2. Ссср готовится к войне

Вопросы и задания для повторения:

1. Какие из перечисленных ниже факторов способствовали восстановлению отечественной промышленности в 1920-е гг. и проведению политики индустриализации: а) западная технологическая помощь и кредиты; б) использование преимуществ частной инициативы; в) изъятие средств из аграрного сектора за счет неэквивалентного товарообмена между городом и деревней; г) государственная монополия на основные средства производства; д) использование дешевой рабочей силы; е) поставки сырья из стран Юго-Восточной Азии; ж) энтузиазм масс? 2. Каким группам отраслей промышленности уделяли основное внимание руководители СССР в 1930-е гг.: а) тяжелой промышленности; б) производству товаров широкого потребления?

3. Какие отрасли промышленности в первой половине ХХ в. были особенно важны для создания боеспособных вооруженных сил?
4. Красная армия в 1930-е гг.:
а) строилась на добровольных началах;
б) была наемной;
в) формировалась на основе закона об обязательной воинской службе.
К концу 1920-х гг. Сталин, судя по всему, разочаровался в возможностях Коминтерна и контролируемых через эту организацию коммунистических и иных просоветских сил. Более эффективным способом расширения сферы влияния большевистского режима теперь казалось использование государственной мощи СССР. Правда, ее, эту мощь, еще надо было создавать и упрочивать.
В 1920-е гг. — во многом благодаря западной, прежде всего германской, помощи — в советской России было восстановлено промышленное производство. Cложились благоприятные условия для нового витка индустриализации. Развитие промышленности полностью контролировалось государством, которое стремилось в первую очередь развивать отрасли, прямо или косвенно обслуживающие армию.
Тоталитарный режим, репрессиями и пропагандой укрепивший свои позиции в стране, мог не слишком считаться с населением. Оппозиционные партии и группы к 1930-м гг. были ликвидированы, открытого проявления недовольства и тем более социального взрыва после коллективизации, многочисленных чисток, инсценированных показательных процессов всерьез опасаться не приходилось. Низкий уровень жизни и тяжелые условия труда не могли поэтому вызвать серьезных потрясений. Это позволило Сталину сосредоточить свое внимание на решении внешнеполитических задач — и на повышении боеспособности армии, основного инструмента их решения.
Мировой экономический кризис 1929—1933 гг., казалось, должен был породить в умах большевистских лидеров соблазн использовать нестабильную ситуацию для активизации революционной деятельности на Западе. Однако Сталин рассудил иначе. Он предпочел извлечь из кризиса экономические и пропагандистские выгоды.
Перепроизводство многих видов продукции на Западе побуждало предпринимателей искать новые рынки сбыта; в таких условиях СССР был желанным покупателем. Поставки товаров (в основном речь шла о промышленном оборудовании) и технологий оплачивались за счет продажи дешевой советской продукции, в том числе за счет безудержного хлебного экспорта, породившего во многих районах СССР массовый голод. Многие европейские и американские капиталисты, политические деятели добивались ограничения демпингового импорта из «страны победившего социализма», особенно губительного в условиях кризиса; но не меньшим влиянием пользовались и экспортеры, заинтересованные в развитии экономических отношений с СССР.
По подсчетам американского историка Сеттона, около 95% советских предприятий получали — в той или иной форме — западную помощь.
Иностранные специалисты, оставшиеся без работы, охотно ехали в Россию — несмотря на тяжелые условия жизни и на то, что шахтинский процесс должен был вроде бы продемонстрировать всему миру, что жертвами большевистского «правосудия» становятся не только советские граждане.
В 1930-е гг. заметную роль в международной политике стал играть и такой фактор, как просоветское общественное мнение. Сопоставляя положение в переживавшей тяжелые времена капиталистической экономике с успехами — действительными и мнимыми — экономики социалистической, сталинские пропагандисты усердно и небезуспешно создавали в западном массовом сознании миф о «стране, которой принадлежит будущее». Европейские и американские левые интеллектуалы самого разного толка охотно поддерживали этот миф.
Итак, в годы первой пятилетки удалось добиться заметного экономического роста — хотя и не столь стремительного, каким его хотела изобразить официальная пропаганда. О готовности СССР к войне, однако, говорить было еще рано. Внутренние резервы для развития военной промышленности были отнюдь не безграничными. Бесплатный труд заключенных и скудно оплачиваемая работа тех, кто оставался на воле, облегчали экстенсивное народнохозяйственное развитие, но для того чтобы дать армии новейшую технику, было необходимо «догнать и перегнать Запад» (один из лозунгов той поры) не только в пропагандистских заявлениях, но и на деле. А этого можно было добиться только с помощью того же Запада...
СССР до 1933 г. продолжал поддерживать весьма тесные связи с Германией. Договоры 1926 и 1931 гг. зафиксировали готовность веймарской республики и сталинской империи и впредь сотрудничать — ко взаимной выгоде. Одним из основных направлений сотрудничества стало именно военное производство. Советские инженеры получали технологии, немецкие генералы — заводы для производства и полигоны для испытания оружия, которое их стране было запрещено иметь после Версальского договора. С 1923 г. в Филях (ныне на территории Москвы) концерн «Юнкерс» строил самолеты; артиллерийские заводы Круппа работали в Средней Азии; под Липецком действовал тренировочный центр для немецких летчиков, под Казанью — танковая школа; продолжались совместные изыскания, необходимые для производства химических снарядов…
В годы мирового кризиса упрочились и связи с некоторыми другими западными державами. В 1929 г. были восстановлены дипломатические отношения с Великобританией, разорванные в 1927 г. — после того, как СССР активно поддержал участников всеобщей забастовки в Англии (1926).
В 1932 г. СССР восстановил отношения с Чан Кайши, лидером китайской партии Гоминьдан. Это укрепило позиции Сталина на Дальнем Востоке.
В феврале 1929 г. Советский Союз, незадолго до того присоединившийся к пакту Бриана—Келлога (об отказе от войны как средства решения спорных вопросов), подписал соответствовавшие букве и духу этого пакта соглашения с Латвией, Эстонией, Польшей, Румынией, а чуть позже — с Литвой, Турцией и Персией.
В 1932 г. был заключен договор о ненападении с Францией. Подобные акции отнюдь не означали, что Сталин отказывался от возможной территориальной экспансии; грядущее расширение советской империи откладывалось — до лучших времен.
Как и в первое десятилетие советской власти, официальная дипломатия оставалась не единственным средством воздействия на международные отношения. Коминтерн (Сталин называл эту организацию «лавочкой») явно был не в состоянии устроить мировую революцию, но более частные задачи послушные Москве западные партии-секции решать могли. Одной из таких задач «вождь народов» считал борьбу против социал-демократов, которых большевики на VI конгрессе Коминтерна (1928) объявили «главными врагами рабочего класса».
Провозгласив приверженцев умеренных социалистических доктрин «социал-фашистами», московские политики потребовали от немецких коммунистов прекратить соперничество с нацистами и сосредоточить свои усилия на борьбе против тех, кто пытался сочетать марксистские представления об общественном развитии с демократическими идеалами. Такая политика объяснялась не только традиционной нелюбовью большевиков к социалистам менее радикального толка, но и надеждами на то, что сторонники Гитлера, неоднократно заявлявшие о своем противостоянии ценностям западной демократии, придя к власти, станут естественными союзниками российских коммунистов. Кроме того, Сталин полагал, что нацизм избавит массы от «буржуазных иллюзий» и расчистит почву для настоящей пролетарской революции. Советскому лидеру приписывают слова: «Гитлер у власти сегодня — коммунисты завтра».
Подобная установка, данная немецким непримиримым борцам за счастье пролетариев, облегчила Гитлеру путь к власти. Однако после того как в 1933 г. в Германии утвердилась национал-социалистическая диктатура, положение СССР усложнилось. Сталин не стал искушать судьбу и затевать традиционную для большевиков игру в использование противоречий между «империалистическими хищниками». В 1934 г. Москва заявила о прекращении военно-технического сотрудничества с Берлином, однако Сталин и его окружение не отказались от негласных попыток восстановить прежние партнерские отношения с Германией. Антинацистская риторика и поддержка тактики единых антифашистских фронтов, как и упрочение отношений с западными демократиями, не означали, что СССР уже сделал окончательный выбор. Сталин вел сложную игру и не собирался связывать себя однозначными обязательствами.
В 1935 г. был подписан договор о взаимопомощи с Францией (ратифицирован в 1936 г.). Этот договор, объективно направленный против германской опасности, был обречен, однако, остаться лишь декларацией. Конкретных военных соглашений стороны не подписывали и даже не обсуждали; кроме того, СССР явно не смог бы помочь своей новой союзнице в случае франко-немецкого конфликта, так как Польша и Румыния заявили о том, что они не пропустят через свою территорию иностранные войска (общей границы у Советского Союза и Третьего рейха не было).
Система коллективной безопасности, о которой много говорили политики и в Западной Европе, и в СССР, так и не была создана.
А в мире тем временем нарастала напряженность.

Проверочный тест

Пакт Бриана—Келлога предполагал: — совместные действия Франции и Англии против нацистской Германии; — отказ от применения военной силы для решения спорных вопросов межгосударственных отношений; — противостояние деятельности Коминтерна; — заключение военного союза всех западных держав, включая США.