Психология и философия / Шестов. Лекции по истории греческой философии

ЛЕВ ШЕСТОВ

ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ГРЕЧЕСКОЙ

Москва · Париж РУССКИЙ ПУТЬ · YMCA-PRESS

2001

ББК 87.3(2)6 Ш52

Вступительная статья и примечания A.B. Ахутина

Дизайн А.Г. Орловой

АНТИЧНОСТЬ В ФИЛОСОФИИ ЛЬВА ШЕСТОВА

ΙΓ^ν основе данной книги — сохранившиеся неполных восемь р ^ , лекций курса «История греческой философии», прочитан- L>^Horo известным русским философом Львом Шестовым

в зимний семестр 1918/19 учебного года в киевском Народ­ ном университете*. По некоторым отсылкам в тексте можно пред­ полагать, что курс был задуман как часть более обширного цикла, охватывавшего историю западноевропейской и русской филосо­ фии. Об этом же свидетельствует и другая сохранившаяся руко­ пись лекций «Основные философские проблемы в историческом освещении: От Платона до Декарта», которые Шестов читал в том же университете осенью 1918 года.

Время, однако, не располагало к систематическим занятиям. Город постоянно переходил из рук в руки — немцы, Петлюра, боль­ шевики, белые сменяли друг друга; гонения, аресты, еврейские по­ громы, достигшие крайнего размаха после оккупации Киева белы­ ми в сентябре 1919 года... «Никогда так упорно, напряженно и не­ прерывно не работала мысль, как в эти ужасные, кровавые дни, — записывает Шестов в дневнике. — И никогда так бесплодно»**. В середине октября он с семьей уезжает в Ялту, где по ходатайст­ ву И.П. Четверикова и С.Н. Булгакова получает возможность чи­ тать лекции на историко-филологическом факультете Тавриче­ ского университета в качестве приват-доцента. Однако, уже в январе 1920 года Шестовы получают разрешение на выезд и на­ всегда покидают Россию.

См.: Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова: По переписке и воспоми­ наниям современников: В 2 т. Париж: La Press Libre, 1983. С. 165-166. Там же. С. 169.

5

В Париже Шестов получает профессуру на русском факуль­ тете, учрежденном тогда при Парижском университете, где в те­ чение 16 лет ведет тематически свободные занятия по филосо­ фии. Лишь однажды он читает здесь курс «Основные идеи древней философии», в остальном же его лекции тесно связаны с главными темами его собственного творчества, а это никак не история философии.

Л. Шестов был уже и в России одним из наиболее вырази­ тельных философов Серебряного века, но европейскую извест­ ность он приобрел именно в эмиграции, в 1930-е годы. Его про­ изведения сразу же переводятся на европейские языки, он выступает с докладами в Германии, где знакомится с Э. Гус­ серлем (философом-антиподом) и М. Хайдеггером. После пуб­ ликации на французском отрывка из статьи о Достоев­ ском («Преодоление самоочевидностей») и книги о Паскале («Гефсиманская ночь», вошла в книгу «На весах Иова») Шес­ тов приобретает высокую репутацию в кругу французских ин­ теллектуалов. Дружеское сотрудничество связывает его с Э. Мейерсоном, А. Жидом, А. Мальро, Ш. Дю Боссом и др. На­ ряду с H.A. Бердяевым он, пожалуй, один из самых известных и ценимых на Западе русских философов. А. Камю не колеблясь ставит Шестова вместе с Киркегором, Хайдеггером, Ясперсом, Шелером и феноменологами в ряд критиков традиционного ра­ ционализма и разбирает идеи Шестова в качестве показательно­ го примера нового подхода*. Средоточие его философствования совпало с тем, что в 1930-е годы стало средоточием философии в Европе и получило наименование экзистенциализма.

Какое же место занимает в его творчестве античная фило­ софия? Шестов на редкость сосредоточенный мыслитель, всю жизнь он «знал одной лишь думы власть», разрешал один во­ прос, и вопрос этот не историко-философский, а глубоко экзи­ стенциальный. Так, может быть, публикуемые лекции лишь косвенно относятся к собственной философии Шестова, воз­ никновение их объясняется условиями жизни, а стало быть, не

6

следует многого ждать от них? В самом деле, изложение основ­ ных эпизодов греческой философии в лекциях отличается про­ стотой и ясностью, граничащей с популярностью, автор базиру­ ется не столько на самостоятельном исследовании, сколько на фундаментальном курсе истории греческой философии Э. Целлера, и, судя по всему, адресованы лекции аудитории начинаю­ щих, причем, по-видимому, правоведов, а не философов. Тем не менее читатель вряд ли найдет существенные расхождения между тем, как характеризует Шестов своих героев здесь, в лек­ циях, и в тех местах своих основных произведений, где он обра­ щается к греческим философам.

Дело в том, что Шестов отличался замечательной способно­ стью воспринимать живую насущность любой мысли, где бы и когда бы она ни была высказана. Он мог как угодно глубоко вхо­ дить в историю философии, погружаться в «материал», не утра­ чивая остроты философского вопрошания, поскольку умел рас­ слышать древнейшие голоса в средоточии современных споров.

В публикуемых лекциях Шестов стремится к объективно­ му изложению, его собственное отношение к материалу сколь возможно устранено. Чтобы читатель с самого начала мог ви­ деть, как античная философия участвует в той «великой и по­ следней борьбе», которая, по Шестову, и составляет суть насто­ ящей философии*, мы в этом кратком предисловии хотим очертить место, определить смысловую роль этого «персона­ жа» в собственной философии Льва Шестова. Для этого в двух словах расскажем, как начиналась и развертывалась эта фило­ софия.

• • •

Лев Исаакович Шестов (Иегуда Лейб Шварцман) родился 31 ян­ варя (13 февраля) 1866 году в Киеве, в семье крупного коммер-

Шестов в своих сочинениях не раз повторяет слова Плотина о том, что «душам предстоит великая и последняя борьба* (Plot. Επη. I. 6. 7, 32) на пути к про­ буждению (см.: Шестов Л. Сочинения: В 2 т. M.f 1993. Т. 1. С. 662; Т. 2. С. 390). Заметим, что слова Плотина — это скрытая цитата из «Федра* Платона (247Ь).

7

санта*. Он закончил юридический факультет МГУ и какое-то время занимался адвокатурой в Киеве, но вскоре полностью от­ дался литературно-философскому творчеству. Его имя становит­ ся широко известным после публикации в журнале «Мир искус­ ства» — одном из ведущих литературно-художественных журналов Серебряного века — сочинения «Достоевский и Ниц­ ше: Философия трагедии» (1902. № 2-9/10). Голос Шестова был в полном созвучии с драматизмом времени, он сразу же нашел себя и был признан в том горячем споре по последним вопросам бытия, который вели Д.С. Мережковский, H.A. Бердяев, В.В. Ро­ занов, В.И. Иванов, С.Н. Булгаков, — все, о ком H.A. Бердяев в рецензии на первые книги Л. Шестова сказал «мы»: «...мы, непристроившиеся, вечно ищущие, полные тревоги, понимающие, что такое трагедия...»**.

Основное — всегда граничащее с дерзостью — дерзание его мысли, основной до последних дней пафос его философствования выражается названием самой известной книги Шестова тех лет: «Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления»***. В одном из последних сочинений «Афины и Иерусалим» Шестов характеризует задачу философии в его понимании так: «Филосо­ фы стремятся «объяснить» мир, чтоб все стало видным, прозрач­ ным, чтоб в жизни ничего не было или было бы как можно мень­ ше проблематического и таинственного. Не следовало ли бы, наоборот, стремиться показывать, что даже там, где всё людям представляется ясным и понятным, всё необычайно загадочно и таинственно? Самим освобождаться и других освобождать от вла­ сти понятий, своей определенностью убивающих тайну. Ведь исто­ ки, начала, корни бытия — не в том, что обнаружено, а в том, что скрыто: Deus est Deus absconditus»****.

*Обстоятельное описание жизни и творчества Л. Шестова, снабженное от­

8

Остроте философского вопрошания Шестова выучила не столько философия, сколько литература, сначала Шекспир, а затем русская литература XIX века, прежде всего Толстой

иДостоевский. Из философов же — Ницше, речи которого он слышал звучащими в той же накаленной атмосфере, что

иречи героев Достоевского. И сколько бы он впоследствии ни углублялся в изучение классической европейской филосо­ фии, в какие бы схоластические тонкости богословских проб­ лем ни входил, все втягивалось им в эту атмосферу спора о во­ просах, разрешить которые важнее, чем «миллион приобрести»

идаже жизнь сохранить. Сократ, Платон, Аристотель, Пло­ тин, Аквинат, Лютер, Спиноза, Гегель, Гуссерль под пером Ше­ стова превращаются в героев Достоевского, собеседников Заратустры, совопросников Иова. Сопоставляя тексты, силлогизмы, теоремы и афоризмы, Шестов превращает их в реплики участ­ ников всемирно-исторического спора о первом и последнем, — спора, ведущегося на пепелище Иова, на пире Платона, воз­ ле бочки Диогена, в монашеских кельях, в компании с Але­ шей и Иваном Карамазовыми, умирающим Паскалем, безум­ ным Ницше, абсурдным Киркегором. Спор здесь таков, что, чем глубже в суть дела, тем существенней и радикальней спор­ ность. Любой бытовой скандал может разрастись до разме­

ров трагедии, до метафизического противоборства, чуть ли не до страшного суда, где дело идет о бытии человека, мира и самого Бога.

Тут-то, полагает Шестов, и начинается философия, достой­ ная своего имени, — в добровольном затворе одинокого мысли­ теля, в трактирах, в каморках, на каторжных нарах. Не будет ведь большим преувеличением сказать, что первый отчет фило­ софии о себе и в самом деле был дан в виде показаний на суде,

взащитной речи Сократа. Сюда, к суду, т.е. к ее собственному началу, и привлекает Шестов классическую философию, сколь бы отвлеченной она ни казалась. Если бытовой скандал, как

вроманах Достоевского, способен развернуться в метафизиче­ скую трагедию, когда столкновение страстей достигает предела, и в нем открывается противоборство смыслопорождающих

9