Яков Лурье. История России в летописании и в восприятии Нового Времени.

Введение.

В 1918 г. Евгений Пресняков (в монографии "Образование Великорусского государства") провозгласил принцип научного реализма: отказаться от "теоретического подхода к матерьялу" (когда свидетельства из летописей используются для иллюстрации теоретического положения, априорной схемы) = критика историографии XIX в. (Ключевский, Соловьёв).

Однако официальная историография последующего десятилетия (школа Покровского) была еще более привержена к «теоретическому подходу к матерьялу», чем историография XIX в. Вся история была втиснута в рамки разработанной в 1930-х гг. «теории формаций»; источниковедению отводилась чисто служебная и второстепенная роль. Издание «Полного собрания русских летописей», продолжавшееся после революции вплоть до 1920-х гг., было прекращено.

Источниковедческие исследования возобновились только в середине 1930-х гг. (Приселков, Насонов).

Однако в предвоенные и особенно в военные годы историю стали трактовать как своеобразный учебник патриотического воспитания.

Работы 1960-1980-х гг. в значительной степени стали носить источниковедческий характер.

Однако новые данные по истории летописания в далеко не достаточной степени сказались на исторических изысканиях. Работы таких исследователей, как М. Д. Приселков и А. Н. Насонов, во многом дополнили и видоизменили схемы летописной генеалогии, предложенные А. А. Шахматовым; найден ряд новых летописных текстов. Но в исследованиях по политической истории эти новые данные учтены в недостаточной мере.

Обращаясь к летописным памятникам, мы встречаемся в них не столько с примитивным мышлением и наивностью древних летописцев, сколько с их пристрастием к определенным политическим силам, с их явной тенденциозностью. Мнение А. А. Шахматова, что рукой летописца «управляли политические страсти и мирские интересы», не было опровергнуто авторами, писавшими после него.

Мнение это основывалось на анализе летописных сводов, на явных расхождениях между ними. Более поздние летописцы систематически переделывали рассказы своих предшественников. Пристрастие летописцев нарастало с течением времени: наиболее тенденциозными оказываются обычно летописи времени создания самодержавного Русского государства в конце XV и в XVI вв.

Глава I. Общие вопросы источниковедения

Свидетельство Сергея Соловьёва: в 1835 г. был остранён за "скептицизм" от профессорской кафедры исследователь древнерусских летописей Каченовский; министр народного просвящения буквально кричал на него; тогда же «запрещено было подвергать критике вопрос о годе основания Русского государства, ибо-де 862 г. назначен „преподобным Нестором"».

Существует набор далеко не бесспорных фактов, которые, однако, традиционно воспроизводятся в учебниках и общих курсах (дата призвания Рюрика, восстание Вадима против него, изгнание Иваном III послов Ахмата и т. п.).

Возможны ли выводы от общего к частному, обратные умозаключения при конкретном исследовании источника? Общие соображения допускают иногда отрицательные заключения такого рода. Встретив в источнике сообщение, находящееся в явном противоречии с логикой или законами естествознания, мы вправе в нем усомниться, даже если источник в целом, употребляя выражение Н. Надеждина, выдерживает «всю пытку обыкновенной критики». 

Допустимы ли, однако, в исторической науке положительные дедуктивные построения, не подкрепленные данными достоверных источников?

Теоретические посылки указывают на возможность тех или иных фактов, но такая возможность не означает еще, что определенные факты действительно имели место. Закономерность в истории - не математическая закономерность; индукция здесь настолько неполна, что и обратные дедуктивные выводы имеют лишь ограниченный и приблизительный характер.

История - эмпирическая наука; она строится на наблюдениях над фактами. Откуда мы узнаем эти факты? Там, где историк обращается к далекому прошлому, он не может использовать живых свидетелей и пользуется показаниями, зафиксированными в источниках.

Так называемое "внеисторическое знание" - это знание полученное от предшественников, которое, в конечном итоге, также восходит к показаниям источников.

Чаще всего анализ известий и исследование памятника идут параллельно и объединяются в окончательном выводе. Но иногда выводы, полученные из этих аналитических операций, приходят в противоречие друг с другом. В этих-то спорных случаях перед исследователем и встает вопрос о соотношении отдельных этапов источниковедческой критики - о том, что именно служит основой для окончательного вывода: анализ конкретного известия или общая характеристика источника.

Работа историка не ограничивается анализом отдельных источников; от такого анализа он переходит к синтетическому построению, основанному на их совокупности (для такого построения, очевидно, необходимо наличие не одного, а нескольких источников).

Синтетическое построение не должно предрешать выводов из анализа отдельного памятника (N); напротив, оно имеет ценность только тогда, когда опирается на такой анализ. 

История - эмпирическая наука, но, в отличие от биологии,- не экспериментальная: мы не можем воспроизвести тот или иной исторический факт и проверить наши соображения о нем. Любые исторические построения имеют поэтому вероятностный характер.

Вероятностный характер данных исторической науки делает особенно настоятельной необходимость четкого разграничения 1) прямых показаний источников, 2) гипотез, дающих наиболее убедительные объяснения используемым показаниям, и, наконец, 3) простых догадок. Научной гипотезой именуется «предположение о существовании - в настоящем или в прошлом - такого закономерного порядка или такой причины, которые при данном состоянии науки или вследствие прекращения их в прошлом - не могут быть предметом непосредственного наблюдения, но которые, раз только мы предположим их существование, объясняют определенную совокупность явлений...».

Историк прошлого имеет дело с явлениями, которые он не в состоянии непосредственно наблюдать. Гипотезой в исторической науке следует именовать такое предположение, которое может объяснить данные источников. Необходимость гипотезы вытекает из совокупности эмпирических наблюдений, основанных на реальных данных и требующих объяснения. Именно поэтому ученый, отвергающий какую-либо гипотезу, не может ограничиться простым ее отрицанием, а обязан предложить альтернативную гипотезу, которая объяснила бы соответствующие данные лучше или, по крайней мере, не хуже, чем отвергаемая гипотеза. Вытекая из эмпирической необходимости, источниковедческая гипотеза подчиняется определенным логическим условиям состоятельности, о которых обычно идет речь при оценке научной гипотезы: она должна находиться в полном соответствии с фактическим материалом и охватывать своим объяснением весь этот материал, должна удовлетворять условию максимальной простоты объяснения, ограничиваясь лишь необходимыми логическими звеньями и не вводя излишних.

Догадкой в логике именуется любое, ничем не ограниченное предположение о факте, который мог происходить. В точных и экспериментальных науках догадка, в сущности, лежит вне научной аргументации: если у исследователя умозрительным путем возникает какое-либо предположение, то предположение это подвергается эмпирической и экспериментальной проверке и либо сохраняется в качестве гипотезы (или даже доказанного положения), либо просто отбрасывается. Но в гуманитарных науках невозможность эксперимента и малая осуществимость целенаправленного эмпирического поиска делают такую модификацию догадки в гипотезу необязательным и даже редким явлением. Догадки и гипотезы существуют здесь независимо друг от друга, хотя нередко смешиваются в научных работах. 

В отличие от гипотезы, вытекающей из какой-то совокупности явлений, требующих объяснений, догадка возникает из недостатка прямых данных по какому-либо вопросу; гипотеза строится на необходимости (хотя и неоднозначной), догадка - на возможности. Для опровержения гипотезы необходимо поэтому альтернативное объяснение тех же явлений, для отказа от догадки - простое указание на отсутствие данных по поставленному вопросу.

Догадка - это именно умозаключение, предположение о возможности того или иного факта, сделанное без анализа источника, в котором они упоминаются.

Логическая основа юридического вердикта - «бремя доказательства лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает».

Бельгийский исследователь Ж. Стенжер утверждал, что «наилучшая манера писать историю заключается в том, чтобы подчеркнуть пробелы в наших знаниях, и подчеркнуть решительно... Это приведет, конечно, к „созданию пустоты", которой так боится историк. Но существует поразительный прецедент: уже в XVIII в. ученые стали оставлять белые пятна в географических картах - в этих прекрасных произведениях искусства, которые картографы прежде так стремились украсить, считая делом чести заполнить их от края до края. Из картографии убрали не только все воображаемое, но и все сомнительное. И это было огромным прогрессом. Я верю в такой же прогресс в исторической науке. Он заслуживает, как мне кажется, названия прогресса, ибо соответствует самому высокому и строгому требованию - требованию истины. Не является ли это требование в конечном счете тем великим и единственным делом, для которого существует историческая наука?».