Глава десятая. Расплата.

Группе Миронова пришлось сделать большой крюк по дуге, чтобы не напороться на егерей, о точном направления движения которых взводный мог только догадываться. Но гораздо более важной задачей была необходимость выйти к реке раньше финнов, и устроить приличную засаду.

• Быстрей, быстрей, ещё быстрей, - мысленно торопил себя Миронов, перескакивая по валунам «каменной реки», ощутимо замедлившей движение людей.

Он сам, можно сказать, выдохся, и чувствовал за своей спиной тяжёлое дыхание изнемогавших от гонки солдат, но не мог позволить своей слабости взять верх над собой и остановить людей даже для короткой передышки. С того места, где отдыхали финны, было чуть более двух километров по карте, а это расстояние егеря могут преодолеть за неполный час, и даже с ранеными. Наверняка, подгоняла их и возможность преследования со стороны русских. И, поэтому, Миронов не жалел задыхавшихся людей, и на ходу выбирал ориентиры для движения, затылком чувствуя положение солнца над горизонтом. На компас и карту просто не было времени. Такой простой способ ориентировки ему был знаком ещё задолго до того, как он познакомился, будучи уже в армии, с такими понятиями, как азимут и ориентир. Он не был очень точным, этот способ, но часто выручал при наличии опыта. А он у Миронова был, и немалый.

…И если бы не этот кросс – они бы опоздали. Точнее, успели бы как раз вовремя к встрече со своей смертью. Финны подошли к берегу на минуту позже группы Миронова, но чуть выше по течению, и, столкнув на воду три или четыре старые рыбацкие посудины, торопясь, с руганью рассаживались.

• Ага! Вот, на какой «флот! они рассчитывали, - понял Миронов, разглядывая суетящихся финнов. – Неплохо задумано. Даже такую деталь учли. Готовились солидно, - неохотно признал взводный разумность и продуманность действий противника.

Финны находились на такой близкой дистанции от залегшей группы, которая не позволила бы двум «дегтярям» потрудиться с браком. Но Миронов команды не давал, потому что две лодки от ветхости стали откровенно тонуть. А егеря, находившиеся в них, повылезали из утлых судёнышек и стали втаскивать их на берег, с намерением залатать прохудившиеся днища «на скорую руку». Две лодки оставались на плаву, но не двигались, ожидая остальных. В одной из них явно находились раненые, так как над бортами возвышались только три фигуры гребцов. Неожиданная же заминка у егерей изменила первоначальное решение Миронова: ударить сразу из всех стволов.

• Эти две лодки мы утопим, но на берегу гуляет ещё больше дюжины. И, если, хоть часть из них останется на ногах, то возни с ними будет по самые «нидерланды», - вслух размышлял Миронов, на ходу меняя тактику, - Пулемётные расчёты остаются здесь, и четыре человека – в прикрытие. Остальные со мной, в обход. Из-за проблемы с лодками финны временно потеряли осторожность. Грех этим не воспользоваться. Открыть огонь по лодкам и по тем, кто на берегу, но только по моим выстрелам. Глубоко лес пулями не стричь – нас можете зацепить, - распорядился Миронов, и, сделав странную паузу, как-то просительно закончил: - Лодку с ранеными не трогать. Прицельно бить только тех, кто сидит.

Бойцы переглянулись, но промолчали. Авторитет Миронова был у них столь высок, что, казавшиеся противоестественными, приказы они отнесли на счёт собственного недопонимания командирской логики.

Обход егерей завершили без проблем. Финны были настолько озабочены состоянием переправочных средств, что не удосужились выставить даже минимального охранения. Они переругивались, поторапливая друг друга, собирали мох, рвали на ленты собственное обмундирование, и лихорадочно конопатили рассохшиеся лодки.

Миронов дождался, пока все его бойцы займут удобные позиции, и, направив ствол трофейного «суоми» в сгрудившихся возле лодок егерей, нажал на спусковой крючок. Внезапный огонь с тыла и фланга настолько ошеломил финнов, что даже те, кто ещё оставался на ногах и не был ранен, не пытались хотя бы отползти в укрытие. Ответный огонь с лодок на воде оказался слабым, и, через минуту, полностью прекратился. Миронов почувствовал слабый толчок в спину, и, обернувшись, узнал Ходырева.

• Чуть не опоздали, - радостно сообщил он. – Лежали в сосняке, думали, что финны охранение выставили. А они, гляди-ка, что-то совсем разленились.

Егеря не отвечали, и бойцы, предположив, что ними всё кончено, стали приподниматься из укрытий, чтобы получше рассмотреть поверженных врагов. Автоматный огонь, по крайней мере, из двух стволов был ответом на неосторожное любопытство. Вновь заработали пулемёты, ведя нескончаемую трескучую песню, гулко задолбили винтовки, а взрывы десятка гранат добавили свежих впечатлений к общей картине боя. Наступившая тишина не нарушалась даже пением вконец распуганных птиц. В ветвях молодых сосенок, подступавших к самой воде, вился седой дымок от сгоревшего пороха, а на бойцов, оглушённых повторной дикой пальбой, с тихим шорохом, сыпались высохшие хвойные иголки, неприятно ощущавшиеся на потной коже шеи и спины.

• Сергеева убило, - услышал Миронов чей-то голос. – Наповал. Всю грудь очередью разворотило.

• Ещё один, - скрипнул зубами взводный и, больше не остерегаясь, тяжело пошёл к берегу.

Все егеря на берегу отошли в мир иной. Те, двое, кто успел ответить, лежали возле лодок, искромсанные осколками гранат. Две лодки плавали у берега, но находившиеся в них финны не подавали признаков жизни. Но это первое впечатление оказалось обманчивым. Пулемётчики с фланга почти не тронули лодку с ранеными финнами, и под двумя убитыми егерями лежали раненые. Был и пятый. Этот сам приподнялся со дна лодки, и, швырнув автомат в воду, поднял руки.

• Офицер, - определил Миронов. – Надо же: и пули его не задели. И что же нам с ними делать, - сморщился взводный, потирая разболевшуюся руку.

Подошедшие бойцы подтянули лодки к берегу, стащили убитых финнов с раненых, и со спокойным любопытством разглядывали своих недавних врагов. У обоих лежавших были перебиты ноги, и они, с видимым ужасом в глазах, ждали скорой смерти от этих диких русских.

Сзади неслышно подошёл Ходырев и передёрнул затвор автомата.

• Что их тут разглядывать-то? Чай, не цирк. Я не могу спокойно смотреть на эту сволочь! Раненых – в Валхаллу, а офицера заберём с собой. Или сейчас «раскрутим», и – туда же, а? Может, что ценное поведает?

Офицер, внимательно наблюдавший за реакцией русских, видимо, что-то сообразил. Он вдруг стал говорить быстро-быстро, постоянно сбиваясь и жестикулируя. Кепи с его головы свалилась, и светлые короткие волосы его враз стали тёмными от пота. Миронов, из всего сказанного, понял только два слова: плен и Женева.

• Ишь ты, - удивился Миронов, повернувшись к Ходыреву, - как наших ребят кромсать ножами, так это в порядке вещей. А как только сами на волосок от смерти – так сразу Женевскую Конвенцию о правах военнопленных вспомнили. А о чём ты, гад, думал, когда твои лахтари моим ребятишкам животы вспарывали? – вдруг сорвался Миронов, обратившись к финну, и, побагровев лицом, пытался прищёлкнуть заряженный магазин к своему автомату. Ходырев, усмотрев в этой вспышке гнева смертельную угрозу пленным, попытался успокоить взорвавшегося товарища, хотя сам, только что, предлагал тут же покончить с этой обузой.

Миронов всё никак не мог справиться с сильной дрожью в руках от страшного возбуждения, охватившего его. И эти секунды временного помрачения, и настойчивость Ходырева, не позволившие совершить ему, то, чего жаждало его сердце, требовавшее справедливого возмездия, были использованы его рассудком для восстановления равновесия между жаждой мести за убитых бойцов и врождённой отходчивостью. Он почти не слышал уговоров Ходырева, но внутри его уже ослабла какая-то важная пружина, стимулирующая его ненависть, и Миронов, отбросив от себя «суоми», тяжело опустился на прибрежный мох, невидящими глазами уставившись в спокойную воду Суны.

Красноармейцы, стоявшие и сидевшие на берегу, и молча наблюдавшие эту сцену внутренней борьбы Миронова, облегчённо вздохнули, некоторые - заулыбались, поглядывая друг на друга, как будто это они смогли победить в себе взращённого финнами червя первобытной мести. Интуитивно, как единый организм, они испытали те же чувства, что и их командир. И такое разрешение внутреннего конфликта, заключившего в себе противостояние страстного желания праведного возмездия и совести, как переход от ненависти к врагу в русло спокойного решения их судьбы, всеми был воспринят с нескрываемым облегчением.

Миронов, наконец, поднялся. И сделал то, что, поначалу, удивило присутствующих больше, чем недавняя вспышка ярости. Он нагнулся, подобрав плавающие у берега вёсла, и бросил их к ногам вянрикки.

• Проваливайте ко всем чертям! – и махнул рукой в сторону разлива, подтверждая этим своё решение дать свободу пленным.

Егеря, видать, сообразили по жесту Миронова, что их жизням больше ничего не угрожает, и, стеклянные до этого, глаза раненых стали приобретать осмысленное выражение. Один из них, с трудом уцепившись за борт старой лодки, пытался приподняться и что-то сказать, но вновь опрокинулся на своего раненного соседа, вскрикнувшего от боли. Вянрикки положил руки на вёсла, но ничего не предпринимал, всё ещё не веря в свою свободу и продолжение жизни.

• Проваливайте! – ещё раз повторил Миронов, отвернувшись от финнов. – Аникеев, забери из лодок оружие, и пусть катятся к своей финской матери.

• Офицера, может, возьмём с собой, - попытался возразить Ходырев. - Всё-таки, для отчёта бы сгодился, а, Миронов?

Миронов как-то исподлобья взглянул на Ходырева и, беспричинно охрипнув, просипел:

• Тогда, скажи-ка, лейтенант: имеет ли смысл тогда оставлять раненных финнов в этой глуши? Они наверняка ноги протянут без медицинской помощи. И очень скоро. Грести-то им не под силу! Может кто-то из вас согласится доставить финнов в их расположение? – повернулся Миронов к сгрудившимся солдатам. - Или берём всех пленных и тащим на своём горбу неизвестно сколько, и неизвестно куда. И в этом случае раненые точно Богу душу отдадут от такой приятной прогулки. На полпути. Или у кого-то есть сомнения на этот счёт? Может, лучше их сейчас и пристрелить? Будет значительно гуманнее, - снова стал злиться взводный. - И вставьте, в конце концов, вёсла в руки этому финскому начальнику, а то он от восторга забыл, что вёслами грести надо, а не разглядывать их с тупым недоумением. Немедленно собрать оружие и рюкзаки убитых егерей! И похоронить Сергеева. Жаль парня. Через полчаса – в обратный путь.

Ходырев, только минуту назад настаивавший на расправе с пленными, после мироновского диалога почувствовал, что желание справедливой мести за своих солдат странным образом улетучилось, и вместо неё поселилось сомнение и, чего он никак не ожидал от себя, и чувство вины за сказанное ранее. Миронов же, обернувшись, и, положив руку на плечо лейтенанта, решил сгладить определённую неловкость сложившейся ситуации.

- Ты, Ходырев, наверное, думаешь, с чего это, вдруг, Миронов подобрел к этим мясникам? Думаешь, ведь так? А напрасно!

Ходырев пожал плечами, смущённо затоптался на месте, но не ответил, с преувеличенным старанием высекая огонь из самодельной зажигалки. Миронов, раздражённо сверкнул глазами, продолжил:

• Ты химию-биологию, Ходырев, в школе изучал? Припоминаешь, из чего состоит наша кровь? Ну, там, эритроциты, лейкоциты, солей и железа пропасть. А?

• Смутно, что-то, - причмокнул Ходырев, раскуривая отсыревшую махру. – К чему клонишь-то?

• Как-то случайно я услышал от Чернухи, что у нашего ротного с некоторых пор в душе определились чётко только два чувства: злость и ненависть к врагам. Так вот моя формула крови, друг Ходырев, тоже, с некоторых пор, состоит не из каких-то там эритроцитов и лейкоцитов, и прочей сложности, а только из этих двух грибовских компонентов: злости и ненависти. И они безмерны, пока я в бою! Но сейчас во мне течёт уже обычная человеческая кровь!

Миронов присел на моховую кочку рядом с Ходыревым, аккуратно отсыпавшего табак для «козьей ножки» себе и Миронову, и оба надолго замолчали, провожая взглядом уж далеко отплывшую лодку с финнами. И махорочный дымок от самокрутки взводных ангельскими кольцами накрывал двух друзей-командиров, делая расплывчато-нереальной блестящую гладь реки, и лодку с егерями, уходящими в, подаренную им русскими «дикарями», жизнь.