Глава пятнадцатая.

Весь день провели в ожидании контратак финнов с обеих направлений, интенсивно занимаясь укреплением позиций, особенно по рубежу Ирсты и по южной окраине Костомуксы. Имевшиеся оборонительные сооружения оказались слабыми и малопригодными для длительной обороны. Поэтому личный состав батальона весь световой день рыл землю кирками, лопатами и зубами, переделывая не только старые огневые точки, но и создавая десятки новых, соединив их непрерывной ниткой траншей. Вторая линия обороны отрывалась непосредственно в самой деревне с использованием домов и погребов в качестве отдельных опорных пунктов. Рота 82-х миллиметровых миномётов оборудовала огневые позиции под защитой домов. Тяжёлые полковые миномёты, выполнившие свою задачу и израсходовавшие весь запас мин во время атаки, приказано было перебросить в Поросозеро при первой возможности. Но пока такой возможности не было – финны по-прежнему стояли у «Русского Каллио», и неизвестно было: какую ответную каверзу они замыслили. Надо отдать им должное: оказавшись запертыми с двух сторон, позиций они не оставляли, и даже проявляли некоторую активность. Не исключено, что финские подразделения у «Каллио» получили приказ держаться до подхода новых подкреплений, задачей которых, возможно, было возвращение утраченных позиций в Костомуксе. Был уже глубокий вечер, и люди, измученные тяжелой работой, недоеданием, изъеденные в кровь мошкой и комарами, продолжали вгрызаться в каменистую землю. Полевых кухонь не было, и старшины рот, с парой-тройкой выделенных бойцов, старались хоть как-то накормить людей, используя для этого брошенную жителями, и отступившими финнами, посуду и кое-какие припасы.

Григорьев, Аникеев и Грябин, выкопав ячейки на положенную глубину, принялись соединять их общей траншеей. И эта изнурительная работа приняла состязательный характер по причине молодости и уничтожения нескольких банок трофейных консервов, что резко подняло соревновательный дух. Шуруя лопатой, каждый из них искоса поглядывал за товарищем, стараясь переплюнуть соседей, и выбросить как можно больше грунта и камней. Мишка, разогревшись, сбросил гимнастёрку и бязевую рубаху, наплевав на зверства крылатых тварей. И тут лопата его, удобно лежавшая, и исправно скользившая в ладонях с набитыми уже мозолями, вдруг сочно звякнула и вылетела из рук, вырванная непонятной силой. Мишка от неожиданности потерял равновесие и ткнулся лицом в сырую стенку окопа, с удивлением обнаружив рваную дырку на лезвии БСЛ. Выбитая из рук, она была результатом недалёкого выстрела. Прозвучали ещё два-три выстрела подряд, и, стоявший за спиной Григорьева боец, растерянно наблюдавший за кульбитами Мишкиной лопаты, вдруг заскрёб руками по груди и сполз по стенке, закатив глаза и отплёвываясь тёмной пенистой кровью. Не успел Мишка до конца переварить того, что случилось с его лопатой и соседом, как в сторону стрелявшего леса ударили сразу два пулемёта, прорежая свинцом хвойные платья седых елей. Мгновением позже захлопали миномёты, быстро очистив от ветвей весь ближний ельник. Стрельба закончилась также внезапно, как и началась. Прозвучало ещё несколько выстрелов из неоконченных окопов, и всё стихло. Только рядом с Григорьевым сидел раненный боец, и лицо его, измазанное кровью, становилось всё бледнее и отрешённее. Санитар, перевязывавший его, попросил Григорьева придержать раненого за плечи, и Мишка, оттянув его от стенки окопа, с ужасом увидел, что на месте спины торчат обломки рёбёр и надуваются большие розовые пузыри. Санитар, уловив Мишкину реакцию, как-то, уж больно спокойно, заметил:

- "Кукушка!". Разрывными, гад, стреляет. И, такая, вишь, картина: не позавидуешь, - вздохнул «помощник смерти», кивнув на раненого, который уже мало походил на живого.

Копать временно перестали. Передвижения сократили до минимума. Рота сидела и лежала в окопах, наслаждаясь вынужденным отдыхом, и хмуро посматривала на недалёкий лес, откуда только что прилетевшая смерть забрала их товарища.

Но время шло, и тревожное состояние, вызванное гибелью одного из них, постепенно улетучивалось. Всё чаще стали слышны тупые удары кирок и лопат о землю – рота вновь занялась оборудованием позиций. День, быстро пробежавший в трудах и заботах, почти уж передал свои полномочия ночи, как вновь, гулко и страшно ударили выстрелы со стороны леса. На этот раз пули настигли ещё троих в роте Грибова. Убитых не было, но все трое получили тяжёлые ранения, и были оправлены в БМП. Ротный, обеспокоенный новыми потерями, вызвал на НП Миронова и Ершова.

- При атаке на деревню потеряли чуть больше, чем сейчас, - пробурчал Грибов, потеснившись, и приглашая взводных. – Так они и без атаки нас перебьют. У первой роты пока потерь от снайперов нет, но, кто знает, может, финны тактику такую избрали: обложат нас «кукушками», и будут валить одного за другим. Глядишь, и вынудят оставить деревню. На психику давят, не иначе. Надо бы испортить настроение этим любителям пострелять. Ночь на носу, и «кукушки» точно ушли. Вряд ли будут ночевать у нашего переднего края. Финны тоже удобства любят. Подумайте: как отвадить финнов «ходить на ток» за нашими головами?

…Григорьев закончил ковыряться в земле, и, предвкушая ночной отдых с предварительным ужином, устраивался в почти завершённом окопе. Грябин переполз к Мишке – ночевать вдвоём было теплее: хвоя на дне, шинель под себя, а сверху шинель товарища. Тепло и комфортно. Правда, с учётом боевой обстановки.

В Мишкин окоп посыпался песок, и рядом послышалось чьё-то шумное дыхание - над ними возникла голова Миронова.

- Только что был у ротного, ребята. Командир страшно недоволен последними потерями. А посему, есть деликатное предложение к вам: ответить им тем же. Причём, основательно и безотказно.

Бойцы больше почувствовали, чем уловили почти ехидную улыбку Миронова, предлагавшего им вместо отдыха очередное «мероприятие». Друзья растерянно молчали – уж очень не хотелось им менять почти родную яму, на прогулку в неизвестность. И взводный нутром почувствовал настроение подчинённых, которое и ему было не в новинку, когда солдат устал и уже настроился на длительную передышку, тогда предложение полазить по сырому ночному лесу ничего, кроме неудовольствия, не вызовет.

- Надо, Григорьев, - обращаясь уже персонально, проронил Миронов. – Сегодня у тебя лопату продырявили и соседа убили, а завтра – дырку в твоей голове сделают, и, возможно, не тебе одному. Дело-то, конечно, добровольное. Но вы у меня лучшие, и надежда только на вас. И Аникеева возьмём. Тоже у парня голова соображает. Ершова не будет – он вместо меня останется. Справимся, а, Григорьев? – надавил Миронов, уверенный, что отказа не будет.

- Отчего ж не пойти, - ответил за друга Грябин. Раз надо, - значит, пойдём, товарищ старший сержант. И Аникеева можно взять. Ваша правда – он серьёзный мужик.

Миронов внутренне развеселился – этим «мужикам» по восемнадцать лет от роду, а рассуждают, будто прожили длинную и обстоятельную жизнь. Хотя, как рассудить: ему тоже не сто лет на будущей неделе, а только двадцать три, но каждая неделя на войне – это как год нормальной жизни, а то – и поболе. Иной день или час, в какой-либо передряге, вспоминается всю жизнь, с условием, конечно: если выживешь.

- Я наведаюсь к Аникееву, а вы можете отдохнуть часа четыре, и поесть. Раньше двух они не вылезут из своих постелей. А пока дойдут до насиженных мест, мы, к тому времени, тоже устроим себе гнёздышки, дожидаясь их. Винтовки оставьте – в лесу они неудобны. Возьмите у товарищей «суоми» и полдюжины «фенек».

Голова взводного исчезла, и приятели остались наедине со своими мыслями. Молчали. Предстоящая вылазка не располагала к разговору. На такие вещи необходимо желание отдохнувшего тела. А этого, как раз, и не было. Автоматически отсутствовало и настроение. Обтирая спинами осыпавшиеся стенки окопа, настроились подремать оставшиеся часы. Размышления в себе постепенно и незаметно уступили место глубокому и здоровому сну.

…В два их поднял взводный. Григорьев зевал и потягивался, укладывая запасные магазины и гранаты в рюкзак. Аникеев, притопавший вместе с Мироновым, сидел на бруствере, свесив ноги в окоп. И тоже, не переставая, позёвывал, словно передразнивая вконец раззевавшегося Мишку.

- Ну, вороны, закройте рты – сыра не будет, - прервал сонную идиллию Миронов. – Вижу, совсем настроения у вас нет. Ладно, пробежимся до леса – сонная дурь и пройдёт, - пообещал взводный, перешагнув через Мишкин окоп.

Молодёжь, выразительно сопя и откашливаясь, повылезала из почти обжитых окопов, и двинулась за ним. Кромешной тьмы не было – неплохо подсвечивала луна. До ближнего подлеска дошли без происшествий, если не считать ободранной руки Аникеева, умудрившегося упасть ещё на дороге, примыкавшей к их обороне. В лесу замедлили шаг, оберегая глаза от опасных еловых сучьев. Остановились в том месте, где, по их предположению, могли находиться «лёжки» или деревья, облюбованные финскими снайперами. В потёмках сложно отыскать приличное укрытие, но с этим как-то справились. Разбились по двое. Миронов не решился устроить только одиночные секреты, учтя недостаточный опыт молодёжи. Уговорились стрелять только наверняка, по собственному разумению, и тут же менять засвеченную позицию, так как никто не мог заранее предугадать: сколько заявится «охотников».

Миронов устроился с Мишкой по обе стороны крупного валуна, примяв своим телом низкорослый можжевеловый куст. Аникеев с Грябиным расположились посреди густой еловой поросли, метрах в тридцати правее. Мишка расположился с удобствами, расстелив под собой шинельную скатку, и стал напряжённо всматриваться в лесную чащу. Но ничего сверхъестественного не происходило, и первоначальное возбуждение стало проходить. Мишка позволил себе пошевелиться, чтобы отогнуть ветку от себя, больно давившую на ребро. Треск сучка под ним привёл его в состояние, близкое к обморочному. Тут же кулак взводного, больно пройдясь по боку Мишки, привёл его в чувство и полную боевую готовность. Слов не было вовсе, но он почувствовал, что Миронов пытается что-то впихнуть ему в рот. Мишка разинул рот, чтобы словесно воспротивиться вторжению, но, почувствовав на языке сладкий вкус чего-то, успокоился.

Сахар! – сообразил Григорьев, вспомнив целую лекцию, прочитанную ему взводным о пользе сладкого, употребление которого в ночном секрете или поиске повышает чувствительность особых рецепторов в глазах, отвечающих за сумеречное зрение. Да и вообще: кусочек сахара во рту не только не отвлекает, но и позволяет сосредоточиться на самом главном. А важным было сейчас – не проворонить гостей.

Мишка, от стыда за собственную неаккуратность, чувствовал себя очень неуютно. И, принимая это близко к сердцу, из кожи лез, стараясь разглядеть, или расслышать что-либо раньше других. Решил, что только таким образом можно отчасти искупить свой промах.

Темнота ещё более сгустилась. Стал накрапывать дождь. Сверху Мишку и Миронова ничего не прикрывало – надо было найти разлапистую ель, но теперь было не до этого.

За полчаса такого лежания оба промокли насквозь. Взятая плащ-палатка и Миронову мало помогала. Ничуть не лучше была ситуация и у другой пары. И темнота, и дождь значительно ухудшили возможности засады. Понимая это, Миронов решил сам выдвинуться чуток подальше, надеясь больше на свой опыт и интуицию. В двух словах разъяснил суть дела Мишке, приказав тому предупредить вторую пару, и под шуршание дождя, гасившего все звуки, осторожно стал продвигаться вперёд. Двигался под естественный уклон, что при возвращении уменьшало вероятность блуждания в поисках оставленных солдат. В потёмках несколько раз натыкался на старые пни и валуны, поросшие густым и мокрым от дождя мхом. Всё же оступился и больно зашиб колено. Прислонился к стволу берёзы передохнуть и оглядеться. Потирая ушибленное место, – раздумывал. По его расчётам: прошёл метров двести, даже больше. Надо возвращаться. Возможно, финны отказались от охоты из-за дурной погоды. Размышляя над этим, и не решаясь сразу принять конкретное решение, скорее почувствовал, чем увидел боковым зрением тёмную движущуюся массу справа, и, тут же, – перед собой. Такое же движение ощутил и сзади. Мокрая спина сразу вспотела и загорелась огнём.

- Кругом финны! Вот так влип, – пронеслось в сознании Миронова, мгновенно осевшего к комлю приютившей его берёзы. – И это не «кукушки» - валом валят. Видимо, затеяли какую-то неприятность для нашего брата. И дождь не помешал чертям! - расстроился Николай, вспомнив об оставленных в засаде солдатах.

К его берёзе тоже приближалось не менее десятка. Миронов сообразил, что устраивать побоище в этой идиотской ситуации, не имеет смысла. Он просто должен встать и двигаться вместе с ними какое-то время. В такой темноте они примут его за своего. Должны принять. Тем более что и оружие, и плащ-палатка не позволят заподозрить в нём чужака. Какое-то время. А там: сообразим, и прикинем. Ничего другого ему в голову не приходило - настолько внезапной оказалась смена приоритетов. Миронов медленно встал, и, копируя движения движущихся теней, осторожно пошёл вверх по склону, стараясь не приближаться к финнам, и не обгонять их. Мысль лихорадочно колотилась в нём, но разумной подсказки так в голову и не приходило.

- Так и до ребят догребём, - заныло в груди взводного. – Начнут палить, не зная, что публики здесь роты на две, а, может, и того больше.

Решение пришло без особых размышлений, - и неожиданно. Почти как всегда в такой неординарной ситуации. Пробираясь вместе с группками серых молчаливых теней, Миронов очутился между двух густых можжевеловых кустов (каких всегда много вблизи человеческого жилья), полностью скрывших его от финнов.

- Вот, оно, - и Миронов слился с кустами.

Сзади финнов больше не было. Он выждал, прислушиваясь к глухому шуму, создаваемому продиравшимися сквозь лес егерями, и приготовил все восемь «лимонок», захваченных перед уходом. Стрелять смысла не было – самого завалят в первую минуту. Он теперь был рад, что приказал бойцам немедленно уходить, если начнётся заваруха. И не вздумать бежать на помощь. Он очень хотел надеяться на то, что привычка выполнять приказ, пересилит в них естественное желание помочь ему. И если этого не произойдёт, они все полягут там практически без смысла.

Покончив с внутренними терзаниями, Миронов неторопливо, обстоятельно и ухватисто, взял первую гранату и швырнул её вслед прошедшей цепи финнов. Туда же улетели и остальные. Взрывы гранат не были оглушающе громкими – сыпал дождь. И эффективности особой они не принесли. Но нужный Миронову результат они всё же подарили.

Он не стал дожидаться последних разрывов и отбежал подальше, вглубь леса, прислушиваясь к начинающейся перестрелке. Он понимал, что это была стрельба напуганных людей, не разобравшихся в причине этих взрывов. Главное, что обороняющиеся в деревне уж точно учуяли этот шум, и не будут застигнуты врасплох. Он ещё раздумывал: как ему возвращаться в деревню, и решил вернуться тем же путём, как и батальон, атаковавший вчера деревню.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

АТАКА.

Мишка, при первых же взрывах, прогремевших в полусотне метров, бросился к Аникееву с Грябиным.

- Мужики, надо выручать командира, - срываясь в голосе, просипел Григорьев, нервно тиская автомат.

- А его приказ, небось, не про тебя? – ответил Аникеев, не меньше Мишки борясь с внутренним желанием броситься в сторону взрывов и необходимостью выполнять приказ командира.

Точку в сомнениях поставил Грябин.

- Уходить надо! И, чем скорее, тем выгоднее для нашего здоровья. А командир знает, что делает.

Тема была окончательно исчерпана, и финнов вблизи не наблюдалось, кроме приглушённых криков и суматохи в темноте леса. Вся троица дружно вскочила и помчалась к своим позициям, не особенно беспокоясь ни за выстрелы в спину, ни за встречный огонь из своих окопов.

- Идиоты, - своеобразно поприветствовал запыхавшихся бойцов Ершов. – Кабы мы не знали, что вы в засаду уходили, то и приглядываться бы не стали. Топаете, как цельная рота, - старшина кивнул на расчёт «максима», изготовившегося к стрельбе. – Что там случилось? И где Миронов? – забеспокоился старшина, узрев только троих. – После вашей канонады от «кукушки», видно, только пух да перья остались.

- Товарищ старший сержант ушёл вперёд, и, почти сразу, стали рваться гранаты. А нам, перед этим, приказал отойти к роте, - сумбурно доложил Григорьев. – Судя по крикам, товарищ старшина, там не снайперы, а довольно много финнов. Сами, правда, не видали – темно ещё, но, судя по их воплям, их там больше, чем мы рассчитывали встретить.

- Ладно, отправляйтесь на свои места и будьте начеку, а я пробегусь до ротного.

«Охотнички» разбрелись по своим окопам. Рота пребывала в неизвестности, выставив стволы винтовок и пулемётов в сторону невидимого пока противника. Дождь усилился. И пребывание в этом напряженном ожидании было прервано криком со стороны боевого охранения роты, и раскатистыми выстрелами винтовок. «Дегтярь» тоже выпустил очередь, и замолк. Два взрыва от брошенных гранат вырвали на мгновениё из темноты несколько деревьев, - и всё стихло. На секунды. И сразу топот множества ног по сырой траве, и выросшие в десятке метров от окопов чёрные фигуры атакующих финнов, породил пламя выстрелов из десятков стволов, направленных в эту, молчаливо надвигающуюся массу людей. По всей видимости, егеря, лишившись фактора внезапности, решили всё же атаковать с ходу, что могло привести их к определённому успеху. По их мнению. Но ночной бой непредсказуем из-за множества неучтённых и совершенно случайных факторов, привносящих свою лепту в течение всего боевого столкновения. В ночном бою каждый солдат, атакующий или обороняющийся, практически предоставлен самому себе. Он одинок в своей обороне или атаке, которая может оказаться для него последней. Банальная, казалась бы, вещь, но в такой экстремальной ситуации каждый проверяет себя на звание называться мужчиной и солдатом. И вот эта коллегиальная совокупность стойкости одних и слабости других, и определяет конечный результат успеха или поражения одной из противостоящих сторон.

Егеря откатились, но вся оборона роты, уже не видя противника, всё ещё продолжала вести бешеный огонь. Причина была чисто рефлекторной: стреляет сосед, значит враг рядом. Стреляли до тех пор, пока не замолкли пулемёты, изжевав все заправленные в казённики ленты. Винтовочные выстрелы стихли сразу за пулемётами. Миномётчики вообще не принимали участия в отражении атаки, не имея ни малейшего представления о противнике. Надвигавшийся рассвет, больше похожий на глубокую ночь, позволил рассмотреть сквозь дождливую морось только неподвижные бугорки серых тел перед самыми окопами.

Мишка, расстрелявший за короткие минуты боя три полных магазина, прищёлкивал последний, готовясь к бою, и всё ещё не мог поверить ни сразу наступившей тишине, ни своим глазам, лихорадочно выглядывая тёмные фигуры. И только увидев, как в соседнем окопе пулемётчики спокойно доливают воду в кожух парящего «максима», отложил автомат, и, дрожа от пережитого, занялся поиском патронов для опорожненных дисков. В паре метров от его окопа валялись два егеря, но Мишку это совершенно не интересовало. Немногие страшные минуты высосали из него не только силы физические, но и оставили его внутренне опустошённым, временно безразличным и равнодушным.

Оборона роты оживала: послышались негромкие ломающиеся голоса, кое-где нервный смех. Завалился весь сырой и грязный Ершов.

- Молодец! Двоих всё же успокоил, - похвалил Ершов Мишку, увидев неподвижные тела.

Присел к Григорьеву, ловко свернул «ножку» и закурил, обдавая Мишку горьким махорочным дымком, и делясь впечатлениями.

- Облазил половину роты. У нас четверо убитых. Справа финнам удалось таки ворваться в наши окопы, и кое-кого переколоть штыками. Хорошо ротный и Шульга подоспели с ручным пулемётом, а то бы егеря к БМП прорвались. - И миномётчики ведь там же. Тогда б наделали они дел, да - а, - задумчиво протянул старшина, обжигая губы остатком самокрутки. – И Шульгу маленько порезали. Не юноша уже, а винтовочкой поработал - на загляденье. Двух егерей приколол на гербарий. Политруку нашему тоже досталось - попал под разрыв гранаты. То ли финны бросили, то ли свои. Ни черта не понять было в этой кутерьме. Привычно стрельнув окурок с ногтя, добавил:

- Пока темно – подбери у финнов барахло. Патронов к автоматам в обрез, а егеря атаку могут повторить. И куда это запропал Миронов? – проворчал Ершов, вылезая из Мишкиной «цитадели».