пристало».
142 Мой взор затмился, встретив облик тот; И я пошел вослед за мудрецами, Как человек, когда на слух идет.
145 И как перед рассветными лучами Благоухает майский ветерок, Травою напоенный и цветами,
148 Так легкий ветер мне чело облек, И я почуял перьев мановенье, Распространявших амврозийный ток,
137
151 И услыхал: «Блажен, чье озаренье Столь благодатно, что ему чужда Услада уст и вкуса вожделенье,
154 Чтоб не алкать сверх меры никогда».
138
Песнь двадцать пятая
Час понуждал быстрей идти по всклону, Затем что солнцем полуденный круг Был сдан Тельцу, а ночью – Скорпиону;
4 И словно тот, кто не глядит вокруг, Но направляет к цели шаг упорный, Когда ему помедлить недосуг,
7 Мы, друг за другом, шли тесниной горной, Где ступеней стесненная гряда Была как раз для одного просторной.
10 Как юный аист крылья иногда Поднимет к взлету и опустит снова, Не смея оторваться от гнезда,
13 Так и во мне, уже вспылать готова, Тотчас же угасала речь моя, И мой вопрос не претворялся в слово.
16 Отец мой, видя, как колеблюсь я, Сказал мне на ходу: «Стреляй же смело, Раз ты свой лук напряг до острия!»
19 Раскрыв уста уже не оробело: «Как можно изнуряться, – я сказал, – Там, где питать не требуется тело?»
22 «Припомни то, как Мелеагр сгорал, Когда подверглась головня сожженью, И минет горечь, – он мне отвечал. –
25 И, рассудив, как всякому движенью Движеньем вторят ваши зеркала, Ты жесткое принудишь к размягченью.
139
28 Но, чтобы мысль твоя покой нашла, Вот Стаций здесь; и я к нему взываю, Чтобы твоя болячка зажила».
31 «Прости, что вечный строй я излагаю В твоем присутствии, – сказал поэт. – Но отказать тебе я не дерзаю».
34 Потом он начал: «Если мой ответ Ты примешь в разуменье, сын мой милый, То сказанному «как» прольется свет.
37 Беспримесная кровь, которой жилы Вобрать не могут в жаждущую пасть, Как лишнее, чего доесть нет силы,
40 Приемлет в сердце творческую власть Образовать собой все тело ваше, Как в жилах кровь творит любую часть.
43 Очистясь вновь и в то сойдя, что краше Не называть, впоследствии она Сливается с чужой в природной чаше.
46 Здесь та и эта соединена, Та – покоряясь, эта – созидая,
Затем что в высшем месте рождена.
49 Смешавшись с той и к делу приступая, Она ее сгущает, сгусток свой, Раз созданный, помалу оживляя.
52 Зиждительная сила, став душой, Лишь тем отличной от души растенья, Что та дошла, а этой – путь большой,
55 Усваивает чувства и движенья, Как гриб морской, и нужные дает
Зачатым свойствам средства выраженья.
58 Так ширится, мой сын, и так растет То, что в родящем сердце пребывало,
140