Глава двенадцатая.

До командного пункта батальона добрались быстро. Подгоняла возможность нормального отдыха и дразнящие запахи полевых кухонь, расположенных в можжевеловой низине сразу позади гребня высоты. Командир батальона оказался на месте и был крайне удивлён появлению подчинённых Грибова.

• Ну, знаете, разлюбезные, Грибов прошёл здесь с остатками роты часов двенадцать назад, вместе с заслоном каретинцев. Насколько мне известно, он не очень рассчитывал на то, что ваша компания вернётся в целости и сохранности. К вашему сведению: рота понесла довольно большие потери от артиллерийского огня финнов. Наверное, слышно было и вам, как их пушки лупили восточнее «Карниза»? Вроде, и огонь неприцельный, а вот попадания были, да, - комбат вздохнул, выражая сочувствие, но тут же переменил тему разговора. – Смотрю на вас: оборванные, как пираты, а оружия при себе, – на целую роту. У финнов, что ли, одолжили? Или склад какой нашли?

Миронов с Ходыревым переглянулись, поняв, к чему клонит комбат, сделали попытку отстоять свои трофеи.

• В бою взяли, товарищ старший лейтенант. Кровью заплачено.

• Мы все платим кровью, - нахмурился командир батальона, которому откровенно не понравилась неуступчивость взводных. Вы сейчас в тыл, на отдых. Ну, и пополнят вас там - вчера подошли маршевые роты. А мне тут стоять и сдерживать «соплеменников». Это они сейчас притихли, - комбат махнул рукой в сторону болота, усеянного трупами, - а очухаются, то «баню» нам будут устраивать не только по субботним дням.

Комбат на секунду замялся, видимо чувствуя некоторую неловкость от своей категоричности.

• Ну, хорошо, оставьте себе пару «швейных машинок», но остальные все сдать моему начальнику штаба. Рюкзаки не трону.

И, обратив внимание на Ходырева с немецким пулемётом у ноги, добавил:

• И «МГ» вам тоже ни к чему. C командиром полка я как-нибудь договорюсь, а расписку вы получите. Только, думаю, - комбат хитро улыбнулся, - Валли заберёт у вас и остальные трофеи. Да, я распоряжусь, чтобы вас покормили. Можете отдохнуть у БМП, а заодно и нормально перевяжетесь, - старлей кивнул на Ходырева, стоящего с багровым лицом от туго наложенной повязки. В штаб полка о вас тотчас сообщу. А то на вас, небось, уже и похоронки строчат. Дорога на Поросозеро свободна и контролируется нами по большей своей части, но всё равно - разведгруппы финнов нет-нет, да проверяют нашу бдительность. Свободны.

Ходырев и Миронов отдали честь комбату, и, в дурном настроении, проследили за сдачей оружия под присмотром начальника штаба.

• Второй раз вытащили столько оружия, и второй раз чистая конфискация. Как будто мы крадём или нищих обираем. Ладно, хоть, накормят, - не выдержал Григорьев, обращаясь к Миронову. – Может винтовку-то не отдавать?

• Оставь. Про неё речи не шло, - вздохнув, разрешил взводный, решив про себя, что винтовочка с оптикой может, в дальнейшем, сослужить им хорошую службу.

Расставшись с прикипевшим к их сердцам и спинам трофейным железом, облегченный народ потопал в указанном начштаба направлении, и вскоре каждый получил в своё распоряжение по полному котелку каши, щедро заправленной тушёнкой. Но больше мучила жажда, и прежде каши бойцы выпили пару вёдер чая, не сладкого, но щедро заваренного. Добротно разваренную кашу ели уже не спеша, с наслаждением, пробуя на зуб каждую крупинку, и вкусно облизывая ложки. И то: горячего-то, пожалуй, суток трое во рту не было. А жевать все эти дни всухомятку, да запивать водой, пахнущей болотом, желающих не было вовсе. Но пришлось. И теперь, насытившись, бойцы, с порозовевшими лицами, и осоловевшими от плотной и горячей еды глазами, развалились по мшанику вокруг палатки батальонного медицинского пункта, лениво наблюдая за работой сержанта-санинструктора, обрабатывающего рану Ходырева. На очереди сидел Миронов, уже снявший серую от пыли и соли гимнастёрку, и, закатив глаза, отдирал повязку, здорово прилипшую к ране.

• Эх, сейчас бы вздремнуть, сытно потянулся Аникеев, пристроившийся рядом с Мишкой, который тоскливо взирал на упитанного санинструктора, безжалостно расправлявшегося с очередным врагом: шеей Ходырева.

• Ты бы поаккуратней с товарищем лейтенантом, - не выдержал Мишка, больше беспокоясь о своей царапине на голове, чем о Ходыреве. – Таким «макаром» и голову ненароком вывинтишь. Егеря не смогли его убить, так собственная медицина выбьет у нас весь командный состав, - продолжал он хмуро бубнить, «предвкушая» собственную перевязку.

• Чем встревать в не своё дело, лучше бы рожу свою отскоблил от грязи. Это что: маскировка такая? Или ты своей физиономией финнов по ночам отпугиваешь? – не прекращая своей работы, сержант отбрил Мишку.

Убедившись, что своими замечаниями жизнь себе не облегчишь, Григорьев взял котелок и поплёлся к берегу ламбушки, с явным намерением отмыть приставшую грязь, и хоть этим ублажить строгого сержанта. Правда, на этот счёт у Мишки были великие сомнения, наблюдавшего, как санинструктор изгалялся над командирами. Совсем упав духом, он разделся до пояса и опустил голову в прохладную воду, решив сам отмочить приставшую повязку, и наложить свежую. В таком положении его застал уже знакомый и неприятный голос.

• Ты, часом, не утонул? Стою уже минут пятнадцать, а ни пузырей, ни криков о помощи. Или чаю не напился? Ламбину хочешь выдуть на страх врагам? Ладно, хватит трусить. Недосуг мне. Ваши уже собираются. Вылазь, голубь, а то мозги простудишь. Если есть чего простужать, - добавил сержант, комкая в ладонях зеленоватый трофейный бинт.

Мишка вытащил голову из воды, и, с опаской поглядев на санинструктора, покорно уселся на камень у воды, ожидая страшных мучений. Но к своему великому удивлению, процедура, так беспокоившая его, не принесла ожидаемой боли. Руки сержанта хоть и казались не приспособленными для такой деликатной работы, обработали рану и наложили повязку так, что даже те боли, которые беспокоили Мишку до этого, – исчезли. Возможно, ему это показалось. И, возможно: с перепуга. Тем не менее, он благодарно взглянул на сурового целителя, складывавшего медикаменты в сумку, и, смущённо кашлянув, хрипло поблагодарил. И помчался к своим, чуть не забыв про лежавшую на камне одежду.

Ребята строились, подгоняя на себя рюкзаки и оружие. Командиры стояли в стороне и обсуждали что-то с незнакомым офицером. Через минуту и Мишка был в строю. Подошёл Миронов.

• Идём в Поросозеро на кратковременный отдых и пополнение. Расстояние не велико: четырнадцать километров. На полпути – привал.

Миновав тылы батальона, группа вышла на грунтовку, и неторопливо, еле волоча ноги после расслабившего всех короткого отдыха, пошагала на встречу с родной ротой.

Размявшись, пошли бодрее, даже весело. Лениво отмахивались от надоедливых слепней, переругивались друг с другом, неся всякую и всяческую чепуху. Определённо, на самочувствии солдат сказывался сытный обед. Стресс последних суток проходил и уступал место обычному настроению хорошо поработавших людей, предвкушавших заслуженный отдых. Изредка встречались тыловики, доставлявшие на передний край в повозках, двуколках, полуторках всё, что необходимо человеку на войне для жизни и смерти: чтобы убивать, или быть убитым. Незаметно прошли шесть или семь километров, и Миронов вспомнил, что трое суток назад ротный делал здесь короткую остановку, перекинувшись парой фраз с сержантом - командиром заслона, прикрывавшего дорогу на этом участке.

• Как, думаешь, Ходырев? Может, привал короткий устроим? Вспоминаешь того уверенного сержанта? - напомнил Миронов. – А сейчас пусто, - удивился он. – Возможно, перебросили куда, - уже про себя подумал взводный.

• Сержанта? Как же, припоминаю, - отозвался Ходырев, обмахиваясь берёзовой веткой. – Согласен. Покурим, да переобуемся, а то ноги ноют от сырости и этих болот. Так и обувки не напасёшься. Яловые сапожки хоть и представительнее, но для такой встряски не годятся. Раскисли от сырости. Кирзачи лучше, - заключил он, присаживаясь на обочину и начиная обычный солдатский ритуал с сапогами и портянками.

Бойцы рассаживались неподалёку, переобувались, и отлучались в кусты по неотложным делам. В общем, привал – он и есть привал.

• Мужи-ки-и, - вдруг простонал кто-то, забежавший в лес чуть далее остальных.

Этот призыв, не гармонирующий с сиюминутным настроением людей, наслаждавшихся минутами желанного отдыха, вызвал ответный смех у бойцов, усилившийся с повторением того же слова, и в той же тональности.

• Это Ванин разрядиться не может после батальонной каши, и нас на помощь зовёт, - предположил кто-то, и все снова залились безудержным смехом.

На смеющихся взахлёб товарищей вышел Ванин, пошатывающийся, с искажённым лицом, молчаливо указывая рукой в ту сторону, где только что находился.

• Ребята, там.… Эти.…Вот, - и опустился на траву, дрожа, как в лихорадке.

Взводные, и ещё несколько человек, бросились в лес, по направлению, указанному Ваниным. Не далее тридцати метров от дороги, на маленькой лесной проплешине, рядком лежали тела шестерых красноармейцев. Боевое охранение в полном составе, с сержантом на правом фланге. Трупы были уложены лицом вниз, а спины, истерзанные разрывными пулями, ужасали торчащими обломками рёбер и чёрной массой, бывшей когда-то кровью и лёгкими. Сержант хоть и лежал вверх спиной, как и его подчинённые, но голова его была отхвачена и приставлена к туловищу лицом к небу. И левой рукой он отдавал честь сбежавшимся на поляну солдатам. Открытые глаза его, уже заполненные муравьями, и рот, налитый запекшейся крови, и разрезанный до ушей, внушали неподдельный ужас именно своей неестественностью. В нормальном человеческом сознании это просто не укладывалось, и, поэтому, ещё более пугало.

Миронов, наглядевшийся подобных «художеств» и ранее, и слыша за собой тяжёлое дыхание обступивших его солдат, и то с трудом очнулся, поборов в себе приступ эмоционального гипноза. Надо было прекращать это ненужное разглядывание, которое, кроме тяжёлой психической травмы неокрепшим душам, ничего другого принести не могло.

• Ходырев, знаешь, надо бы похоронить погибших по-людски. Место у дороги высокое, сухое. Продлим привал.

Взводные повернулись и пошли от этого страшного места. Бойцы двинулись следом, спотыкаясь, не смотря друг на друга, и не оглядываясь, дабы вновь не увидеть улыбающееся лицо сержанта, отдающего им честь левой рукой.

Могилу копали все, торопясь до ночи исполнить свой долг. Командиры, сменившись, присели на крупные валуны, нагретые за день солнцем.

• Жаль, конечно, мужиков. Да ротный ведь их предупреждал - сам слышал, - заговорил, наконец, Ходырев. Хотя, кто знает, как всё и случилось-то. Могли и мы оказаться на их месте. Случай - одно слово. Сегодня их, а завтра мы будем встречаться с ключником Петром.

• Накаркаешь, - незлобиво откликнулся Николай. А я, вот что, кумекаю. Убили их часов десять-двенадцать назад. Не больше. Ещё и запаха почти нет. Врасплох, видать, взяли. Отвели, как баранов, в лес, и покуражились. Эти бандиты не простые солдаты - специально болтаются по нашим тылам и страх нагоняют. Щюцкоровцы. Не иначе. Партизанами себя называют. У этих мозги насквозь пропитаны идеей о «Великой Финляндии» до Урала. И скоро не уйдут. Надо их ждать ещё где-нибудь. Судя по следам: их человек двенадцать. Ну, пятнадцать. На штаб полка они вряд ли осмелятся напасть, а вот эту дорожку они могут периодически навещать. И соседние дороги тоже. Надо поскорее заканчивать с погребением, и двигать в Поросозеро. На ночь оставаться не стоит. Тем более, - нас ждут. И предупредить командира полка об этих лахтарях.

Погибших бережно уложили на свежую хвою и накрыли плащ-палатками. Осторожно, словно боясь потревожить, засыпали сухим, крупным песком. В холмик, к ногам, воткнули штыком вниз винтовку без затвора, подобранную бойцами неподалёку от места расправы. Прогремел трескучий залп, и бойцы, всё ещё под впечатлением пережитого, не решаясь больше нарушать тишину сумеречного леса и вечный сон погибших солдат, молчаливо потянулись к дороге.

Последние километры прошли уже в полной темноте, изредка перебрасываясь малозначительными фразами. О том, что пришлось пережить на шестом километре, никто не вспоминал – настолько потрясло всех увиденное. И только раз, кто-то из бойцов, не выдержав тягостного молчания, сдавленно выдавил:

- Не люди это. Хуже зверей. Надо бы найти эту сволочь. Всю и всех! - и проговорил ещё что-то, невнятное.

Перед самой деревней накоротке остановились, придержанные подвижным нарядом. Их ждали. Командиры представились, поговорили о том, о сём, и выяснили место дислокации своей роты. Разжились табачком у приветливых красноармейцев из комендантского взвода, и двинулись дальше, торопливо втягивая в себя терпкий дымок хорошо просушенной махорки. И бойцы, угостившие усталых однополчан, ещё долго наблюдали удаляющиеся малиновые огоньки самокруток, вспыхивающие, и гаснущие в темноте, как звёзды, обречённые на гибель, но загорающиеся вновь и вновь, чтобы в следующее мгновенье погаснуть окончательно.