Не надо бояться оценок

Нет, не считаю я возможным скрывать, что мне не просто «не нравится» то, что происходит в этой громадной и прекрасной стране. Нет, не просто «не нравится». Я считаю происходящее там глубочайшей трагедией и смертельно опасной болезнью, несущей людям гибель не только и не столько физическую, сколько духовную. Перед этой болезнью меркнут страдания, которые принес роду человеческому фашизм, меркнут и другие болезни, которыми мучилось и мучается племя людское на своем историческом пути. Болезнь, которой заболел Китай, внешне отличается от болезней этого типа лишь как один вид вирусного гриппа от другого, но она стократ опаснее — прежде всего потому, что неизвестны от нее лекарства; она может поразить любой народ в любое время, в ней нет ничего национального, тем более расового — она человеческая. И она жутко заразна. И я открыто ненавижу эту заразу, микробы которой живут во всех и в каждом — и во мне, разумеется. Описать эту болезнь, вытащить ее из тайников на свет божий, а тем более найти от нее лекарства, а еще тем более эти лекарства применить — один человек, конечно, не может. Но попытаться — может. В меру сил.

Конечно, тут уж нельзя бояться оценок.

Нельзя ненавидеть прокаженного

Смотрю на толпу и снова думаю, что это особенное существо, лишенное главного духовного качества — способности сочувствовать, ставить себя на место другого существа. И если эта способность, как я глубоко уверен, является в человеке главной, отличающей его от животного, то, разумеется, толпа не имеет ничего общего с человеком.

Никогда в жизни я не видел таких толп, как в Китае! Ни во время ноябрьских и майских демонстраций, ни во время гуляний на площадях, ни у салютов на Неве. Каждый знает, что в Китае очень много китайцев, миллионов 700–800, там живет больше народу, чем жило на всей земле во времена Шекспира, а тем более Христа. Но не все знают, что Китай не производит впечатления перенаселенного — обширные бескрайние поля Маньчжурии, засеянные гаоляном, редкие деревушки, пространства необозримые и безлюдные между Хуанхэ и Янцзы. Но в городах толпы.

Отдельного хунвэйбина путем длительных бесед в измененной обстановке можно, наверное, избавить от внушенных ему глупостей и от пропитавшей его лжи. Ведь он свою болезнь пока не осознает как болезнь, то, что надо лечиться, ему и в голову не приходит, да сейчас ему лечиться опасно кажется, если в одиночку, а как лечить толпу — неизвестно. Книги бы им дать, сведения о мире, о человеке, да тут власти больше всего начеку — первый симптом таких заболеваний, как китайское, это исчезновение в обществе сведений о мире и человеке — в этом смысле Китай яркий пример! И отечественная, и иностранная литература даже не перетолкованы, а просто начисто изъяты; скоро, очень скоро, еще при жизни сможем мы увидеть, какая судьба ждет народ, лишенный литературы и искусства.

Но ненавидеть отдельного хунвэйбина я не могу — можно ненавидеть проказу, но нельзя ненавидеть прокаженного. И хочется кричать на весь мир, звать сюда, на помощь, а как позовешь? Почему, когда начинается эпидемия чумы, в заболевшие страны и места съезжаются врачи со всего мира, а когда пылает такая хворь — никого нет?..

В Шанхае под крышей высокого здания я увидел ночью освещенное окошечко. Совсем как лампада оно горело, а над ним нависло небо, покрытое тучами. Может, подумал я, там сидит китайский человек и пишет о всех китайских событиях, которые доступны ему вглубь и до самой сути, а не мимоходом, как мне. И так все здорово объяснит он людям, что прочитавшие его словно прививку сделают и никогда уже не смогут заболеть. Так ведь объясняли уже. Объясняют, объясняют, а прогресса в этом деле что-то не видать.