новая папка / Данте Алигьери_Божественная комедия_ХЛ-1974_Чистилище
.pdf28 Так чей-то голос молвил в темноте. «Ответь, – сказал учитель, – и при этом Дознайся, здесь ли выход к высоте».
31 И я: «О ты, что, осиянный светом, Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен, Когда пройдешь со мной, моим ответом».
34 «Пройду, насколько я идти волен; И если дым преградой стал меж нами, Нам связью будет слух», – ответил он.
37 Я начал так: «Повитый пеленами, Срываемыми смертью, вверх иду, Подземными измучен глубинами;
40 И раз угодно божьему суду, Чтоб я увидел горние палаты, Чему давно примера не найду,
43 Скажи мне, кем ты был до дня расплаты
Иверно ли ведет стезя моя,
Итвой язык да будет наш вожатый».
46 «Я был ломбардец, Марко звался я; Изведал свет и к доблести стремился, Куда стрела не метит уж ничья.
49 А с правильной дороги ты не сбился». Так он сказал, добавив: «Я прошу, Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился».
52 И я: «Твое желанье я свершу; Но у меня сомнение родилось, И я никак его не разрешу.
55 Возникшее, оно усугубилось От слов твоих, мне подтвердивших то,
С чем здесь и там оно соединилось.
58 Как ты сказал, теперь уже никто Добра не носит даже и личину:
91
Зло и внутри, и сверху разлито.
61 Но укажи мне, где искать причину: Внизу иль в небесах? Когда пойму, Я и другим поведать не премину».
64 Он издал вздох, замерший в скорбном «У!», И начал так, в своей о нас заботе:
«Брат, мир-слепец, и ты сродни ему.
67 Вы для всего причиной признаете Одно лишь небо, словно все дела Оно вершит в своем круговороте.
70 Будь это так, то в вас бы не была Свободной воля, правды бы не стало В награде за добро, в отмщенье зла.
73 Влеченья от небес берут начало, – Не все; но скажем даже – все сполна, – Вам дан же свет, чтоб воля различала
76 Добро и зло, и ежели она Осилит с небом первый бой опасный,
То, с доброй пищей, победить должна.
79 Вы лучшей власти, вольные, подвластны И высшей силе, влившей разум в вас; А небеса к нему и непричастны.
82 И если мир шатается сейчас, Причиной – вы, для тех, кто разумеет; Что это так, покажет мой рассказ.
85 Из рук того, кто искони лелеет Ее в себе, рождаясь, как дитя, Душа еще и мыслить не умеет,
88 Резвится, то смеясь, а то грустя, И, радостного мастера созданье, К тому, что манит, тотчас же летя.
91 Ничтожных благ вкусив очарованье,
92
Она бежит к ним, если ей препон Не создают ни вождь, ни обузданье.
94 На то и нужен, как узда, закон; На то и нужен царь, чей взор открыто
Хоть к башне Града был бы устремлен.
97 Законы есть, но кто же им защита? Никто; ваш пастырь жвачку хоть жует, Но не раздвоены его копыта;
100 И паства, видя, что вожатый льнет К благам, будящим в ней самой влеченье, Ест, что и он, и лучшего не ждет.
103 Ты видишь, что дурное управленье Виной тому, что мир такой плохой, А не природы вашей извращенье.
106 Рим, давший миру наилучший строй, Имел два солнца, так что видно было, Где божий путь лежит и где мирской.
109 Потом одно другое погасило; Меч слился с посохом, и вышло так, Что это их, конечно, развратило
112 И что взаимный страх у них иссяк. Взгляни на колос, чтоб не сомневаться; По семени распознается злак.
115 В стране, где По и Адиче струятся, Привыкли честь и мужество цвести; В дни Федерика стал уклад ломаться;
118 И что теперь открыты все пути Для тех, кто раньше к людям честной жизни Стыдился бы и близко подойти.
121 Есть, правда, новым летам к укоризне, Три старика, которые досель Томятся жаждой по иной отчизне:
93
124 Герардо славный; Гвидо да Кастель, «Простой ломбардец», милый и французу; Куррадо да Палаццо. Неужель
127 Не видишь ты, что церковь, взяв обузу Мирских забот, под бременем двух дел Упала в грязь, на срам себе и грузу?»
130 «О Марко мой, я всё уразумел, – Сказал я. – Вижу, почему левиты Не получили ничего в удел.
133 Но кто такой Герардо знаменитый, Который в диком веке, ты сказал, Остался миру как пример забытый?»
136 «Ты странно говоришь, – он отвечал. – Ужели ты, в Тоскане обитая, Про доброго Герардо не слыхал?
139 Так прозвище ему. Вот разве Гайя, Родная дочь, снабдит его другим. Храни вас бог! А я дошел до края.
142 Уже заря белеется сквозь дым, – Там ангел ждет, – и надо, чтоб от света Я отошел, покуда я незрим».
145 И повернул, не слушая ответа.
94
Песнь семнадцатая
Читатель, если ты в горах, бывало, Бродил в тумане, глядя, словно крот, Которому плева глаза застлала,
4 Припомни миг, когда опять начнет Редеть густой и влажный пар, – как хило Шар солнца сквозь него сиянье льет;
7 И ты поймешь, каким вначале было, Когда я вновь его увидел там, К закату нисходившее светило.
10 Так, примеряясь к дружеским шагам Учителя, я шел редевшей тучей К уже умершим под горой лучам.
13 Воображенье, чей порыв могучий Подчас таков, что, кто им увлечен, Не слышит рядом сотни труб гремучей,
16 В чем твой источник, раз не в чувстве он? Тебя рождает некий свет небесный, Сам или высшей волей источен.
19 Жестокость той, которая телесный Сменила облик, певчей птицей став, В моем уме вдавила след чудесный;
22 И тут мой дух всего себя собрав В самом себе, все прочее отринул, С тем, что вовне, общение прервав.
25 Затем в мое воображенье хлынул Распятый, гордый обликом, злодей, Чью душу гнев и в смерти не покинул.
95
28 Там был с Эсфирью, верною своей Великий Артаксеркс и благородный Речами и делами Мардохей.
31 Когда же этот образ, с явью сходный, Распался наподобье пузыря, Лишившегося оболочки водной, –
34 В слезах предстала дева, говоря: «Зачем, царица, горестной кончины Ты захотела, гневом возгоря?
37 Ты умерла, чтоб не терять Лавины, – И потеряла! Я подъемлю гнет Твоей, о мать, не чьей иной судьбины».
40 Как греза сна, когда ее прервет Волна в глаза ударившего света, Трепещет миг, потом совсем умрет, –
43 Так было сметено виденье это В лицо мое ударившим лучом, Намного ярче, чем сиянье лета.
46 Пока, очнувшись, я глядел кругом, Я услыхал слова: «Здесь восхожденье», И я уже не думал о другом,
49 И волю охватило то стремленье Скорей взглянуть, кто это говорил, Которому предел – лишь утоленье.
52 Но как на солнце посмотреть нет сил, И лик его в чрезмерном блеске тает, Так точно здесь мой взгляд бессилен был.
55 «То божий дух, и нас он наставляет Без нашей просьбы и от наших глаз Своим же светом сам себя скрывает.
58 Как мы себя, так он лелеет нас; Мы, чуя просьбу и нужду другого,
96
Уже готовим, злобствуя, отказ.
61 Направим шаг на звук такого зова; Идем наверх, пока не умер день; Нельзя всходить средь сумрака ночного».
64 Так молвил вождь, и мы вступили в тень Высокой лестницы, свернув налево; И я, взойдя на первую ступень,
67 Лицом почуял как бы взмах обвева; «Beati, – чей-то голос возгласил, – Pacific!, в ком нет дурного гнева!»
70 Уже к таким высотам уходил Пред наступавшей ночью луч заката, Что кое-где зажглись огни светил.
73 «О мощь моя, ты вся ушла куда-то!» – Сказал я про себя, заметя вдруг, Что сила ног томлением объята.
76 Мы были там, где, выйдя в новый круг, Кончалась лестница, и здесь, у края, Остановились, как доплывший струг.
79 Я начал вслушиваться, ожидая, Не огласится ль звуком тишина; Потом, лицо к поэту обращая:
82 «Скажи, какая, – я сказал, – вина Здесь очищается, отец мой милый? Твой скован шаг, но речь твоя вольна».
85 «Любви к добру, неполной и унылой, Здесь придается мощность, – молвил тот. – Здесь вялое весло бьет с новой силой.
88 Пусть разум твой к словам моим прильнет, И будет мой урок немногословный Тебе на отдыхе как добрый плод.
91 Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, –
97
Так начал он, – ты это должен знать, Полна любви, природной иль духовной.
94 Природная не может погрешать; Вторая может целью ошибиться, Не в меру скудной иль чрезмерной стать.
97 Пока она к высокому стремится, А в низком за предел не перешла,
Дурным усладам нет причин родиться;
100 Но где она идет стезею зла Иль блага жаждет слишком или мало,
Там тварь завет творца не соблюла.
103 Отсюда ясно, что любовь – начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало.
106 А так как взор любви склонен всегда К тому всех прежде, кем она носима, То неприязнь к себе вещам чужда.
109 И так как сущее неотделимо От Первой сущности, она никак Не может оказаться нелюбима.
112 Раз это верно, остается так:
Зло, как предмет любви, есть зло чужое, И в вашем иле вид ее трояк.
115 Иной надеется подняться вдвое, Поправ соседа, – этот должен пасть, И лишь тогда он будет жить в покое;
118 Иной боится славу, милость, власть Утратить, если ближний вознесется; И неприязнь томит его, как страсть;
121 Иной же от обиды так зажжется, Что голоден, пока не отомстит, И мыслями к чужой невзгоде рвется.
98
124 И этой вот любви троякий вид Оплакан там внизу; но есть другая, Чей путь к добру – иной, чем надлежит.
127 Все смутно жаждут блага, сознавая, Что мир души лишь в нем осуществим, И все к нему стремятся, уповая.
130 Но если вас влечет к общенью с ним Лишь вялая любовь, то покаянных Казнит вот этот круг, где мы стоим.
133 Еще есть благо, полное обманных, Пустых отрад, в котором нет того,
В чем плод и корень благ, для счастья данных.
136 Любовь, чресчур алкавшая его, В трех верхних кругах предается плачу; Но в чем ее тройное естество,
139 Я умолчу, чтоб ты решил задачу».
99
Песнь восемнадцатая
Окончил речь наставник мой высокий И мне глядел в глаза, чтобы узнать, Вполне ли я постиг его уроки.
4 Я, новой жаждой мучимый опять, Вовне молчал, внутри твердил: «Не дело Ему, быть может, слишком докучать».
7 Он, как отец, поняв, какое тлело Во мне желанье, начал разговор, Чтоб я решился высказаться смело.
10 И я: «Твой свет так оживил мне взор, Учитель, что ему наглядным стало Все то, что перед ним ты распростер;
13 Но, мой отец, еще я знаю мало, Что есть любовь, в которой всех благих И грешных дел ты полагал начало».
16 «Направь ко мне, – сказал он, – взгляд своих Духовных глаз, и вскроешь заблужденье Слепцов, которые ведут других.
19 В душе к любви заложено стремленье, И все, что нравится, ее влечет, Едва ее поманит наслажденье.
22 У вас внутри воспринятым живет Наружный образ, к вам запав – таится И душу на себя взглянуть зовет;
25 И если им, взглянув, она пленится, То этот плен – любовь; природный он,
100