1 Здесь этот термин используется примерно в том же смысле, в каком его употребляет Гуссерль.

114

но наши мысли и впечатления. Реальное существование во вре­мени не фиксируется нашим сознанием. Единственное, в чем может быть уверен солипсист, так это в наличии данных созна­ния. Сантаяна выносит «за скобки» не только мир и психологи­ческое «я» субъекта, но и само мышление и восприятие как процесс, совершающийся во времени. Остаются только непос­редственные данные сознания, или сущности.

Последовательно осуществляя свой скептический метод, во многом напоминающий феноменологическую редукцию Гуссер­ля, Сантаяна обнаруживает, что нет ни одного логического аргумента, способного заставить нас признать данные сознания, сущности, за образы реально существующей действительности. Он справедливо критикует Декарта, полагающего рефлексию ι сомнения образом реального сомнения и таким образом из мышления предмета выводящего его существование. Единствен­ное, что нас убеждает в существовании внешнего мира, это иррациональная по своей природе и животная по происхожде­нию вера. Именно она превращает данные сознания в идеи и впечатления, сообщающие нам о реальных фактах и событиях. Благодаря вере, созерцание сущностей становится знанием о мире. Признанием роли, которую вера играет в познании, Сан­таяна не ограничивает разум и не устраняет знание. Наоборот, все знание он основывает на вере: «У меня нет, как у Канта, необходимости устранить знание, чтобы дать место вере... На­против, чтобы появилось знание, я сохраняю веру, которой наделено каждое живое существо в силу необходимости дей­ствовать и которая оправдана естественным взаимодействием каждого животного со своим окружением»(59,5 12). Знание тем отличается от созерцания, что в последнем наблюдается только данное сознания. В знании же данное сознания служит образом реально существующего. Если не предположить, что сущность, данная в созерцании является символом реально существующей вещи, то созерцание никогда не станет знанием. Операцию полагания существования осуществляет животная вера, которую можно определить как некоторую психическую активность, сопровождающую созерцание сущности и в определенных слу­чаях превращающую его в сообщение о реально существующем, в знание. Таким образом, знание — это вера в существование и, следовательно, в субстанцию. Как утверждает Сантаяна, «все

115

знание, будучи верой в объект, положенный и частично опи­санный, является верой в субстанцию в этимологическом смысле этого слова...» ( 68,182). Субстанция не «схватывается» непос­редственно как сущность. Субстанция полагается верой, и ничто, кроме веры, не заставляет признать существование субстанции. И это признание позволяет объяснить происхождение самой веры: «Полагание является симптомом чувствительного организ­ма к присутствию других субстанций в его окружении» (68,184). За верой в субстанцию следует вера в природу. Биологическая потребность активно приспособляться к среде генерировала в некоторых представителях животного царства способность понятийного мышления. Благодаря этому стало воз­можным планировать свое поведение на основе особого рода информации — знания. Но, поскольку в механизме символиза­ции (созерцании сущностей) не заложено отнесение символов к предметам, которые их символизируют, организм дополняет созерцание верой.

Во всех этих рассуждениях Сантаяна остается натуралистом. И эта исходная позиция, и метод скептицизма, которым он пользуется, обусловливают то, что в центре внимания оказыва­ется индивид, его животная природа и индивидуальное сознание. Именно в нем философ пытается отыскать «пути достижения свободы и счастья». Сознание не только открывает большие возможности перед человеком, но раскрывает ему ту область, в которой он собственно и превращается из животного в чело­века разумного, в человека свободного. Как животное, он при­вязан к своим телесным потребностям и подчинен необходимо­сти, господствующей в природе. Как человек разумный, он свободен, и царство его свободы бесконечно, ибо идеально, ибо мышление есть процесс образования, созерцания и сопоставле­ния идей.