Психология и философия / Шестов. Лекции по истории греческой философии

ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ

Предмет,

задачи и методы философии

πод философией права разумеют обыкновенно общее учение об основах и принципах права. Право, как яв­ ление общественной жизни, слишком хорошо извест­

но всякому из нас. Даже ребенок говорит о своем праве: если его кто-нибудь обидит — отнимет у него игрушку или ударит, он запротестует или говорит о своем праве. Но именно пото­ му, что право есть нечто столь неотъемлемо присущее челове­ ку, что как будто бы вместе с ним рождается на свет, оно под­ лежит особенно тщательному и внимательному изучению. Ошибочно думать, что наука интересуется только скрытыми, недоступными глазу явлениями. Мы все тоже с детского воз­ раста видим и солнце, и месяц, и звезды. На первый взгляд даже кажется, что ничего не может быть понятнее и доступ­ нее, чем раскинутое над нами небо с его бесконечными свети­ лами. Но на самом деле это открытое небо скрывает в себе бесконечные тайны, раскрыть и постигнуть которые есть зада­ ча науки. И весь окружающий нас мир — растения, животные, камни, — все как будто столь родное и понятное нам, все, с чем мы свыклись почти с рождения, при ближайшем рассмот­ рении оказывается в высшей степени загадочным и непонят­ ным.

Мы знаем, что существует множество наук — астроно­ мия, ботаника, зоология, физика, химия, — и некоторые из этих наук существуют с древнейших времен и разрабатыва­ лись они величайшими умами, — и все-таки как далеки мы и сейчас от того, чтоб постичь физический и духовный мир с той полнотой, к которой стремится человеческий ум. Мы об-

23

наружили много ошибок наших предков. Мы уже знаем, что земля не плоска, а шарообразна; мы знаем, что не солнце вра­ щается вокруг земли, а земля вокруг солнца; знаем, что небо не хрустальный свод. Но сколько веков и тысячелетий люди жили в уверенности, что земля неподвижна и что небо твер­ дый купол, на который можно было бы выехать даже на коне. И сейчас мы все больше и больше убеждаемся, что не все, что очевидно и понятно, таково, каким оно нам представляется. Наоборот — и в течение настоящего курса мы не раз будем иметь случай и возможность в этом убедиться, — самые глу­ бокие и важные истины скрываются как раз под тем, что на вид кажется наиболее ясным и простым.

И вот, подобно тому как для изучения окружающего нас мира недостаточно отдельных наук — ботаники, изучающей царство растений, зоологии — царство животных, астроно­ мии — светил небесных и т. д., — а требуется еще и общая на­ ука, называющаяся философией природы, так и для изучения права мы не можем ограничиться частными дисциплинами. Государственное право, как вы, верно, знаете из других кур­ сов, имеет свои задачи, уголовное — свои, гражданское — свои. Но вместе с тем всем им предшествует или, вернее, всех их предполагает наука о праве, как говорят, вообще. Она, как я уже сказал, имеет своим предметом основные принципы права — и в этом она уже соприкасается с той, самой общей и основной наукой, которая называется философией. Историю философии права вы прослушаете в отдельном курсе. Из это­ го курса вы узнаете, каким образом в течение веков в отдель­ ных великих философских системах ставились и разрешались главные вопросы философии права. Задача же настоящего введения в философию права еще более общая: познакомить вас с основными проблемами философии для того, чтобы при изучении философии права вы были подготовлены к тем во­ просам, которые в ней обсуждаются.

Само собой, однако, разумеется, что настоящий курс бу­ дет иметь и должен иметь и более широкое значение. Фило­ софские вопросы интересуют и имеют значение не только в

24

том смысле, что они связаны с той или иной специальностью человека. Подражая старинному выражению, я бы сказал, что человеческая душа по природе своей философ1. На каком бы низком уровне образования ни стоял человек, как бы глубоко ни погряз он в обыденные, мелкие и даже пошлые дела и де­ лишки, он время от времени останавливается и оглядывается на прошлое, всматривается в будущее и начинает себе предла­ гать вопросы, которые никакого отношения не имеют к его те­ кущим заботам, забавам и интересам. Даже Фамусов у Грибо­ едова — на что уже человек далекий от высших душевных запросов — и он все-таки, при мысли о смерти, говорит о том, что чудно создан свет и что, ежели начнешь философство­ вать — вскружится ум2. И это Грибоедовым подмечено не­ обыкновенно метко и тонко. Душа человеческая, повторяю, по своей природе — философ.

Принято, прежде чем приступить к изложению курса, да­ вать определение изучаемого предмета. Нужно дать определе­ ние философии, выяснить, в чем ее задачи. Нужно объяснить, что такое философия. И уже тут, на самом пороге мы натал­ киваемся на огромные трудности — столь большие, что, ка­ жется, будто чуть ли не самые большие из нам предстоящих. Но это только кажется, что здесь самые большие трудности. Вперед надо сказать: к какому бы философскому вопросу БЫ ни подошли — все будет казаться, что он самый трудный.

И это происходит потому между прочим, что, хотя филосо­ фия и самая древняя из наук, она вместе с тем и наиболее проблематическая. Вы не найдете ни одной другой науки, в которой бы господствовало такое несходство взглядов не только на разрешение, но и на постановку главных, да,

если хотите, и второстепенных вопросов. Логика — тоже одна из философских дисциплин — считалась как будто бы наибо­ лее устойчивой наукой. Но и здесь царит, по признанию од­ ного из наиболее замечательных представителей этой науки (Гуссерля), bellum omnium contra omnes3.

Такое отсутствие единства и законченности в выводах, как мы увидим, давало многим скептически настроенным

25

умам повод даже сомневаться в том, точно ли философия есть наука, раз она не представляет собой системы всеми признан­ ных положений. К этому вопросу мы еще вернемся; пока я хотел бы обратить ваше внимание на самый факт несогласо­ ванности философских убеждений. Ибо эта несогласованность обусловливает собою трудность изучения философии. Нет ни­ какой возможности излагать философию так, как излагают физику или геометрию, в виде последовательного ряда свя­ занных друг с другом положений. Поэтому приходится прибе­ гать к иному способу.

Обыкновенно излагают по каждому вопросу суждения наиболее выдающихся и замечательных представителей этой науки и этот способ уже приходится избрать в самом начале, при определении предмета философии. Я не могу вам сказать, что философия есть то-то и то-то и имеет такие-то и такие-то определенные задачи. Ибо, как бы обстоятельно я ни изложил эти задачи — мне не удастся исчерпать всех тех вопросов, ко­ торыми заинтересовывались и которые разрабатывали отдель­ ные великие представители философской мысли. Поэтому поневоле приходится из огромной массы материала выбирать то, что может представить для нас наибольшее значение и наибольший интерес, считаясь и с тем, что в предстоящем

курсе речь будет идти не о философии вообще, а о русской философской мысли.

Прежде всего обращу ваше внимание на одно очень крат­ кое и в своем роде очень замечательное определение. Хотя обыкновенно в курсах его не приводят, но мне кажется, что именно с него следовало бы всегда начинать. Для понимания же задач русской философии оно имеет особо важное значение. Это определение принадлежит последнему великому предста­ вителю эллинской философии Плотину, жившему в III веке (205-270) по Рождестве Христовом. Он спрашивает: «Что та­ кое философия?» и отвечает одним, по-гречески, словом τό τιμιώτατον, что значит по-русски: самое ценное, важное, самое главное4. И в самом деле, как тот, кто еще не пытался изучать философскую науку, так и тот, кто всю жизнь положил на ее

26

изучение, один чувствует, другой знает, что к философии нас всех неудержимо влечет именно потому, что там надеются те­ перь или в будущем, хотя бы как угодно отдаленном, найти от­ веты на наиболее тревожные, мучительные, настоятельные наши вопросы.

Можно было бы надеяться, что в этом пункте, хотя бы единственном, не окажется того разногласия, о котором я го­ ворил выше. Здесь можно было бы ждать не только consen­ sus sapientium, но consensus omnium. И ученые, и неученые все должны были бы как будто согласиться, что есть в жизни нечто чрезвычайно важное и значительное и что это важное и значительное есть или должно быть предметом философии. Но, обращу ваше внимание, что в новейших определениях философии этот признак опускается. Дальше уже, как мы увидим сейчас, разногласия еще более усиливаются. Одни утверждают, что людям не дано научно разрешить вопрос о том, что для них важнее и значительнее всего, другие, наобо­ рот, доказывают, что человеческий разум может все постиг­ нуть. На этом основании одни ограничивают философию, ста­ вят ее в узкие рамки, другие же раздвигают эти рамки до бесконечности. Одни утверждают, что у человека есть мета­ физическая потребность, как выражается Шопенгауэр5, и что эта метафизическая потребность есть высшая и самая значи­ тельная человеческая потребность, потому что она влечет его к тому, что важнее всего в жизни. Другие в эту метафизиче­ скую потребность не верят.

Теперь приведу вам еще одно определение, принадлежа­ щее одному из самых замечательных, по мнению многих даже самому замечательному философу, самому гениальному, много­ стороннему и всеобъемлющему уму, какой только появлялся среди людей, Аристотелю. «Нечего искать, — говорит он, — на­ уки более важной и значительной (τιμιώτερον, то же слово, что мы встретили у Плотина). Она самая божественная и значитель­ ная (опять то же слово, что у Плотина, и тоже в превосходной степени). И это в двояком смысле. Ибо богу она более всего свойственна и потому божественная среди наук и она имеет

27

своим предметом бога. Только ей одной свойственно и то, и другое. Ибо, что бог принадлежит к основаниям и есть нача­

ло, это — несомненно; и только же бог владеет ею, по крайней мере в высшей степени. Может быть, другие науки нужнее,

но лучше ее нет» (Metaph. I. 2, 983а). Это определение, как ви­ дите, значительно более полное и исчерпывающее, но первый признак философии — тот же, что и у Плотина: она есть то, что важнее и значительнее всего для человека.

А затем обратите внимание и на другие, в высшей степени существенные признаки. Она имеет своим предметом бога — т. е. основания и начала. Другие науки, скажем физика, геомет­ рия и т. д., первыми началами не интересуются: физика изуча­ ет законы механических явлений, геометрия изучает законы пространства, но ни той, ни другой нет дела до того, что такое законы или что такое пространство, т. е. первооснования ее не касаются. Геометрия берет готовым наше представление о про­ странстве и выводит целый ряд теорем. Так же она принимает положение об очевидности своих аксиом, тоже не спрашивая себя, откуда эту очевидность добыли. Все это уже относится

кπρωται άρχαί, как говорили греки, к первым началам, т. е.

ктому, из чего все вытекает и что они также называли словом «бог»6. Этот признак философии сравнительно тоже меньше оспаривается, чем другие признаки.

Наконец, третий признак, может быть наиболее спорный, заключается в последних словах приведенного определения. Аристотель говорит: «Может быть, другие науки нужнее и по­ лезнее, но лучше ее нет»7. Обращаю особенно ваше внимание на эти слова, т. к. в них лежит особая, специфически свойст­ венная всякой философии, а в особенности русской, трудность. Другие науки нужнее и полезнее, философия — лучше. На пер­ вый взгляд это почти бессмысленное утверждение. Лучшее как будто бы должно быть и более нужным, и более полезным. Не только для начинающих, но и для многих законченных фило­ софов, как мы увидим впоследствии, эти слова казались заклю­ чающими в себе то, что называется contradictio in adjecto, т. е. внутреннее противоречие. С другой же стороны, целый ряд ве-

28

ликих философских систем и древности, и Средневековья, и новейшего времени всецело покоится на этом противоположе­ нии: полезное и нужное, это — одно, хорошее это — другое. Этому учил Сократ, на этом построена вся философия Плато­ на, эта мысль проходит красной нитью через Аристотеля, стои­ ков, а в новейшее время ею вдохновляется и питается немецкая философия в лице таких замечательных представителей ее, как Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель. Вы ничего не поймете в сочи­ нениях столь различных философов, как Спиноза и Паскаль, если вы не освоитесь с той мыслью, что полезное и нужное не все равно что хорошее8.

Нам, конечно, придется еще не раз соприкасаться с этим вопросом, но, чтобы сейчас вам стали возможно понятней слова Аристотеля, я приведу вам из лучшего диалога Платона «Федон» еще одно определение задач философии: «Для всех это представляется тайной, но всегда те, которые искренно и добросовестно отдавались философии, не стремились ни к чему иному, как к тому, чтобы умирать и умереть» άπο

θνήσκειν καΐ τεθνάναι (Федон 64а)9. Эти слова Платон вклады­ вает в уста Сократа, который в ожидании выполнения над ним смертного приговора беседует в тюрьме за несколько ча­ сов до смерти со своими друзьями и учениками. И на них я обращаю особенно ваше внимание, т<ак> к<ак> оно (это определение) является ключом к пониманию русского фило­ софского творчества. Если правда, что философствовать зна­ чит, таким образом, приготовляться к смерти и делать попыт­ ку заглянуть за грани нашего земного бытия, тогда, конечно, и слова Аристотеля становятся понятными. Нужно и полезно то, что может сейчас пригодиться человеку, устраивающему свои земные дела, но хорошо то, что помогает ему преодолеть противоположность между жизнью и смертью. И, конечно, в этом смысле хорошее часто не имеет и не может иметь ни­ чего общего с полезным.

Само собою разумеется, что мы здесь говорим о высших и последних задачах философии. О них надо было прежде всего упомянуть, так как одно из главных условий успешного

29