Восточная литература на русском языке / Цао Сюэцинь - Сон в красном тереме. Том 3

взять в руки цинь, необходимо привести в порядок одежду, начиная с головного убора, надеть следует плащ из перьев аиста либо широкий халат, подражая предкам, – лишь тогда ты достоин коснуться божественного инструмента. Вымой руки, воскури благовония, сядь на мягкое ложе, положи цинь на столик так, чтобы его пятый лад находился против твоего сердца, и начинай играть обеими руками – лишь тогда тело и душа придут в гармонию. Играть следует торжественно или бодро, в зависимости от настроения…

–Я хотел учиться развлечения ради, – сказал Баоюй. – А так, как ты говоришь, действительно трудно!..

Вошла Цзыцзюань и, взглянув на Баоюя, с улыбкой спросила:

–Чем это второй господин так взволнован?

–Сестрица просвещает меня в моем невежестве! – воскликнул Баоюй. – Так бы и слушал ее без конца.

–Я не об этом, – сказала Цзыцзюань. – Скажите лучше, что привело вас нынче сюда? Почему раньше не приходили?

–Я слышал, сестрица больна, и не хотел ее беспокоить, – ответил Баоюй. – Кроме того, школа отнимает все время.

–Не утруждайте, пожалуйста, барышню, – прервала его Цзыцзюань. – Она лишь недавно поправилась.

–А я заслушался и не подумал, что она устала! – воскликнул Баоюй.

–Я совсем не устала, – возразила Дайюй, – напротив, эта беседа для меня – развлечение. Боюсь только, что не очень хорошо объясняю.

–Не бойся, постепенно я все пойму! – заверил ее Баоюй, вставая, и добавил: – В самом деле, сестрица, тебе нужно отдохнуть! Завтра расскажу о нашем разговоре Таньчунь и Сичунь и пришлю их к тебе, пусть учатся музыке, а я буду вас слушать.

–Выбрал для себя самое легкое, – засмеялась Дайюй. – Но если слушать не понимая…

–Она осеклась, подумав о своих чувствах к Баоюю.

–Главное – научитесь играть, я буду с удовольствием слушать, – промолвил Баоюй. –

А окажусь «быком»9, не обращайте внимания.

Дайюй слегка улыбнулась и покраснела, а Цзыцзюань и Сюэянь рассмеялись.

Баоюй собрался уходить, когда вошла Цювэнь, а с ней другая служанка, державшая в руках горшок с орхидеей.

–Госпоже прислали в подарок четыре горшка с орхидеями, – сказала Цювэнь, – но ей некогда заниматься цветами, и она велела один цветок отнести второму господину Баоюю, а другой – барышне Дайюй.

Дайюй заметила два бутона на одной веточке – и сердце ее дрогнуло. Она не знала, счастливое это предзнаменование или несчастливое. Из задумчивости ее вывел Баоюй. Поглощенный мыслями о цине, он сказал:

–А почему бы тебе, сестрица, не сочинить песню на мотив «Гляжу на орхидею»? Дайюй стало не по себе. Проводив Баоюя и вернувшись в комнату, она поглядела на

цветок и подумала: «Весной все расцветает, на деревьях появляются листья, а я молода, но немощна, словно тростник или ива осенью! Если бы мои мечты сбылись, возможно, я постепенно поправилась бы! Но проходит весна, и ветер и дождь срывают лепестки!»

При этой мысли слезы заструились из глаз Дайюй. «Что это с барышней? – подумала Цзыцзюань. – Только что была веселой, а поглядела на цветы – и расстроилась».

Цзыцзюань всячески старалась развлечь барышню, когда явилась служанка от Баочай. Если хотите узнать, с чем она пришла, прочтите следующую главу.

Глава восемьдесят седьмая

9 …окажусь «быком»… – Намек на поговорку «Не играй на цине перед быком».

Расстроенная печальными стихами и воспоминаниями, девушка играет на цине; в предающуюся созерцанию молодую монахиню вселяется дух блуждающего огня

Итак, Дайюй велела впустить служанку. Та справилась о здоровье Дайюй и отдала письмо. Дайюй предложила служанке чаю, а сама принялась читать письмо:

«Увы, я не смогла провести с тобой день твоего рождения. На нас обрушилось столько неприятностей, а мать уже стара, ей не углядеть за всем. По целым дням у нас грызня и скандалы, а тут еще свалилось несчастье – неотвратимое, как ветер или дождь. Я совершенно не сплю, ночами ворочаюсь с боку на бок, одолевают мрачные мысли! Мы с тобой очень близки по духу, и ты должна меня понять!

Помнишь нашу «Бегонию»? А как мы осенью любовались хризантемами и ели крабов, помнишь? Весело тогда было. Запали в душу такие строки:

Ты родилась в недобрый день, под несчастливою звездой. Тогда предчувствие невзгод жизнь омрачило всей семье. Сковала, как сирот, сестер неодолимая печаль, А матушка в года свои совсем ослабла, одряхлела…

Покоя не было у нас весь день, с рассвета до темна

Рычанье тигра, песий лай10 не утихали ни на миг, Потом обрушилась беда… Весь дом несчастье потрясло, — Неистовей, чем ветра шквал, сильней, чем ливень в

непогоду11.

Ночь глубока, а я томлюсь. Ворочаюсь, и – не заснуть. О, бесконечная печаль! Нет ей начала, нет конца!

С тобою мысленно делю раздумья грустные свои, Лишь у тебя могу искать сочувствие и пониманье…

Я вспоминаю, как возник наш круг – «Бегония» – в те дни, Когда осенняя пора в нас породила свежесть чувств, Любуясь хризантемой, мы вкушали крабов не спеша, Был тесен долгий наш союз, и всем казалась жизнь отрадной.

…Я помню фразу из стиха, которую хочу прочесть: «Одну лишь верхнюю из веток Не заслоняет тень от мира,

А веток остальных удел Неторопливо расцветать…»

Никто так горько не вздыхал о быстротечности расцвета, Как мы с тобою в те часы, когда одни цветам внимали…

10…Рычанье тигра, песий лай… – Баочай имеет в виду брань жены старшего брата Ся Цзиньгуй.

11…Ветра шквал… ливень в непогоду… – Образы из стихотворения танского поэта Лю Цзунъюаня «Поднимаясь на городскую стену города Лючжоу…», в котором есть строки:

Ветра шквал разбросал небрежно Листья лотоса на воде,

И смоковницу дождь жестокий Исхлестал и прибил к стене.

…Воспоминанья о былом сейчас растрогали меня, Я в четырех строфах тебе поведать так хочу об этом.

Нельзя сказать, что нет причин прорваться стону моему; И все же песню предпочту, в которой растворятся слезы.

Прискорбно: меняется времени счет, И снова холодная осень подкралась. Тревожит по-прежнему горе семьи, Живу одиноко, в разлуке печалясь…

Мне чудится в северной комнате мать, — Возможно ль не помнить ее треволненья? Печаль ее, нет, не могла я унять, Поэтому в сердце, как прежде, – смятенье…

* * *

Сгущается в небе копна облаков, И ветер вздыхает и стонет уныло, Иду к середине двора, где листва Под инеем белым засохла, застыла.

Куда мне податься? Что делать? Как быть? Утрачена радость. Приходит усталость. Лишь горечь да жалость в глубинах души,

Лишь горечь да жалость… Вот все, что осталось!

* * *

Есть омут, где ищет покоя осетр; Есть балка под крышей – журавль к ней

стремится; Дракон обретает жилье под водой, А мой где приют, незатейливой птицы?

Я никну от горестных дум головой И так вопрошаю пространство и дали:

«О, Неба бескрайность! О, толща земли! А вы б затаенную скорбь угадали?..»

* * *

Серебряный в небе бледнеет поток12, Тепло исчезает, и холодом веет. Луна искривила под утро лучи,

А чайник затих и вот-вот опустеет…13

12 Серебряный в небе бледнеет поток… – Имеется в виду Млечный Путь.

Печальное сердце стучит и стучит, Но вздох мой невольный – увы – не поможет.

И все ж на призывный и жалобный стон Сочувственно ты отзовешься, быть может?»

Дайюй прочла и сама загрустила.

«Эти стихи, – подумала девушка, – Баочай послала не кому-нибудь, а именно мне, мы и

всамом деле очень близки по духу и понимаем друг друга».

Вэто время снаружи донеслись голоса:

–Сестра Дайюй дома?

–Кто там? – отозвалась Дайюй, поспешно складывая письмо. В комнату уже входили Таньчунь, Сянъюнь, Ли Вэнь и Ли Ци.

Девушки справились о здоровье Дайюй, выпили чаю и принялись болтать.

Они вспомнили, как сочиняли в минувшем году стихи о хризантеме, и Дайюй сказала:

–Странно! С тех пор как сестра Баочай поселилась у себя дома, она почти перестала бывать у нас. Всего раз или два заглядывала. Не знаю, что будет дальше?

–Придет еще, – улыбнулась Таньчунь. – Почему бы ей не прийти? Дело в том, что жена ее старшего брата оказалась слишком строптивой, тетушка Сюэ в летах, и ей трудно со всем управляться, а тут еще эта беда с Сюэ Панем – весь дом на Баочай. У нее нет свободной минутки.

За окном прошумел ветер, сорвал листья с деревьев, бросил в оконную бумагу, и по комнате разлился какой-то необыкновенный аромат.

–Что это? – изумились девушки. – Какой знакомый запах!

–Похоже на коричные цветы, – промолвила Дайюй.

–Сестра Линь Дайюй все еще думает, что живет на юге, – улыбнулась Таньчунь. – Откуда взяться осенью коричным цветам?

–Возможно, мне показалось, – проговорила Дайюй. – Я ведь сказала «похоже»!

–Лучше помолчала бы, третья сестра, – обратилась Сянъюнь к Таньчунь. – Разве не помнишь пословицу: «На десять ли струят аромат лотосы, всю осень благоухает коричник»? Сейчас на юге как раз расцветает поздний коричник. Съезди туда и узнаешь.

–Зачем я поеду на юг? – с улыбкой произнесла Таньчунь. – Все, что ты говоришь, мне известно, так что можешь не хвастаться своими познаниями!

Ли Вэнь и Ли Ци рассмеялись.

–К слову сказать, сестрица, ты не то говоришь, – заметила Дайюй. – Здесь уместна другая пословица: «Человек – это небожитель, странствующий по земле». Сегодня он здесь, завтра – там. Взять, к примеру, меня. Я – уроженка юга, а живу в этих краях!

–Молодец Дайюй! – смеясь, захлопала в ладоши Сянъюнь. – Ну, что ты теперь скажешь, третья сестра? Не только сестрица Дайюй из других мест, мы тоже. Есть среди нас коренные северянки. Есть уроженки юга, выросшие на севере. Некоторые выросли на юге, но сейчас живут на севере. Раз все мы вместе, значит, так предопределено судьбой.

Все были согласны с Сянъюнь. Таньчунь ничего не сказала, лишь засмеялась. Поболтав еще немного, девушки стали расходиться, сказав вышедшей их проводить

Дайюй:

–Иди в комнату, а то как бы не простудиться!

Дайюй постояла у дверей, сказала несколько слов сестрам на прощанье, а потом долго глядела им вслед.

Возвратившись к себе, она подошла к окну, в задумчивости созерцая закатное солнце и птиц, улетающих в горы.

Дайюй вспомнились слова Сянъюнь, и она подумала:

13 …А чайник затих и вот-вот опустеет… – Иносказание со смыслом: ночь уже на исходе, и скоро будет рассвет.

«Были бы живы отец с матерью, я и сейчас наслаждалась бы живописными пейзажами юга, весенними цветами, осенней луной, прекрасными реками и горами, „мостами Двадцати четырех“14, памятниками времен Шести династий…15 У меня было бы много служанок, роскошные коляски, расписные лодки, богато убранные покои. Не приходилось бы думать над каждым словом, над каждым шагом. Здесь мне хоть и оказывают всяческие знаки внимания, но чужой дом есть чужой дом. В чем провинилась я в одном из прежних рождений, что обречена на одиночество и печаль? Что «с утра до вечера слезами лицо умываю!», как сказал Хоучжу?»16

Мысли Дайюй витали сейчас далеко-далеко.

Взглянув на барышню, Цзыцзюань подумала, что это сестры расстроили ее своими разговорами о юге.

–Барышни вас утомили, – сказала Цзыцзюань. – Я велела Сюэянь распорядиться на кухне, чтобы для вас приготовили суп с капустой, креветками и ростками бамбука, а еще кашу из цзяннаньского риса. Что скажете, барышня?

–Это хорошо, – ответила Дайюй, – только кашу лучше дома сварить.

–Я тоже так думаю, – согласилась Цзыцзюань. – На кухне не очень чисто, но тетушка Лю обещала, что ее дочка, Уэр, все сварит дома.

–Дело не в том, что на кухне не чисто, – возразила Дайюй. – Просто неловко обременять людей. Когда я болела, мы ничего не готовили, брали еду у других.

Глаза у Дайюй покраснели.

–Ах, барышня, – заметила Цзыцзюань, – вы слишком мнительны. Вы – внучка старой госпожи и ее любимица. Служанки всячески стараются угодить вам. Кто же станет выражать недовольство?!

–Ты только что сказала вскользь об Уэр, – перевела Дайюй разговор на другое. – Не подруга ли она Фангуань, той, что прислуживала второму господину Баоюю?

–Она самая, – ответила Цзыцзюань.

–Говорят, ее собираются сделать служанкой. Слыхала?

–Слыхала, – ответила Цзыцзюань. – Она лишь недавно оправилась от болезни, и ее хотели взять служанкой в сад, но пока вопрос этот не решен из-за неприятности с Цинвэнь и другими девушками.

–Мне кажется, она скромная, хорошая девочка, – заметила Дайюй.

Пока они разговаривали, женщина-служанка принесла суп.

–Тетушка Лю велела передать барышне, – сказала она вышедшей навстречу Сюэянь, – что суп этот приготовила у себя дома Уэр, хотела угодить барышне – ведь на кухне не очень чисто.

Сюэянь отнесла суп в комнату и снова вышла, чтобы передать тетушке Лю благодарность за хлопоты.

Вернувшись, Сюэянь накрыла на стол и спросила:

–Не хотите ли, барышня, маринованной капусты с пряностями, конопляным маслом и уксусом, той, что нам привезли с юга?

–Давай, – отозвалась Дайюй, – только немного!

Она поела каши, запила супом и отодвинула чашку. Служанки убрали посуду, вынесли из комнаты стол, а взамен принесли маленький, которым обычно пользовалась Дайюй.

Вымыв руки и прополоскав рот, Дайюй обратилась к Цзыцзюань:

14«Мосты Двадцати четырех» – название мостов в провинции Цзянсу, где в древности двадцать четыре знаменитые красавицы играли на флейтах.

15…времен Шести династий… – То есть династий, правивших в Китае с конца III по VI в. (Лючао).

16Хоучжу (Ли Хоучжу или Ли Юй) – правитель владения Южная Тан (937 – 975 гг.), выдающийся поэт.

–Благовоний в курильницу добавляла?

–Сейчас добавлю, – ответила та.

–Кашу и суп можете доесть! – продолжала Дайюй. – Приготовлены они чисто и вкусно. А благовоний я добавлю сама.

Цзыцзюань и Сюэянь отправились в прихожую.

Дайюй добавила в курильницу благовоний, села к столу и собралась читать, но в это

время в саду зашумел ветер, забренчали железные лошадки под стрехой17. В комнату вошла Сюэянь – она уже успела поесть.

–С каждым днем становится холоднее, – сказала Дайюй. – Вы проветрили теплую одежду, как я вчера приказала?

–Проветрили, – ответила Сюэянь.

–Принеси-ка мне что-нибудь теплое, – попросила Дайюй, – я накину на плечи.

Сюэянь принесла целый узел с одеждой.

Перебирая вещи, Дайюй вдруг заметила небольшой сверточек, перевязанный шелковым платком. В нем оказался платок, подаренный ей Баоюем во время ее болезни; на нем сохранились написанные ею стихи и следы слез. Здесь же лежал изрезанный в клочья мешочек для благовоний, чехол для веера и шнурок, на котором Баоюй прежде носил чудодейственную яшму.

Все это Цзыцзюань вытащила из сундука и сунула в узел, чтобы не затерялось. Только сейчас Дайюй вспомнила об этих дорогих ей вещицах и, забыв, что хотела

потеплее одеться, принялась перечитывать стихи на платке. Слезы навернулись ей на глаза. В этот момент вошла Цзыцзюань. Она сразу заметила, что Дайюй, заплаканная, смотрит на столик, где лежат изрезанный мешочек для благовоний, чехол для веера и

шнурок с бахромой, а рядом стоит Сюэянь с узлом. Поистине:

Потеряв человека, к которому сердце влекло,

Вжизни все потеряешь, чего ты мечтала добиться. И тогда на следы прежде пролитых, высохших слез

Внепредвиденный час могут новые слезы пролиться.

Цзыцзюань сразу догадалась, что эти вещи напомнили Дайюй прошлое, взволновали ее

ирасстроили. Утешать девушку было бесполезно, поэтому Цзыцзюань с улыбкой сказала:

–Что это вам, барышня, вздумалось рассматривать эти старые вещи? Вы с господином Баоюем тогда были еще детьми: то ссорились, то мирились. Глядя на вас, можно было только смеяться. Теперь вы совсем по-другому ведете себя и не стали бы ни с того ни с сего портить вещи!

Вместо того чтобы успокоиться после этих слов, Дайюй еще больше расстроилась: она вспомнила, каким был Баоюй, когда она приехала в этот дом, и из глаз ее покатились слезы, как жемчужины с разорвавшейся нитки.

–Оденьтесь потеплее, барышня! – сказала Цзыцзюань, – ведь Сюэянь ждет.

Дайюй бросила платок. Цзыцзюань завернула в него мешочек для благовоний и остальные вещи и поспешила убрать.

Дайюй набросила меховую накидку и, печальная, направилась в прихожую, но тут взгляд ее упал на стихи, присланные Баочай. Она взяла их со столика, дважды перечитала и

17 …железные лошадки под стрехой. – Как гласит предание, однажды император Юань-ди (48—33 гг. до н.э.) увидел на берегу пруда бамбук. Вспомнив, что его жена не может уснуть, не слыша шелеста бамбука, он велел сделать из яшмы фигурки драконов и повесить их под стрехой покоев, где жила императрица. Когда дул ветер, фигурки ударялись друг о друга, и звук ударов напоминал шелест бамбука. Впоследствии это стало обычаем, но подвешивали фигурки лошадей, сделанные из металла, поскольку дракона отождествляли с императором, и никто не имел права держать у себя его изображение.

со вздохом произнесла:

– Положение у нас разное, но мы обе страдаем. Сочиню стихотворение тоже из четырех разделов, переложу на музыку, чтобы можно было петь под аккомпанемент циня, и завтра же отошлю ей.

Она велела Сюэянь принести письменные принадлежности и написала стихотворение. Затем раскрыла ноты для циня, выбрала два мотива: «С жалостью гляжу на орхидею» и «Думаю о мудреце»18, переложила на них стихи и снова переписала. После этого она приказала Сюэянь достать из ящика маленький цинь, привезенный еще из дому, настроила его и попробовала сыграть сочиненные песни.

Надо сказать, что Дайюй и в самом деле была одаренной. Играть она училась давно, еще живя дома, и с тех пор не брала в руки инструмент, но сейчас быстро освоилась и играла до самого вечера, пока не пришло время ложиться спать. О том, как прошла ночь, мы рассказывать не будем.

А сейчас вернемся к Баоюю. В тот день он поднялся рано, как и обычно, быстро привел себя в порядок и собрался в школу, как вдруг прибежал мальчик-слуга и воскликнул:

–Вам повезло, второй господин! Господина учителя нынче нет в школе, и всех отпустили с занятий!

–А ты правду говоришь? – усомнился Баоюй.

–Если не верите, сами глядите! Третий господин Цзя Хуань и ваш племянник Цзя Лань возвращаются из школы!

Баоюй повнимательней присмотрелся – и в самом деле: Цзя Хуань и Цзя Лань в сопровождении мальчиков-слуг приближались к нему, о чем-то весело разговаривая, но, увидев Баоюя, остановились.

–Почему вы не в школе? – спросил Баоюй.

–Нас отпустил господин учитель, – отвечал Цзя Хуань.

Сомнений у Баоюя больше не было, он побежал сообщить отцу и бабушке, что в школу сегодня идти не надо, и вернулся к себе.

Рассказав удивленной Сижэнь, что занятий сегодня не будет, Баоюй посидел немного и собрался уходить.

–Ты куда торопишься? – крикнула вслед ему Сижэнь. – Отдохнул бы, раз отпустили!

–Ты, пожалуй, права, – ответил Баоюй, замедляя шаг. – Но очень хочется погулять. Ведь отпустили всего на день. Когда еще представится такой случай?! Ты должна меня понять.

–Ладно, иди, – улыбнулась Сижэнь – ей вдруг стало жаль Баоюя.

Пока они разговаривали, служанки принесли завтрак, и Баоюю пришлось остаться. Он наскоро поел и помчался к Дайюй. Во дворе Сюэянь сушила платок.

–Барышня позавтракала? – спросил Баоюй.

–Давно, еще когда встала. Выпила полчашки отвара, да и то через силу, – ответила Сюэянь. – Сейчас она отдыхает. Вы погуляйте, а попозже придете.

Идти Баоюю было некуда, но тут он вспомнил, что давно не навещал Сичунь, и направился к террасе Ветра в зарослях осоки.

Баоюй постоял у окна комнаты Сичунь. Там было тихо. Юноша уже хотел уйти, подумав, что девушка спит, как вдруг услышал шум. Что-то легонько стукнуло, и раздался

18 …«С жалостью гляжу на орхидею», «Думаю о мудреце»… – В данном случае речь идет о Конфуции,

которому приписывается авторство песни «С жалостью гляжу на орхидею». Как гласит предание, Конфуций одно время странствовал из княжества в княжество, желая поступить на службу к какому-нибудь князю. Направляясь вдоль ущелья из княжества Бэй в княжество Лу, он увидел одиноко растущую орхидею и со вздохом сказал: «Орхидея своим благоуханьем достойна услаждать вана, а растет она здесь, среди простых трав. Так и мудрец, – если время его не пришло, вынужден жить в окружении невежественных людей». Он остановил свою повозку и сочинил песню об орхидее.

голос:

– Надо было по-другому пойти!

Баоюй догадался, что в доме играют в облавные шашки, но кому принадлежит голос, не разобрал.

Тут совершенно отчетливо прозвучал голос Сичунь:

–Почему по-другому? Ты так идешь, а я вот так. А если ты пойдешь так, я тоже так пойду и замкну кольцо.

–А если я пойду так? – вновь послышался первый голос.

–Ох! – воскликнула Сичунь. – Значит, вот какой ход был у тебя в запасе! А я не приняла мер предосторожности!

Голос девушки, которая была у Сичунь, не принадлежал ни одной из сестер Баоюя, но показался ему очень знакомым. Решив, что посторонних здесь быть не может, Баоюй осторожно отодвинул занавеску и вошел. «Стоящая за порогом» – вот кто оказался в комнате

–монахиня Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки. Юноша не осмелился мешать, а Мяоюй, увлеченная игрой, его не замечала. Баоюй молча стоял в стороне, наблюдая.

–Разве тебе не нужны мои шашки, что стоят в этом углу? – вдруг спросила Мяоюй у Сичунь.

–Почему не нужны? – ответила Сичунь. – Просто мне некуда торопиться! Им все равно не уйти!

–Не хвастайся, – отвечала Мяоюй, – посмотри-ка внимательней!

–Сейчас мне ходить, – заметила Сичунь, – пойду, а потом погляжу, как пойдешь ты. Мяоюй тихонько рассмеялась и поставила шашку у края доски, заперев в углу все

шашки Сичунь.

– Это называется «срезать на ходу подметки», – заметила она.

Не успела Сичунь ответить, как Баоюй не выдержал и расхохотался, да так громко, что девушки испуганно вздрогнули.

–Что же это такое! – возмутилась Сичунь. – Входишь не предупреждая! Так можно насмерть перепугать! Ты давно здесь?

–Давно, – отвечал Баоюй, – с того момента, как вы спорили из-за какого-то угла.

Он приветствовал Мяоюй, а затем с улыбкой промолвил:

–Почтенная Мяоюй редко выходит за ворота святого храма. Как же случилось, что я повстречал ее здесь?

Мяоюй ничего не ответила, покраснела и не поднимала головы от шашечной доски. Поняв, что сказал лишнее, Баоюй виновато улыбнулся:

–Что и говорить. Кто ушел в монастырь, того нельзя сравнивать с нами, мирянами. Прежде всего, душа монахини обретает покой. А раз так, совершенствуются ум и способности, рождается мудрость…

При этих словах Мяоюй подняла голову, бросила на него взгляд, еще больше покраснела и снова уткнулась в доску. Заметив, что она нарочно не замечает его, Баоюй в замешательстве сел рядом.

Сичунь предложила сыграть еще партию, и Мяоюй после длительной паузы произнесла:

–Ладно, давай!

Она встала, поправила одежду, снова села и как бы между прочим спросила у Баоюя:

– Ты откуда сейчас пришел?

Баоюю очень хотелось, чтобы Мяоюй с ним заговорила, тогда он ей все объяснил бы. Но ее вопрос заставил его насторожиться, неспроста Мяоюй его задала.

Поэтому он отвернулся и ничего не ответил. Мяоюй засмеялась и завела разговор с Сичунь.

– Ты почему не отвечаешь? – спросила Сичунь. – Ведь это самый обычный вопрос: «Ты откуда сейчас пришел?» Стоит ли смущаться?

Тут Мяоюй вспомнила, что надо возвращаться, сердце дрогнуло, и ей стало не по себе.

– Засиделась я, – сказала она, вставая, – мне пора.

Сичунь знала, что удерживать Мяоюй бесполезно, и проводила ее до ворот.

–Я давно не была у тебя, – сказала на прощание Мяоюй, – а дорога все время петляет, как бы не заблудиться.

–Можно, я тебя провожу? – спросил Баоюй.

–Не смею тебя утруждать, – ответила Мяоюй. – Но если хочешь, пожалуйста.

Они попрощались с Сичунь и покинули террасу Ветра в зарослях осоки. Проходя мимо павильона Реки Сяосян, они услышали звуки циня…

–Кто это играет? – с удивлением спросила Мяоюй.

–Наверное, сестрица Дайюй, – отвечал юноша.

–Разве она умеет? А я и не знала! – сказала Мяоюй.

Тогда Баоюй рассказал ей о недавней беседе с Дайюй и предложил:

–Давай зайдем, посмотрим!

–С древнейших времен цинь только слушают, но чтобы смотрели – такого еще не было, – усмехнулась Мяоюй.

–Давно известно, что я – человек невежественный, – сконфузившись, ответил Баоюй. Они подошли к павильону Реки Сяосян, сели на камень и стали слушать чистую,

трогательную мелодию. Вскоре нежный голос запел:

Дует, воет ветер холодный. Воздух осенью напоен, Но вдали от прекрасной девы, Одинок ты и удручен… Где вдали селенье родное?

Край отеческий лик свой скрыл! И на платье горькие слезы Лью и лью, склонясь у перил…

Голос умолк, а потом снова зазвучал:

Беспокойны длинные реки, Вдалеке утесы круты, Свет луны на мое окошко Плавно падает с высоты.

Путь Серебряный вижу в небе, Но и ночью мне не до сна!

Я замерзла в тонкой рубашке, На ветру роса холодна…

Когда же опять наступила пауза, Мяоюй сказала:

– Первая строфа на одну рифму, вторая – на другую. Послушаем дальше. Дайюй снова запела:

Мне понятны ваши невзгоды, Нет свободы – и жизнь не та! У меня же свои напасти — Вечно хлопоты, суета… Если сердце твое горюет, Горе сердце мое поймет.

Жены древности! Вы могли бы

Мне помочь уйти от забот?19

–Вот и еще строфа, – промолвила Мяоюй. – Сколько в ней глубокой печали!

–Я не разбираюсь в музыке, но эта мелодия и в мою душу вселила скорбь, – отозвался

Баоюй.

Снова зазвенели струны циня.

–Слишком высоко взяла, – заметила Мяоюй, – не гармонирует с прежним.

Вновь послышалось пение:

Жизнь людей в этом бренном мире — Пыль житейская, круговорот.

Все, что в небе, и все, что в мире,

Впрошлой жизни исток берет; Обретя исток в прошлой жизни,

Всмерти жизнь не найдет конца, Но с луною сравнятся разве

Человеческие сердца?20

Мяоюй изменилась в лице.

–Почему она перешла на другой тон?! От такой печальной мелодии могут расколоться даже камни! Это уж слишком!

–Что значит «слишком»? – спросил Баоюй.

–А то, что она долго не проживет! – отвечала Мяоюй.

Вэто время послышался жалобный звук – будто струна лопнула. Мяоюй быстро встала

ипошла прочь.

–Что случилось? – окликнул ее Баоюй.

–Скоро сам поймешь, – последовал ответ, – не стоит сейчас об этом говорить!

Баоюй, полный уныния и дурных предчувствий, направился во двор Наслаждения пурпуром. Но об этом здесь речи не будет.

Даосская монахиня пропустила Мяоюй в ворота кумирни и заперла их. Мяоюй прошла к себе в келью, прочла сутру, поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь.

Опустив занавески, она села на молитвенный коврик за ширмой, поджала под себя ноги

ипредалась созерцанию.

Втретью стражу Мяоюй вдруг услышала шум на крыше. Подумав, что напали разбойники, она испуганно вскочила и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.

Было не холодно. Мяоюй постояла, опершись о перила террасы, и вдруг услышала

19Жены древности! Вы могли бы // Мне помочь уйти от забот? – Китайский комментатор считает, что строки эти созвучны строкам из стихотворения «Одежда зеленого цвета» («Книга песен», «Нравы царств». Песни царства Бэй).

20…Но с луною сравнятся разве // Человеческие сердца? – Эти слова написаны в подражание строкам из стихотворения Цао Цао:

Яркий свет — Такой, как у луны, — Может быть,

Когда-нибудь погаснет? Цепь страданий, Свойственная нам, Не прервется, — То не в нашей власти.