Психология и философия / Шестов. Лекции по истории греческой философии

одну вещь нельзя сказать, что она есть, про все надо сказать, что они, как выражаются в философии, «становятся», ибо все время они переходят от одного состояния к другому. В этом основная мысль Гераклита, которой суждено было сохранить­ ся и сыграть огромную роль в истории человеческой мысли. Все течет, все непрерывно превращается и ничто не остается неизменным. В этой изменяемости, отрицающей возможность постоянно пребывающих вещей, Гераклит Темный видит сущ­ ность мира. Таким образом, по его мнению, нет действительно существующих вещей, но каждая вещь только бывает и исче­ зает в игре вечного мирового движения. В противоположность своим предшественникам, началом для Гераклита является не неизменная, всегда себе равная сущность, но само движение. И все вещи суть только образы и внешнее выражение движе­ ния. Потому, вероятно, он и считал сущностью и первоначалом мира (αρχή — Zeller. I. 585)14 — уже не воду, как Фалес, и не воздух, как Анаксимен, а огонь, который действительно из всех чувственно воспринимаемых впечатлений, пожалуй, наиболее приемлем как символ вечно изменяющего(ся), никогда себе неравного. И затем тот же Гераклит, заметивший и так смело, сильно и образно описавший непрерывную вечную смену яв­ лений, естественно был приведен к мысли, что πόλεμος πάντων μέν πατήρ έστι πάντων δέ βασιλεύς (Zeller. I. 596)15, т. е. что отец и всего есть борьба. И действительно, если чувствовать во всем только смену явлений — то получается такое впечатле­ ние от мира, что все вещи в нем борются за место. Победив­ ший сегодня будет побежден завтра, но борьба, которая ни­ когда не начиналась, а всегда была, никогда не окончится, а всегда будет. Такова, в общих чертах, философия Гераклида. Она представляет собой новый и огромный шаг вперед. Ион<ий>ские мыслители Фалес, Анаксимандр и Анаксимен постигали уже мир, как единое и стремились подчинить все

частное и отдельное целому. Но целое им еще представлялось

вчувственном, материальном образе — в виде воды, воздуха. Гераклит впервые допустил, что начало (αρχή) может быть не

восязаемом, а в умопостигаемом, не в вещи, а в идее, хотя,

70

конечно, идея ему все же представлялась в виде крайне утон­ ченной и подвижной материи — огня.

Еще в большей степени это можно сказать о его великом современнике Пармениде из Элей, главе так называемой элеатской школы. Точных сведений о годах его рождения и смер­ ти мы не имеем. Приблизительно же годом расцвета его сил

идеятельности нужно считать 500 г. до Р. X.16 Он был учени­ ком Ксенофана и хорошо знаком был с учением пифагорейцев (о которых мы еще будем говорить) и с видными представи­ телями этого учения, которые, по преданию, убедили его по­ святить свою жизнь философии. Основная мысль Парменида

τό γαρ αυτό νοειν εστίν τε και είναι, которая переводится некото­ рыми, что «мышление и бытие есть одно и то же» (Рагт. V. 40; Zeller. I. 512), другими же, что одно и то же есть мысль

ито, о чем она мыслит17. Но, как бы мы ни переводили при­ веденное положение, для нас важно, что Парменид первый почувствовал и выразил некоторую, до него никем не заме­ ченную связь между мышлением и бытием. И теперь люди продолжают думать по-разному: одним кажется, что бытие со­ вершенно самостоятельно, так что если б не было ни одного сознательного, способного к мышлению существа, что если бы вообще не было сознания, то бытие оставалось бы самим со­ бой, т. е. таким, каково оно сейчас. Но теперь все, по крайней мере, знают, что тут кроется вопрос огромного значения.

И его впервые поставил Парменид. С Парменида философия стала уже неизменно разрабатывать вопрос о «сущности» ве­ щей, как о чем-то умопостигаемом. Так что хотя его учение

иявляется односторонним, но тем не менее, а может, потому оно оказало такое сильное влияние на последующий ход раз­ вития греческой философии. Всякой односторонности свойст­ венна сила, и новая идея вернее себе прокладывает путь, если она получает преувеличенное резкое выражение. «Только су­ ществующее есть, — учит Парменид, — несуществующее же так же мало может быть, как оно может быть мыслимо или высказано. Величайшее безумие и непостижимейшее заблуж­ дение есть относиться к бытию и небытию, которые так раз-

71

личны, одинаково»18. Это, по учению Парменида, нужно прежде всего постичь, тогда и все остальное станет понятно. «Сущее не может иметь начала, оно не имеет конца. Про него нельзя сказать, что оно было или что оно будет. Оно есть. Ибо как оно могло иметь начало? Из чего? Из несущего?

Но не-сущего нет, и из него ничто не может иметь начало. Из сущего? Но тогда оно есть собственное начало. Так же оно не может перестать существовать. Ибо то, что было или будет, того нет, а о сущем нельзя сказать, что его нет. И мышление есть мышление бытия» (Zeller. I. 513)19. Парменид с особой настойчивостью противопоставляет истину тому, что он назы­ вает мнением. Истина постигает единое, вечное, неизменное, не знающее ни конца, ни начала сущее. Мнение, наоборот, по­ стигает внешний образ мира, то, что имеет начало и конец, то, что изменяется, что представляется как множественность, или, как он говорит, то, чего нет. Философ, по учению Парменида, должен знать и истину, и мнение — для того, чтобы первую принять и пренебречь вторым. Но самое дурное — это не уметь отличать то, что есть, от того, чего нет и что только ка­ жется. Это смешение является источником величайших за­ блуждений. Вы видите, что и Парменид, как его предшествен­ ники, особенно Анаксимандр, делает напряженнейшие усилия, чтоб вырваться из власти видимого мира, где царит гибель и уничтожение, где в обидном непостоянстве одни вещи сме­ няют другие, чтоб потом в свою очередь быть поглощенными новыми вещами. И из мира этой видимой действительности он стремится в иной мир — мир чистой, всегда себе равной, неизменной и вечной истины, в мир мысли, в мир идеи, от­ крытой и доступной уже не чувственному восприятию, а сверхчувственному разуму. Парменид с его формулой «од­

но и то же есть мысль и то, о чем она мыслит» есть родонача­ льник философского идеализма, который впоследствии с ге­ ниальной проникновенностью и удивительной широтой раскрылся в учениях Сократа и Платона и который в наши дни так же привлекает ищущие умы, как он их привлекал в древности.

72

Преемником Парменида был его друг и ученик Зенон (не надо его смешивать с другим философом Зеноном, основате­ лем стоической школы, жившим в конце IV и во второй поло­ вине III столетия до Р. X.)20; он во всем следовал своему учи­ телю и известен не столько тем, что он продолжал развивать идеи элеатской школы, сколько придуманными им способами доказательств своего учения. Аристотель считает его изобрета­ телем диалектики, той диалектики21, которая, как мы увидели, в руках софистов привела к убеждению, что нет разницы между истиной и ложью, но потом в руках Сократа, Платона, Аристотеля и др. как раз привела к противоположному, т. е. дала людям прочные критерии и масштабы мышления. Мы помним, что Парменид доказывал единство и неделимость су­ ществующего. Он исходил из общего анализа сущего. Зенон же поступал обратно: он доказывал невозможность и противо­ речивость обычных представлений о множественности и изме­ няемости вещей. Вот его аргументация против множественно­ сти (первый парадокс Зенона). Если вещей много и каждая вещь может делиться, как это всем кажется, на бесконечно большое количество частей, то каждая вещь зараз оказывается и бесконечно малой, и бесконечно большой. Бесконечно ма­ лой — ибо среди огромного, бесконечно огромного количества вещей она, само собой разумеется, является одной из беско­ нечно малых, в сумме дающих бесконечно большое количест­ во; бесконечно большой — ибо она может быть разделена на бесконечно большое число частей, сравнительно с которыми она окажется бесконечно большой. Это — возражение против тех, которые признают, что частицы делимы и имеют величи­ ну. Если же признать, что они не имеют величины и недели­ мы, т. е. равняются ничему, то сколько раз бы мы ни брали их слагаемыми, из ничего не выйдет ничего, и никакая вещь не может из этих частей получиться, не может получиться и мир22. Второй парадокс Зенона — аргументы против движе­ ния. Один аргумент называется «Ахиллес и черепаха», дру­ гой — «Стрела»23. Ахиллес находится в 10 шагах от черепахи и движется в 10 раз быстрей черепахи. Когда он ее догонит?

73

Зенон доказывает, что никогда. И в самом деле, когда Ахил­ лес сделает 10 шагов, черепаха сделает один шаг; Ахиллес сде­ лает один, черепаха Ую; Ахиллес — Vio, черепаха — Vioo

и т. д., до бесконечности. Всегда некоторое, хотя бесконечно малое расстояние окажется между черепахой и Ахиллесом, т<ак> ч<то>, вопреки очевидности выходит, что, хотя бы Ахиллес целый век гнался за черепахой, он ее никогда не до­ гонит. Смысл рассуждений, называющихся «Стрела», прибли­ зительно такой же. Мы выпустили стрелу. <Раз> в каждый данный момент она находится в каком-нибудь определенном месте пространства, то, стало быть, она находится в покое. Итак, получается, что в каждый данный момент она находит­ ся в покое, стало быть, она всегда находится в покое и движе­ ние есть обман наших чувств, по существу же оно невозмож­ но. Такова аргументация Зенона (Zeller. I. 540-546). Смысл ее в том, повторяю, чтобы показать, что обычные представления людей о множественности и изменяемости вещей заключают в себе внутренние противоречия и не выдерживают вниматель­ ной критики. Мы не будем здесь разбирать вопрос, насколько зеноновская аргументация основательна. Скажу только, что, по мнению некоторых, она в известной своей части до сих пор не опровергнута. Так думает, напр<имер>, Гегель24. Для нас гораздо существеннее то, о чем я уже упомянул: через Зе­ нона люди пришли к диалектическому способу мышления, т. е. научились путем вскрытия кроющихся в понятиях проти­ воречий очищать их от ложного содержания. Конечно, это орудие мышления очень опасное: им можно пользоваться и

для дурных, и для хороших целей, но ведь это старая история: все можно использовать для противоположных целей. Огнем можно и сжечь, и согреть дом. Софисты пользовались диалек­ тикой, чтобы доказывать неопытным юношам, что человек мо­ жет делать все, что ему взбредет в голову. Сократа и Платона диалектика привела к учению о высшем добре и вечной истине.

Последний из четырех представителей элеатской школы, Мелисс, ничем особым не выдался, и с нас будет достаточно только знать его по имени.

74

Такова была элеатская школа: Основателем ее был Ксенофан, столпом и главой был Парменид, продолжателями Зенон и Мелисс. Обыкновенно считаются главным образом с Парменидом — как наиболее крупным представителем этой школы. Его положение о неизменности бытия и о тождестве бытия и мышления — наряду с противоположным утвержде­ нием Гераклита о том, что в мире нет ничего постоянного, определили собою направление дальнейших исканий древней и новой философии. Философия не могла отказаться ни от Парменида — ибо наша мысль естественно ищет неизменно­ го и пребывающего, ни от Гераклита, т<ак> к<ак> отрицать изменчивость в мире — значит отрицать факт, что невозможно. Одни философы больше склонялись к Пармениду, другие — к Гераклиту. Были и попытки примирения. К изучению их мы и обратимся теперь. Как мы видели, и ионийские мысли­ тели (так называют первых философов — Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена), и Парменид с Гераклитом, при всей про­ тивоположности их учений, исходили всегда из одного начала. Их учения были строго, как говорят, монистическими (от гре­ ческого слова μόνος— единый). Оттуда и их односторонность. Парменид отрицал возникновение и уничтожение, Гераклит не признавал неизменной сущности. Эмпедокл25 (495-435) предлагает средний путь. Он, вслед за Парменидом, прини­ мает, что качественное изменение в первичной материи не­ мыслимо, но, с другой стороны, он признает не только изме­ нения в отдельных вещах, но считает, что даже мир, как целое, подвержен в течение времени некоторым изменениям в своем состоянии. Как это объяснить? Остается допустить, что, хотя основное вещество изменению не подвержено, но оно само не однородно. По мнению Эмпедокла, все состоит из четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня. В зави­ симости от того, как эти элементы сочетаются между собой или, как выражался Эмпедокл, смешиваются, и получаются те изменения, которые мы наблюдаем. Сами элементы изме­ нению не подлежат, они всегда те же, но под влиянием внешней силы они могут перемещаться с места на место,

75

и этим объясняются всякого рода перемены. Тут мы видим, что Эмпедокл допустил большое отступление от своих пред­ шественников. Кроме понятия вещества он вводит новое по­ нятие — силы. Вместо прежнего монизма, т. е. учения, допус­ кающего только единое начало — вещество, мы имеем уже дуализм, примиряющийся с двумя основными принципами, с веществом и движением. Правда, Эмпедокл еще не дал этим принципам отвлеченного научного выражения. Он го­ ворит не о движении, а о любви и ненависти. И в этом вы­ ражается уже этическое устремление Эмпедокла. То, что движется любовью, движется доброй силой; все, что движет­ ся враждой и ненавистью, имеет источником силу злую. Лю­ бовь объединяет, ведет к целому; вражда дробит — ведет к множественности. Таким образом Эмпедокл объясняет и бы­ тие Парменида и бывание Гераклита. У него же мы встреча­ ем попытку чисто механического объяснения природы, что сближает его с атомистами, о которых речь будет ниже и ко­ торые положили первое основание современному нашему ес­ тествознанию.

С Анаксагора26 (500-428), который по возрасту был стар­ ше, а по трудам моложе Эмпедокла, как передает Аристо­ тель27, философия впервые переносит свое поприще в Афины. Афиняне в общем отнеслись к пришельцу (Анаксагор, по рождению, не был афинянином) не совсем дружелюбно. Но лучшие граждане, в их числе сам Перикл, оценили дарования и высокий ум философа, и Перикл даже считал себя многом обязанным Анаксагору. Впрочем, даже защита Перикла не могла помочь Анаксагору. Его, как и его младшего современ­ ника Сократа, обвинили в непризнании богов — только он легче отделался: всего только ссылкой. В ссылке он и умер. Свои воззрения он изложил в сочинении, значительные от­ рывки которого дошли до нас. Называется оно, как и боль­ шинство древних философских трудов, «О природе». Первое положение учения Анаксагора то же, что и Парменида. Он го­ ворит: «Эллины неправильно судят о возникновении и исчез­ новении (вещей). Ибо ни одна вещь не возникает, не исчезает,

76

но либо составляется из прежде существовавших вещей, либо разделяется (на новые вещи). Так что правильнее было бы возникновение называть соединением, а исчезновение — раз­ делением. Поэтому в общей сумме вещей не может быть ни увеличения, ни уменьшения. Так что в мире ничего не при­ бавляется. Все перемены сводятся лишь к механическому пе­ рераспределению материи»28. Материю Анаксагор себе пред­ ставляет состоящей из разнообразных мельчайших частей, недоступных чувственному восприятию. В этом Анаксагор не оригинален и довольно близко подходит к учению атомистов, которое мы сейчас рассмотрим. Оригинален он в том, что сверх материальных частей он допускает еще новое начало: νους, вносящий в мир порядок и устроение, дух или разум. Этот νους обладает абсолютной властью над материей, всеве­ дением; он, в противоположность материальным вещам, прост, т. е. не складывается из каких-либо частей и всегда себе ра­ вен. И только духом, всесильным и всезнающим, Анаксагор может объяснить порядок и устроенность в мире, его красоту и целесообразность. Он не хотел допустить, что красота и це­ лесообразность могли «случайно» или в силу механической необходимости явиться на свет, и вот он решил заговорить о нематериальном разуме или духе, направляющем движение материальных частиц и вносящем в мир красоту и стройный порядок. Конечно, насколько можно судить по сохранившим­ ся у нас отрывкам его писаний и по свидетельству других, позднейших авторов, Анаксагор не продумал до конца свою мысль о сущности и назначении духа. Понятие духа у него не определено точно. Нельзя сказать, более ли он склонен пони­ мать дух, как дух личный, как бога, или как некоторую без­ личную силу. Во всяком случае, идея о правящем Боге, о Провидении, которая, как мы увидим, имела такое огромное

значение в системах Сократа, Платона и стоиков, у Анаксаго­ ра еще отсутствует. Но так или иначе идея о духе, как о вер­ ховном начале, есть большой шаг вперед, с которым нераз­

рывно связано дальнейшее развитие философской мысли в Элладе29.

77

Современниками, точнее — младшими современниками последних элеатов и Эмпедокла являются атомисты Левкипп и Демокрит. О работах и идеях Левкиппа у нас сохранилось мало сведений, и хотя несомненно, что он положил начало атомизму, но обыкновенно учение атомистическое связывает­ ся с именем Демокрита из Абдеры (470 до Р. X.)30. По обшир­ ности своего многостороннего образования и последователь­ ности своего мышления Демокрит стоял выше большинства своих предшественников и потому его можно считать первым, до Аристотеля, основателем научного метода мышления. Ари­ стотель часто ссылается на него, всегда говорит о нем с боль­ шим уважением, и нет ничего невероятного, что многое из того, что мы находим в сочинениях Аристотеля, взято им у Демокрита. Из трудов Демокрита в нашем распоряжении нет ничего, и мы о нем судим исключительно по тем отрывкам, которые сохранили последующие авторы в своих цитатах, да по изложению его мыслей у позднейших философов, главным образом у Аристотеля31. И вот что рассказывает Аристотель о том, как зародилась атомистика. Элеаты, т. е. Парменид и Зенон отрицали множественность вещей и движение, п<отому> ч<то> множественность и движение предполагает пустоту, пу­ стота же не существует, а, как мы помним, по учению элеатов, мыслить можно только то, что есть, того же, чего нет, и мыс­ лить нельзя. Левкипп принужден был признать, что движение возможно только в пустоте; но он пришел к заключению, что все-таки явления, возникающие и преходящие, все же сущест­ вуют, а так как они не могут возникать и исчезать иначе, чем в пустоте, то он не побоялся принять вывод, что наряду с су­ ществующим и полным есть также несуществующее и пустое. Существующее же не едино, а состоит из бесчисленного мно­ жества мельчайших частиц, движущихся в пустоте. Возникно­ вение и исчезновение вещей есть только соединение и разъе­ динение этих мельчайших частиц, так что, соглашаясь с элеатами, что существующее, как таковое, не изменяется,

атомисты противопоставляют утверждению Парменида о том, что только существующее есть, а несуществующего нет, сме-

78

лое утверждение: существующее есть не в большей мере, чем несуществующее, или, как выразился Демокрит, μή μάλλον τό δέν, ή τό μηδέν (Zeller. Ι. 770), т. е. не в большей мере сущест­ вует нечто (собственно — что), чем ничто32. Это значит, что все состоит из материи, заполняющей пространство, и из пус­ того пространства. Но материя и пустота не могут находиться друг подле друга, а должны быть друг в друге, так что мате­ рия отделяет части пустоты одну от другой и, в свою очередь, делится пустотой на части. Эти деления и дают в результате те изменения, которые мы наблюдаем в мире. Но такое деле­ ние не может идти до бесконечности, иначе бы, как говорит Демокрит, ссылаясь на Зенона, частицы обратились бы в ни­ что. Так что, по мысли Демокрита, весь телесный мир состоит из неделимых частиц, т. е. атомов (по-гречески τό ατομον зна­ чит неделимая частица), и пустоты. Итак, атомы, во-первых, неделимы. Затем, они считаются простыми, а не сложными; все качественно совершенно одинаковы, и в пределах атома уже не включено пространство. Пустота же, по учению атоми­ стов, безгранична. Она обнимает собою всю бесконечность атомов. Все же отдельные вещи есть не что иное, как комп­ лекс атомов. Возникает вещь, когда атомы соединяются в одно целое; уничтожается, когда составляющие ее атомы рас­ падаются; меняется, когда расположение атомов меняется, и т. д. Атомисты ищут во всем механического объяснения, т. е. допускают, что вещи действуют друг на друга только при не­ посредственном соприкосновении. Действия на расстоянии они не допускают и в тех случаях, когда им приходится стал­ киваться с таковым, прибегают к предположению об эмана­ ции, т. е. утверждают, что действующая на расстоянии вещь испускает из себя мельчайшие частицы, которые и действуют уже механически на другие вещи. Вы видите, что в учении Демокрита выражены основные принципы современного есте­ ствознания. Он стремится все явления природы объяснить как естественно необходимые. Телеологические элементы, т. е. готовность привнести в объяснения явлений природы понятие и цели, Демокрит совершенно устраняет из своей системы —

79