Карта мира времён Аристотеля

«Александрия» была любимой книгой Николая Клюева. Быть может, он хотел бы повторить маршрут полководца-евразийца – но последняя цель обреталась и в избе:

На дне всех миров, океанов и гор

Цветёт, как душа, адамантовый бор, –

Дорога к нему с Соловков на Тибет,

Чрез сердце избы, где кончается свет.

Экстремум!

Nec plus ultra!

Черта – порог – обрыв!

Желая послушать сиринов, мы направлялись в Индию?

Но они гнездятся у нас под боком: А Сирин, притаясь за печкой,

Свирель настраивал сверчком.

Поразительно сказано.

Что райской птице заменяет камертон?

Обыденный сверчок!

Созвучье полное – унисон абсолютный – лад идеальный.

Земное и небесное образуют в избе сложнейший интерференционный узор.

Эстетически он самоценен сам по себе.

А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым,

Щипля сусальный пух и сетуя на мир.

Сирин подвергается обытовлению?

Но при этом ничуть не теряет свой премирной – надмирной – природы.

Горыныч, Сирин, Царь Кащей, –

Всё явь родимая, простая,

И в онемелости вещей

Гнездится птица золотая.

Ментальное овеществлено – опредмечено – материализовано?

Но это никак не сказывается на небесной – занебесной – красоте сирина.

В горенке Сирин и Китоврас

Оставили помёт, да перья.

Прозаизация сказочных существ тут зашкаливает?

Обрывается в натурализм?

Но оба гостя не утрачивают своего магнетического обаяния.

6. Выгорецкие сирины – прямые наследники греческих сирен: чётко прослеживается и этимологическая, и генетическая, и сущностная связь.

Образ эволюционировал более трёх тысячелетий.

Имела место изменчивость – но она затрагивала не столь морфологию, сколь функции: вредоносное с ходом времени шло на убыль.

Хтонические существа, несущие гибель, обратились в райских птиц – христианство одарило их нимбами.

Как видим, ценностный знак постоянно колебался, даже инверсировал – отрицательное вытеснялось положительным, однако без должной надёжности – без гарантий для нашей безопасности.

Окончательная фиксация позитивных сдвигов так и не произошла.

Зыблющееся, колышущееся!

Неодолимо двусмысленное!

Неопределённое!

Плюсы не смогли окончательно взять верх над минусами – сирины остались противоречивыми существами: и одаряют благодатью, и отнимают жизнь.

Изменчивость и наследственность – два фактора эволюции.

Сирены-сирины варьируют.

И всё же наследственность у них преобладает над изменчивостью.

Образ птицедевы консервативен.

Сохранно он прошёл через разные эпохи и культуры.

Можно сказать, что сирена-сирин – это своеобразный оксюморон: и пластически (сопрягает в себе несовместимое – признаки Aves и Mammalia), и семантически (сочетает альтернативные значения – добро и зло).

Сирены сыграли заметную роль в судьбах трёх античных героев.

Это Деметра, Одиссей и Ясон.

Сирены учувствуют в попытках найти и вернуть похищенную Персефону.

Крыльями их наделила Деметра.

Эллины не могли сойтись в объяснении, почему это было сделано – обсуждались два предположения: для облегчения поисков Персефоны – в наказание за их неудачу.

Так или иначе, но сирены нерасторжимо связаны с Аидом – с похоронным культом.

Реминисценция этих представлений, дошедших до Русского Севера, зафиксирована в стихах Николая Клюева:

По зеленым вёснам

Прилетает к соснам

На отцов могилы

Сирин песнокрылый.

Пенье сирен!

Смертельный риск, связанный с ним!

Отчаянные попытки противостоять искусительным зазывам небытия!

Конечно, это главное – это доминирует в сознании греков.

«Одиссея» повествует:

После того мне словами сказала Цирцея царица:

- Все это сделано так, как и нужно. Теперь же послушай,

Что тебе я скажу и что тебе бог сам напомнит.

Прежде всего ты сирен повстречаешь, которые пеньем

Всех обольщают людей, какой бы ни встретился с ними.

Кто, по незнанью приблизившись к ним, их голос услышит,

Тот не вернется домой никогда. Ни супруга, ни дети

Не побегут никогда ему с радостным криком навстречу.

Звонкою песнью своею его очаруют сирены,

Сидя на мягком лугу. Вокруг же огромные тлеют

Груды костей человечьих, обтянутых сморщенной кожей.

Мимо корабль твой гони. Залепи товарищам уши,

Воск размягчив медосладкий, чтоб их ни один не услышал

Спутник. А если ты сам пожелаешь, то можешь послушать.

Пусть лишь товарищи, руки и ноги связав тебе крепко,

Стоя привяжут концами тебя к основанию мачты,

Чтоб наслаждаться ты мог, обеим внимая сиренам.

Если ж ты станешь просить и себя развязать им прикажешь,

Пусть они еще больше ремней на тебя намотают.

Вазопись. Аттика. 480–470 до н.э.

Выгорецкие сирины практически не отличаются от античных сирен

Что ремни, удерживающие Одиссея от безумного порыва – что вытегорские пушки, трубы, колокола: это сопротивление сиренам-сиринам – желание отвратить исходящий от них искус.

«Аргонавтика» Аполлолора Родосского развивает эту тему.

Как спасти команду, готовую ринуться на сладкие звуки сирен?

Орфею остаётся только одно: наложить лирные аккорды на их арии – перекрыть своим велегласием коварных сирен.

Ему удаётся это сделать.

Быстро снасти как надо, потом подтянули широкий

         Парус, его укрепив ремнями на мачте и райне.

         Ветер попутный понёс корабль. И вскоре чудесный

         Остров Анфемоесса внезапно предстал перед ними.

         Там Ахелоевы дочери, звонкоголосые девы,

    Пели Сирены, сладостной песнею всех привлекая.

         Тех губили, кто смел причалить к их острову. Мать их

         Терпсихора была одна из сестер многославных;

         Их она родила, на ложе взойдя Ахелоя.

         Некогда дочь Део достославную сёстры Сирены

    Песнею тешили общей, когда та была незамужней.

         Тела одной половиной на птиц они были похожи,

         А другой половиной подобны прекрасным девицам.

        С места высокого зорко, сидя над гаванью, ждали

         Жертв они неустанно и многих лишали возврата

    Сладкого дня, убивая в томлении. Сразу героям

         Голосом нежным из уст они прозвенели навстречу.

         Те уже были готовы у берега бросить причалы,

        Если бы сын Эагра, Орфей Фракиец, поспешно,

         Струн Бистонийской лиры касаясь умелой рукою,

    Громкий напев прекрасно бегущей песни не начал,

         Чтобы уши героев его лишь песне внимали.

         Голос Сирен смогла заглушить форминга Орфея.

         Вдаль понесли Арго Зефир и шумливые волны,

         Что поднимались с кормы…

Орфей: это музыка Эроса.

Сирены: это музыка Танатоса.

Антиномия жизни и смерти вновь встаёт перед нами.

Опять открывается хтоническая бездна.

Лучше всего бросить в нёе луч из Индии.

Там знают, что такое самадхи – обморок пьянящего восторга – бесследное растворение в лоне Единого.

Индия вдохновила Александра Скрябина на «Поэму экстаза».

А ещё в большей степени – на «Мистерию»: идеальными исполнителями здесь могли бы стать сирены и сирины.