Восточная литература на русском языке / Цао Сюэцинь - Сон в красном тереме. Том 1

–И не удивительно, что не поняла, – улыбнулась Фэнцзе. – Ведь речь идет о четырех или пяти семьях.

И она обратилась к Сяохун:

–Милая девочка, спасибо тебе за то, что ты так точно выполнила мое поручение, не то что другие служанки, которые только и умеют, что зудеть как комары. Знаешь, сестрица, – повернулась она к Ли Вань, – я не рискую никому давать поручения, кроме нескольких моих доверенных служанок. Скажешь им слово, они от себя добавят десять, будут мямлить, повторять одно и то же. Да еще с важным видом! Ты не представляешь, как порой они меня злят! И моя Пинъэр была раньше такой. Говорю ей однажды: неужели ты думаешь, что станешь лучше, если будешь жужжать мне на ухо, как комар? Сказала так несколько раз, и она в конце концов поняла.

–А ты хочешь, чтобы служанки были такими же колючими, как ты сама? – засмеялась Ли Вань.

–Эта девочка мне понравилась, – продолжала Фэнцзе, пропустив замечание мимо ушей. – Правда, поручение я ей дала несложное, но и его достаточно, чтобы убедиться, что девочка бойка на язык и не говорит лишнего.

–Я возьму тебя к себе, – обратилась она к Сяохун, – и сделаю своей приемной дочерью. По крайней мере у тебя будет надежда на хорошее будущее.

Сяохун смущенно улыбнулась.

–Ты почему улыбаешься? – удивилась Фэнцзе. – Может быть, думаешь, что я чересчур молода, всего на несколько лет старше тебя, и не могу стать твоей матерью? Заблуждаешься! Ты поспрашивай, и тебе каждый скажет, что люди постарше сочли бы за счастье называть меня матерью, только мне это не нужно. А вот ты – исключение.

–Я смеюсь потому, – отвечала Сяохун, – что вы запутались в родственных отношениях: ведь моя мать приходится вам приемной дочерью, а теперь вы хотите сделать дочерью и меня.

–А кто твоя мать? – поинтересовалась Фэнцзе.

–Разве ты не знаешь? – вмешалась в разговор Ли Вань. – Ведь она дочь Линь Чжисяо.

–Ах вот оно что! – удивилась Фэнцзе и сказала: – Линь Чжисяо и его жена достойная пара: слова из них не вытянешь, хоть шилом коли! Он глух, как небо, она, как земля, нема. И как это им удалось вырастить такую умную дочь! Сколько же тебе лет?

–Семнадцать, – ответила Сяохун.

–Как тебя зовут?

–Прежде звали Хунъюй, но, поскольку слог «юй» входит в имя второго господина Баоюя, меня стали называть Сяохун, – объяснила девушка.

Фэнцзе нахмурилась.

–До чего же мне надоели подобные имена! Все думают, имя «юй» – «яшма», счастливое. И оно встречается на каждом шагу. Ты ведь не знаешь, сестра, – обратилась она

кЛи Вань, – сколько раз я ее матери говорила: «У жены Лай Да дел всегда много, да она и не знает, кто какие должности занимает во дворе, так что подыщи для меня пару девочек-служанок». Она пообещала, но не только не выполнила своего обещания, а даже собственную дочь постаралась устроить в другое место. Неужели она думает, что служанкам у меня плохо живется?

–Ты чересчур подозрительна, – усмехнулась Ли Вань. – Ведь девочку устроили в сад, когда ее мать еще не знала, что тебе нужны служанки! Зачем же ты на нее сердишься?

–В таком случае завтра же поговорю с Баоюем, чтобы он отдал мне эту служанку, а ему подыщем другую, – улыбаясь, промолвила Фэнцзе и спросила Сяохун: – Ты согласна прислуживать мне?

–Стоит ли спрашивать моего согласия, – с улыбкой отвечала Сяохун, – но я почту за счастье прислуживать вам, по крайней мере научусь хорошим манерам, обращению со старшими и младшими и поднаторею в хозяйственных делах.

Едва она это произнесла, как на пороге появилась служанка и сказала Фэнцзе, что ее

просят пожаловать к госпоже Ван. Фэнцзе попрощалась с Ли Вань и ушла, а Сяохун вернулась во двор Наслаждения пурпуром, но об этом речь пойдет дальше.

Расскажем сейчас о Дайюй. Почти всю ночь она не спала и встала поздно. Узнав, что сестры давно уже провожают Духа цветов в саду, она заторопилась, боясь, как бы сестры не стали насмехаться над ее ленью. Она наскоро умылась, причесалась и вышла из дому. Как раз в это время в ворота вошел Баоюй и с улыбкой спросил:

–Милая сестрица, ты вчера на меня пожаловалась? Я всю ночь беспокоился. Ничего не ответив, Дайюй отвернулась, позвала Цзыцзюань и приказала:

–Убери комнату и подними на окне занавеску. Прилетит ласточка, занавеску опустишь

иприжмешь «львом»245. Зажги благовония и прикрой курильницу колпаком!

Она повернулась и пошла прочь.

Баоюй решил, что сестра обиделась за то, что он ей сказал накануне в полдень – он не знал, что произошло вечером! Ведь Дайюй даже не удостоила его взглядом, хотя он ей поклонился, и пошла искать сестер.

«Она сердится, – подумал расстроенный Баоюй. – Но за что? Ведь я вернулся вчера поздно вечером и больше мы с ней не виделись».

Он не выдержал и побежал следом за Дайюй, но та уже успела присоединиться к Таньчунь и Баочай, они о чем-то разговаривали и любовались журавлями.

Баоюй подошел к девушкам.

–Как ты себя чувствуешь, братец? – спросила Таньчунь. – Я тебя целых три дня не видела.

–А ты как поживаешь, сестрица? – в свою очередь осведомился Баоюй. – Третьего дня

ясправлялся о твоем здоровье у старшей тетушки.

Тут Баоюя позвала Таньчунь:

–Иди сюда, мне надо с тобой поговорить! Они отошли в тень гранатового дерева.

–Отец тебя не вызывал? – спросила девушка.

–Нет, – ответил Баоюй.

–А я слышала, будто вызывал, – промолвила Таньчунь.

–Это тебе неправду сказали, – рассмеялся Баоюй.

–За последние месяцы я скопила почти десять связок монет, – продолжала Таньчунь. – Возьми их и, когда поедешь в город, купи мне хорошую картинку или интересную безделушку.

–В последний раз я гулял и в городе, и за городом, осматривал храмы и террасы, но нигде ничего оригинального не встречал, – проговорил Баоюй, – везде только золотая, яшмовая, бронзовая да фарфоровая утварь и еще старинные безделушки, которые тебе ни к чему. Может быть, купить что-нибудь из одежды, какую-нибудь шелковую ткань или лакомство?

–Нет! – воскликнула Таньчунь. – Купи мне лучше маленькую корзиночку из ивовых прутьев, как ты недавно привозил, или выдолбленную из корня бамбука коробочку для благовоний, или глиняную курильницу. Я с удовольствием собирала такие вещицы, но сестрицы мои тоже их оценили и растащили все, будто какие-то сокровища.

–Так вот, оказывается, чего ты хочешь! – сказал Баоюй. – Это достать совсем нетрудно! Дай слугам несколько связок монет, и они тебе привезут хоть две телеги!

–Что слуги понимают! – возразила Таньчунь. – Ты сам купи. Если попадется что-то оригинальное, непременно бери. А я за это сошью тебе туфли, получше, чем в прошлый раз. Ладно?

245 …прижмешь «львом». – Речь идет о плоском камне с изображением льва. Такими камнями прижимали края занавесок, чтобы их не надувало ветром.

–Ты упомянула о туфлях, и мне припомнилась забавная история, – проговорил Баоюй. – Надев в первый раз сшитые тобой туфли, я повстречался с отцом. Туфли, видимо, ему не понравились, и он спросил у меня, кто их сшил. Но разве мог я выдать тебя?! Я ответил, что мне их подарила тетушка на день рождения. Отец долго молчал в замешательстве, но потом все же сказал: «К чему это! Только зря испортила шелк и потратила время!» Когда я вернулся домой и рассказал об этом Сижэнь, она мне и говорит: «Это еще что! Вот наложница Чжао как разозлилась, узнав, что тебе сшили туфли. Стала браниться, кричать, что Цзя Хуань ходит в рваных, но до него никому дела нет, а о Баоюе все заботятся!»

Таньчунь опустила голову и долго молчала.

–Скажи, – промолвила она наконец, – не глупо ли это? Разве обязана я шить всем туфли? Неужели ей не выдают денег на содержание Цзя Хуаня? Ведь и одет он, и обут, и служанок хватает – на что обижаться? Зачем эти пересуды? Есть у меня свободное время и к тому же желание, могу сшить пару туфель. Кому хочу – тому дарю. Кто мне смеет указывать? Это она от зависти злится.

Баоюй кивнул и сказал:

–Ты, может, не замечаешь, а я уверен, что у нее своя корысть.

Таньчунь так рассердилась, что даже головой замотала.

–Конечно, корысть. Как и у всякого подлого человека. Но мне до наложницы Чжао нет дела – пусть думает что хочет, я признаю только отца с матерью! А братьям и сестрам, если они ко мне хорошо относятся, плачу тем же, неважно, чьи они дети. Может, и не надо мне ее осуждать, но чересчур далеко она зашла в своей слепой злобе! Был такой смешной случай: помнишь, я дала тебе как-то деньги на покупку безделушек. Так вот, через два дня после этого встречает она меня и начинает жаловаться, что она все время сидит без денег, что ей тяжело живется. Я пропустила ее слова мимо ушей. Но когда служанки ушли, она вдруг стала ворчать, почему, мол, я отдала деньги тебе, а не Цзя Хуаню. Я рассердилась, и вместе с тем мне стало смешно, но спорить с ней я не хотела и ушла к госпоже.

–Ладно вам! – услышали они голос Баочай. – Поболтали, и хватит, идите к нам! Я понимаю, что разговор у вас личный, но другие тоже хотят послушать.

Таньчунь и Баоюй засмеялись.

Оглядевшись, Баоюй не увидел Дайюй и понял, что она нарочно скрылась. Поразмыслив, он решил дня на два оставить ее в покое, пока пройдет обида, а потом навестить. Он долго смотрел на опавшие лепестки цветов бальзамина и граната, устлавшие землю пушистым узорчатым ковром, а потом со вздохом произнес:

–Она не собрала эти лепестки потому лишь, что на меня рассердилась! Я сам соберу, а потом спрошу, почему она этого не сделала.

Его позвала Баочай.

–Иду, – откликнулся Баоюй.

Подождав, пока сестры уйдут немного вперед, Баоюй собрал лепестки и мимо холмов и ручьев, через рощи и цветники помчался к тому месту, где они с Дайюй захоронили опавшие лепестки персика. Вот и горка, за которой находится могилка. Вдруг Баоюй услышал полный печали и гнева голос, прерываемый жалобными всхлипываниями, и остановился.

«Наверное, какая-нибудь служанка, – подумал он. – Ее обидели, и она прибежала сюда выплакать свое горе».

Он прислушался и сквозь рыдания различил слова:

Увядают цветы, лепестки, обессилев, роняя, И летят, и летят, всюду-всюду кружась в небесах.

Ах! Уходит краса, тают молодость, благоуханье, Но найдется ли тот, кто бы слово сказал о цветах?

Вьются тонкие нити, сплетаясь и тихо волнуясь,

Возле башни меняя при ветре весеннем узор. Пух, остатки сережек, росою слегка увлажненных, Оседают на шелке тяжелых приспущенных штор.

Эта юная дева из женских покоев дворцовых Преисполнена грусти о том, что уходит весна. Сколько в сердце печали! Сколь думы ее безутешны! А кому их поведать? Об этом не знает она…

Вот с мотыгой в руке, с небольшою садовой мотыгой Из красивых покоев вошла в отцветающий сад — И боится топтать лепестки – им, наверное, больно, Ведь не зря ж то у ног они вьются, то прочь улетят.

Ива пухом покрылась, у вяза сережки на ветках, Им, душистым, еще рановато расстаться с весной.

Икакое им дело, что персики, груши опали

Ицветы их развеял неистовый вихрь ледяной?

Ина будущий год все они, эти персики, груши, Снова будут в цвету и цветы будут снова в саду, Но нельзя угадать, кто из нас, обитательниц здешних, Будет жить в этих женских покоях в грядущем году.

Третий месяц – то время, когда ароматные гнезда Вьют под крышею птицы… Но, в радости хлопотных дней Между балок селясь, эти ласточки так беззаботны, Так бесчувственны к участи рядом живущих людей!

Спору нет, и на будущий год в дни цветенья, как прежде, Могут клюв раскрывать безбоязненно в этих цветах246, Но имейте в виду: если люди уйдут из жилища, То от балок и гнезд только жалкий останется прах!

…А в году много дней. Сосчитаем: сначала три сотни

Иеще шесть десятков… И это один только год. Есть жестокие дни: вдруг взбеснуется ветра секира

Ис мечами туманов идет на природу в поход…

Перед этим неистовством долго ли могут на свете Жить изящная яркость и свежая прелесть цветов? Перед ними разверзнется бездна и вздымутся волны, — И тогда как цветы ни ищи – не найдешь и следов…

Ацветы есть цветы… Их легко увидать в дни цветенья,

Акогда опадут, – лепестки не вернутся назад,

Потому-то у лестницы кто-то в миг погребенья умерших У могил их печальных великой тоскою объят…

246 Могут клюв раскрывать безбоязненно… – В этой фразе скрыт упрек птицам, клюющим цветы, но не понимающим, что сами они зависимы от людей, взрастивших эти цветы.

Это – юная дева с небольшою садовой мотыгой Безутешные слезы проливает вдали от подруг, А упав на увядшие стебли, эти горькие слезы

Словно в капельки крови на них превращаются вдруг…

…Молчаливы кукушки. Отчего куковать перестали? Оттого что закат. День закончился. Вечер теперь. И пора мне уже взять садовую эту мотыгу И, домой возвратившись, захлопнуть тяжелую дверь.

Синий отблеск светильник накинет на стены немые, Все живущие в доме отойдут в это время ко сну, Дождь холодный пойдет и ко мне постучится в окошко, Одеяло замерзнет, а в холоде разве засну?

Иподумаю я перед сном: удивительно, странно, Почему эта жизнь отзывается болью во мне? Да, весну я люблю. Но и чувство возможно иное,

Итогда обращаюсь с укором к прекрасной весне.

Да, весну я люблю. Мне отраден приход ее быстрый. Да, весну я корю, – так же быстро уходит она.

Как придет, – все понятно, не нужно ничьих объяснений,

Ауйдет втихомолку – и грустно: была ли весна?

Авчера за оградой ночью песня протяжно звучала, И была в этой песне безмерная скорбь и тоска.

Чья душа изливалась? Быть может, таинственной птицы? Коль не птицы, – быть может, душа молодого цветка?

Душу птицы и душу цветка – не поймем, не услышим, И до нашей души не доходит их трепетный зов. Потому что у птиц человеческих слов быть не может, А цветок так стыдлив, что как будто чуждается слов…

Как хотела бы я в этот день стать, как птица, крылатой И вослед за цветком улететь за небесный предел! Только где в той дали возвышается холм ароматный? Я не знаю. Но пусть будет в жизни таков мой удел!

Пусть в парчовый мешок сложат кости мои в час урочный, Той чистейшей осыплют землей, чтоб от хаоса скрыть, Непорочной взлетела и вернусь в этот мир непорочной, Грязь ко мне не пристанет, мне в зловонных притонах не

быть!

Ясегодня отдам долг последний цветам в день кончины, Не гадаю, когда ждать самой рокового мне дня,

Яцветы хороню… Пусть смеется шутник неучтивый, Но ведь кто-то когда-то похоронит в тиши и меня…

Поглядите: весна на исходе, цветы облетают, Так и жизнь: за цветеньем и старость приходит, и смерть.

Все случается вдруг: юность яркая вскоре растает, — Человек ли, цветок ли – рано ль, поздно ль, – а должен

истлеть!

Голос то становился громче, то снижался до шепота. Девушка изливала в слезах тоску, даже не подозревая, что кто-то слышит ее и вместе с ней страдает.

Если хотите знать, кто это пел, прочтите следующую главу.

Глава двадцать восьмая

Цзян Юйхань дарит Баоюю пояс, присланный из страны Юсян; Баочай смущается, когда ее просят показать четки из благовонного дерева

Итак, Дайюй была уверена, что это Баоюй не велел Цинвэнь пускать ее во двор Наслаждения пурпуром накануне вечером. И на следующий день, когда провожали Духа цветов, она, терзаемая печалью, собрала опавшие лепестки и пошла их хоронить. Так грустно было смотреть на увядшие цветы и думать о том, что проходит весна. Девочка даже всплакнула и прочла первые пришедшие на память стихи.

Ей и в голову не могло прийти, что неподалеку стоит Баоюй. А он, слушая, лишь вздыхал и кивал головой.

Я цветы хороню… Пусть смеется шутник неучтивый, Но ведь кто-то когда-то похоронит в тиши и меня… …Все случается вдруг: юность яркая вскоре растает, Человек ли, цветок ли – рано ль, поздно ль, – а должен

истлеть!

Баоюй в изнеможении опустился на землю, уронив лепестки, которые держал в руках. Он подумал о том, что настанет день, когда увянет несравненная красота Дайюй, а сама она уйдет навсегда из этого мира, и сердце сжалось от боли. А ведь следом за ней суждено уйти Баочай, Сянлин и Сижэнь. Где же тогда будет он сам, кому будут принадлежать этот сад, эти цветы, эти ивы? Тщетно искал он ответов на свои вопросы. Печальные мысли тянулись одна за другой, и не было сил отогнать их, рассеять.

Поистине:

Все тени цветов неразлучны со мной, и справа, и слева – все ближе, И слышу: на западе – птиц голоса, но и на востоке – они же!

В этот момент погруженная в скорбь Дайюй услышала горестный стон и подумала: «Все надо мной смеются, считают глупой. Неужели нашелся еще глупец?» Она огляделась, но, увидев Баоюя, плюнула в сердцах.

– Я-то гадаю, кто бы это мог быть, а оказывается, этот изверг… Ах, чтоб ты пропал… Последние слова ненароком сорвались с губ, и Дайюй, спохватившись, зажала рот

рукой, вздохнула и пошла прочь.

Баоюю стало не по себе, он понял, что Дайюй его не желает видеть, поднялся, оправил одежду и в полном унынии побрел домой. Вдруг впереди он заметил Дайюй, ускорил шаги и догнал ее.

–Погоди, сестрица! Я знаю, ты избегаешь встречи со мной, но все же позволь сказать тебе всего одно слово, а потом можешь меня презирать.

Девушка хотела убежать, но, услышав это, обернулась.

–Что ж, говори!..

–А можно, я скажу два? – с улыбкой спросил Баоюй. – Ты не убежишь?

Дайюй круто повернулась и пошла дальше.

Баоюй остановился, с грустью поглядел ей вслед и вздохнул:

–Неужели все, что между нами было, должно прийти к такому печальному концу? Дайюй замерла на месте и спросила с удивлением:

–А что такого между нами было? И что произошло?

–Ах! – сокрушенно произнес Баоюй. – Ведь мы всегда вместе играли, с первого дня твоего приезда сюда! И если тебе чего-нибудь хотелось из моих любимых кушаний, я сам не ел, тебе оставлял. Мы вместе садились за стол, в одно время ложились спать. А сколько раз я выполнял твои просьбы, которые не могли выполнить служанки? Мы вместе росли, и я был уверен, неважно, любишь ты меня или нет, что на твою учтивость могу рассчитывать, что ты лучше других. Но ты становишься все более гордой и заносчивой, не замечаешь меня, признаешь только Фэнцзе и Баочай. А у меня никого нет, кроме брата и сестры от других матерей, – я так же одинок, как и ты, и надеялся на твое сочувствие. Но напрасно. Ты обижаешь меня, а кому я пожалуюсь?

По его лицу заструились слезы. Гнев Дайюй сразу улетучился, глаза увлажнились, она опустила голову и молчала.

Баоюй между тем продолжал:

–Конечно, я поступил плохо, но не нарочно, поверь! Я не стал бы причинять тебе неприятности. В таких случаях говори мне все прямо, если надо, поругай, даже побей, – я обижаться не стану. Только не отворачивайся от меня, не мучай, не заставляй теряться в догадках. Право, я не знаю, как быть! Умри я сейчас, ведь стану неприкаянным духом, меня не спасут молитвы самых праведных и благочестивых буддийских и даосских монахов, и к новой жизни я смогу возродиться только после того, как ты объяснишь причину моей смерти!

Дайюй больше не сердилась.

–Если так, – сказала она, – почему вчера вечером ты не велел служанкам меня впускать?

–С чего ты взяла? – вскричал Баоюй. – У меня и в мыслях ничего подобного не было! Умереть мне на этом месте!

–Ты с самого утра твердишь о смерти, – с укором сказала Дайюй. – Говори просто, да или нет, к чему эти клятвы?

–Поверь, сестрица, я тебя не видел, – сказал Баоюй. – Приходила сестра Баочай, посидела немного и ушла.

Дайюй подумала и как-то неуверенно ответила:

–Возможно, это так! Наверное, служанки просто поленились мне открыть!

–Ну конечно! – воскликнул Баоюй. – Вот увидишь, вернусь домой, найду виновницу и хорошенько проучу!

–Твоих служанок, конечно, надо проучить, – согласилась Дайюй, – но только не мне надо было говорить тебе об этом. То, что со мной так обошлись, пустяки, а была бы на моем

месте Баочай или какая-нибудь другая «драгоценная барышня» 247, неприятностей не избежать.

Дайюй усмехнулась. Баоюй уловил в ее словах скрытый намек и ничего не сказал, только улыбнулся. За этим разговором их застали служанки, которые пришли сказать, что

247 …«драгоценная барышня». – Дайюй играет словами: слог «Бао» имени Баочай имеет значение «драгоценный».

пора обедать. Баоюй и Дайюй пошли вместе. Увидев Дайюй, госпожа Ван спросила:

–Девочка моя, стало тебе легче от лекарства, которое прописал доктор Бао?

–Нет, – ответила Дайюй. – Теперь бабушка велит мне пить лекарство доктора Вана.

–Вы, матушка, не знаете, – вмешался в разговор Баоюй. – Сестра Дайюй слаба здоровьем и часто простуживается, а при простуде лучше всего помогают пилюли.

–Недавно доктор мне говорил о каких-то пилюлях, – заметила госпожа Ван, – но я забыла их название.

–Я знаю, что это за пилюли, – промолвил Баоюй. – Наверняка укрепляющие, из женьшеня.

–Нет, – покачала головой госпожа Ван.

–Может быть, это «восемь жемчужин», или «восемь ароматов лютии», либо пилюли из правого и левого корня анжелики? – спросил Баоюй.

–Нет, что-то вроде «Цзиньган», – сказала мать Баоюя.

–Никогда не слышал о пилюлях «Цзиньган»! – всплеснул руками Баоюй. – Ведь если есть пилюли «Цзиньган», значит, есть и порошок Бодхисаттвы!

Все рассмеялись.

–Должно быть, это укрепляющие сердце пилюли владыки Неба! – произнесла Баочай, зажимая рот рукой, чтобы не рассмеяться.

–Совершенно верно! – проговорила госпожа Ван. – Совсем памяти у меня не стало!

–Память тут ни при чем, матушка, – заметил Баоюй, – вас просто сбили с толку Цзиньган и Бодхисаттва.

–Бессовестный! – прикрикнула на него госпожа Ван. – Хочешь, чтобы отец опять тебя поколотил?

–За это не поколотит! – возразил Баоюй.

–Если есть такие пилюли, пусть купят и дадут Дайюй, – сказала госпожа Ван.

–Все эти лекарства ни к чему, – заметил Баоюй. – Лучше дайте мне триста шестьдесят лянов серебра, и я приготовлю такие пилюли, что сестрица не успеет их проглотить, – тут же выздоровеет.

–Хватит врать! – крикнула госпожа Ван. – Где это видано, чтобы лекарство так дорого стоило!

–Я не вру! – отвечал Баоюй. – Лекарство у меня особое. Для его приготовления потребуется столько редкостных вещей, что все сразу и не перечислишь. Трехсот шестидесяти лянов серебра не хватит даже на покупку «последа от первых родов» и «человекообразного корня женьшеня с листьями», а еще понадобится «гречиха величиной с исполинскую черепаху», «сердцевина гриба фулин, растущего на корнях тысячелетней сосны», и много других таких же редких лекарственных растений. Зато лучшего средства в целом мире не сыщешь. Его чудодейственная сила вызывает трепет. Несколько лет назад старший брат Сюэ Пань выпросил у меня этот рецепт, но, чтобы приготовить лекарство, потратил два или три года и израсходовал тысячу лянов серебра. Если мне не верите, матушка, спросите у сестры Баочай.

Баочай замахала руками:

–Я ничего не знаю, впервые слышу, зачем ты морочишь матушку!

–Баочай девочка хорошая, она не станет врать, – произнесла госпожа Ван.

А Баоюй не выдержал, всплеснул руками и, повернувшись к Баочай, вскричал:

– Я говорю сущую правду, а вы думаете, будто я вру!

В этот момент Баоюй заметил Дайюй, она сидела за спиной Баочай и, сдерживая смех, показывала пальцем на свое лицо – стыдила Баоюя. Тот растерялся, но на выручку подоспела Фэнцзе, которая из внутренней комнаты, где накрывали стол, слышала весь разговор.

– Про лекарство это правда, – промолвила она. – Братец Баоюй не придумал. Недавно брат Сюэ Пань просил у меня жемчуг. Сказал, что для лекарства, и произнес в сердцах: «Лучше бы я с этим не связывался! А то теперь хлопот не оберешься!» Я поинтересовалась,

что за лекарство. Оказалось, рецепт ему дал Баоюй. Там много лекарственных растений, но все я не запомнила. «Вы уж простите меня за беспокойство, – продолжал Сюэ Пань, – но жемчужины, которые я только что купил, не годятся. Они еще не ношенные. Вот и пришлось мне обратиться к вам. Если у вас нет головных украшений, дайте хоть несколько из тех, что вы носите, а я подберу вам другие взамен». Пришлось снять два жемчужных цветка и отдать ему. Еще он попросил кусок темно-красного шелка длиною в три чи и ступку, чтобы истолочь жемчужины.

Баоюй мысленно благодарил Будду за каждое произнесенное Фэнцзе слово, а потом обратился к матери:

–Ну, что вы теперь скажете? А ведь Сюэ Пань готовил лекарство не строго по рецепту, иначе пришлось бы ему добывать жемчуг и драгоценные камни из древних могил, и не любые, а только те, которые в качестве головных украшений носили богатые и знатные люди. Но кто станет сейчас раскапывать могилы? Поэтому ничего не остается, как брать жемчуг, который носят живые люди.

–Амитаба! Что ты болтаешь! – вскричала госпожа Ван. – Ведь если растревожить кости мертвецов, пролежавшие в земле несколько сот лет, лекарство не будет обладать чудесными свойствами.

–Слышишь? – Баоюй обратился к Дайюй. – Неужели и моя вторая сестра Фэнцзе лжет? Он говорил, а сам не спускал глаз с Баочай.

Дайюй коснулась руки госпожи Ван:

–Тетя, вы только подумайте: сестра Баочай не хочет его выгораживать, так он у меня ищет поддержки!

–Я давно замечаю, что ему очень нравится тебя обижать, – проговорила госпожа Ван.

–Ах, матушка, – с улыбкой возразил Баоюй. – Ведь сестра Баочай ничего не знала о делах старшего брата, даже когда они жили дома. А теперь и подавно! А сестрица Дайюй, за спиной у сестры Баочай, украдкой стыдила меня, будто я вру.

В это время вошла девочка-служанка и позвала Баоюя и Дайюй обедать. Дайюй, не сказав ни слова, поднялась и пошла вслед за служанкой.

–Может быть, подождем второго господина Баоюя? – робко произнесла служанка.

–Он есть не будет, я пойду одна, – ответила Дайюй.

Когда она вышла, Баоюй сказал служанке:

–Я буду есть с матушкой.

–Ладно, хватит тебе! Пошел бы лучше, – сказала госпожа Ван, – ведь я буду есть только постное.

–И я, – не унимался Баоюй.

Он вытолкал служанку за дверь, а сам уселся за стол.

–Вы тоже идите к себе, – сказала госпожа Ван девушкам, – а он как хочет!

–Пошел бы вместе с Дайюй, ей сегодня что-то не по себе, – промолвила Баочай. – А не голоден, можешь не есть.

–Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – заупрямился Баоюй. – Через минуту пройдет!

Быстро поев, Баоюй попросил чаю и поспешил к матушке Цзя, чтобы она не тревожилась. К тому же его не оставляла мысль о Дайюй.

–Что это ты весь день куда-то торопишься, второй брат? – смеясь, спросили Таньчунь

иСичунь. – И ешь, и чай пьешь, все наспех!

–Не задерживайте его, пусть идет скорее к своей сестрице, – сказала Баочай.

Наскоро выпив чая, Баоюй побежал на западный дворик и по дороге увидел Фэнцзе. Она стояла на пороге своего дома и наблюдала, как с десяток мальчиков-слуг перетаскивают вазы для цветов.

– Ты весьма кстати! – окликнула Фэнцзе Баоюя. – Заходи скорее! Мне тут надо кое-что написать.

Баоюй не мог отказаться и последовал за Фэнцзе. А та, едва они вошли в дом,

распорядилась подать кисть, тушечницу и бумагу и сказала:

–Бордового шелка – сорок кусков, атласа узорчатого с драконами – сорок кусков, тонкого дворцового шелка разных цветов – сто кусков, ожерелий золотых – четыре…

–Что это? – прервал ее Баоюй. – Счет или список подарков? В какой форме писать?

–Как угодно, – ответила Фэнцзе. – Лишь бы я поняла.

Баоюй ни о чем больше не спрашивал и старательно записывал все, что диктовала Фэнцзе. Беря у него исписанный лист бумаги, Фэнцзе сказала:

–У меня к тебе просьба, не знаю только, согласишься ли ты ее выполнить. Я хотела бы взять к себе девочку-служанку Сяохун, а тебе подобрать другую. Согласен?

–Служанок у меня много, – отвечал Баоюй, – и если какая-нибудь тебе приглянулась, бери. Зачем спрашивать.

–Ладно, возьму, – с улыбкой сказала Фэнцзе.

–Пожалуйста, – кивнул Баоюй и собрался уходить.

–Погоди, – остановила его Фэнцзе, – у меня еще есть к тебе дело.

–Я к бабушке тороплюсь, если что-нибудь важное, зайду на обратном пути, – сказал

Баоюй.

У матушки Цзя, когда он пришел, уже все поели.

–Что ты вкусного ел у матери? – спросила матушка Цзя.

–Ничего особенного, – ответил Баоюй, – съел лишнюю чашку риса, и все. А где Дайюй?

–Во внутренней комнате, – сказала матушка Цзя.

Когда Баоюй туда вошел, он увидел, что одна служанка, сидя прямо на полу, раздувает утюг, еще две расположились на кане и что-то чертят мелом, а Дайюй, склонившись над куском шелка, кроит.

–А! Вот вы где! – вскричал Баоюй с порога. – После еды вредно трудиться, голова заболит.

Дайюй даже не подняла глаз и как ни в чем не бывало продолжала кроить.

–У этого куска измят уголок, неплохо бы еще разок прогладить, – обратилась к ней одна из служанок.

–Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – проговорила Дайюй. – Через минуту разгладится.

Баоюй понял намек и расстроился. В этот момент к матушке Цзя пришли Баочай, Таньчунь и остальные сестры. Баочай сразу прошла во внутренние покои.

–Чем занимаешься? – спросила она Дайюй, но, не получив ответа, с улыбкой заметила:

–А ты, сестра, стала мастерицей на все руки – даже кроить научилась!

–Да что ты, сестра! – ответила Дайюй. – Просто делаю вид, что тружусь.

–Говоря откровенно, – продолжала между тем Баочай, – когда речь зашла о лекарстве, я в шутку сказала, что понятия ни о чем не имею, а братец Баоюй разозлился.

–Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – снова сказала Дайюй. – Через минуту пройдет.

–Сестра, – обратился к Баочай до сих пор молчавший Баоюй, – бабушка хочет поиграть в домино, не составишь ли ей компанию?

–Неужели я только за тем и пришла, – проворчала Баочай, но вышла.

–И ты уходи, – сказала брату Дайюй. – А то тебя тигр здесь съест!

Она отвернулась и принялась снова кроить. Баоюй заставил себя улыбнуться и сказал:

– Тебе надо прогуляться. Успеешь кроить.

Дайюй ничего не сказала, будто не слышала. Тогда Баоюй обратился к служанкам:

– Кто велел ей кроить?

Не дав служанкам ответить, Дайюй крикнула:

– Кто бы ни велел, тебя не касается!

Баоюй хотел что-то сказать, но в это время вошла служанка и доложила:

– Вас там спрашивают, второй господин!