§ 3. Исто́рия русской литературы

3.1. История русской литературы и концепция дискретного фазового времени

И наконец, третье слово в нашем словосочетании история русской литературы.

3.1.1. Понимание содержания этого слова находится в прямой зависимости от того, какой концепции времени мы будем придерживаться. В историях нашей литературы господствует линейное историческое время, соотносимое с прогрессивным развитием социальной жизни и развитием техносферы: от рабства к демократии, от плуга к компьютеру.

В пределах такого времени история литературы привязывается к политической истории и разделяется в соответствии с историческими эпохами: некогда, давно существующее устное народное творчество, древнерусская литература и далее по векам, или рубежу веков (литература «серебряного века»), или в связи со сменой политических режимов и важных исторических событий (литература эпохи Сталина, Великой Отечественной войны, хрущевской «оттепели»). Если история литературы рассматривается как смена стилей, литературных направлений, литературных эпох, то всё равно это соотносится с историческим временем, историческими событиями.

Но если мы поймём литературу как сумму всех видов народного духовно-словесного творчества, если русская литература это литература русского этноса, тогда мы примем и время этногенеза. А время это дискретное (прерывистое), имеющее начало и конец, «от равновесия к неравновесию и обратно», сложная кривая подъёмов, спадов и зигзагов (Гумилёв 2007а: 344, 345).

3.1.2. В соответствии с фазой этногенеза мы выделим исторические эпохи, исторические периоды (обычно они соотносятся с историческими событиями и сменой правителей), особое внимание обращая на смену поколений.

Фазы этногенеза: подъём (скрытая фаза), акматическая, надлом, инерционная, фаза обскурации, мемориальная.

«Квантом восприятия истории является так называемая “эпоха”, под которой понимается не произвольно взятый отрезок времени, а некая целостность исторического бытия, воспринимаемая исследователем как объективная реальность» (Гумилёв 2004: 89).

Таких эпох в русской истории три: Киевская Русь (славяне, от которых русские заимствовали православие), эпоха возникновения русского этноса и высшего пассионарного напряжения, завершающаяся созданием Московского государства (XIIIXVI века), и новая эпоха (с XVII века по современность).

На органическую связь XVII века с веком XIX указывал В. О. Ключевский: «Это… не один из периодов нашей истории: это вся наша новая история» (Ключевский 1988. III: 5).

3.1.3. Современникам политические события, меняющие их индиивидуальную судьбу, естественно, кажутся эпохальными, но в условиях всё более снижающейся пассионарности напряжение сил оказывается и незначительным и недолговечным.

Эти небольшие всплески активности обычно в литературоведении называются «эпохами». И современников события, и литературоведов понять можно, но тогда вся история русской литературы постоянные переходные и кризисные «эпохи».

Если А. С. Пушкина окружала целая плеяда «поэтов пушкинской поры», то уже в конце 1830-х годов М. Ю. Лермонтов оказывается в одиночестве. В. Г. Белинский в 1843 году пишет о кризисе литературы (Белинский 1948. 2: 571).

С. В. Максимов характеризовал время второй половины 1850-х годов как «здоровую свежую струю воздуха», «почуялись неведомые силы и неодолимая потребность работы», «Участие свежих сил стало приободрять» (Максимов 1986: 29), но уже А. И. Герцен в 1864 году писал: «Пяти лет было достаточно, чтоб утомить правительство и общество» (Герцен 1973: 232).

3.2. Диахронное изучение литературы – по эпохам, периодам и поколениям

3.2.1. В каждый период развития литературы существуют одновременно все её виды, только в форме или потенциальной или актуальной. Изучение истории литературы русского народа в её линейном развитии необходимо дополнить диахронным сравнением основных ветвей литературы, т. е. изучать литературу в её функциональном состоянии.

В зародышевой, или потенциальной, форме в фольклоре существуют все особенности письменной литературы.

Народная песня «Ишол, ишол миленький крутым бережком…», записанная П. И. Якушкиным (18431844), строится на игре субъектных точек зрения: голосов «повествователя» и двух персонажей. Естественно, что эта литературная форма позднее разрабатывалась и в формирующейся русской прозе.

3.2.2. Точкой соприкосновения исследований фольклора и исследований письменной литературы является проблема «традиций», причем обычно исследователь этих традиций занимает такую позицию: когда-то народ создал своё устное народное творчество, которое это устное словесное прошлое проявляется и в литературе собственно письменной.

Однако, когда Арина Родионовна Яковлева в Михайловском забавляла А. С. Пушкина и Н. М. Языкова «про стародавних бар пленительным рассказом» (Н. М. Языков), все её сказки, песни, рассказы были не когда-то существующим фольклором, а реальным взаимодействием народной и дворянской ветвей одного русского культурного древа. И сегодня мы не делаем различия, когда поём народное «Во поле берёза стояла…» или есенинское «Отговорила роща золотая…»

3.2.3. Как бы мы ни разделяли историю народа и историю литературы на эпохи и периоды, большое значение в бытовании литературы имеет развитие и преображение эстетического вкуса читателя. Литература, полноценно функционирующая в обществе, это литература, которая согласна с нашим и ближайшими нам предыдущими и последующими поколениями читателей, поэтому какой-то период может в историческом плане относиться к одной эпохе, но литература этого периода для читателя будет «чужой».

Так своеобразно существует в нас как читателях, в нашем научном сознании и вузовском преподавании литература XVIII века. Сегодня это литература или узкого круга исследователей, или опять же узкого круга читателей, которые, конечно, «для души» не будут читать ни Ломоносова, ни Тредиаковского, ни Сумарокова, исключая, может быть, тех писателей, которые совсем близки к XIX веку Карамзина, Крылова, и, может быть, популярную литературу того времени типа М. Чулкова и И. Баркова.

3.3. Индивидуальный облик русской литературы нового времени

Индивидуальный облик русской литературы нового времени определяется снижением пассионарного напряжения русского этноса и основным социально-экономическим и психологическим конфликтом, что на поверхности историко-литературного процесса прослеживается в движении поколений.

3.3.1. Снижение пассионарности русского этноса можно наблюдать уже в XVII веке.

«Московское государство выходило из страшной Смуты без героев; его выводили из беды добрые, но посредственные люди. Кн. Пожарский был не Борис Годунов, а Михаил Романов не кн. Скопин-Шуйский. При недостатке настоящих сил дело решалось предрассудками и интригой» (Ключевский 1988. III: 58).

Вспомним восклицание Чацкого: «Свежо предание, а верится с трудом», «Сужденья черпают из забытых газет / Времен Очаковских и покоренья Крыма». Покорение Крыма, т. е. борьба с крымским ханом Крым-Гиреем и освобождение Крыма от Турции и присоединение его к России 17701780-е годы, штурм турецкой крепости Очаков 1788 год. Сорока лет исторического времени (комедия в основном написана к 1823 году) было достаточно, чтобы ощущать «поколение отцов» как далёкое прошлое.

Кстати, хотя «суждения» были уже старыми, но люди времени этих «суждений» всё-таки и Крым завоевали, и победили под Очаковым. А в «Горе от ума» Софья предпочитает не пассионарного Чацкого, а спокойного Молчалина (см.: Гумилёв 2007а: 271), что свидетельствует о новом положении пассионариев в начале XIX века: они вытесняются на окраину этнического ареала в условиях общественного императива «будь таким, как все».

Если Чацкий порывисто сам уезжает из Москвы («Карету мне, карету!»), то чеховские «сёстры» уже только мечтают уехать «в Москву».

3.3.2. Основной конфликт нашей эпохи противоречие между образованными правящими сословиями и крестьянством. По отношению к XIX веку мы, вероятно, можем говорить о формировании двух субэтносов дворянского и крестьянского, людей с разными языками, культурой, пониманием родины.

Русская литература XIX века запечатлела многие составные части этого конфликта, яростно выступая против крепостного права «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» (А. Н. Радищев), создавая образы всё более расслабляющегося, развращающегося и хиреющего дворянина (от Онегина до Обломова и Иудушки Головлева), все более пристально всматриваясь в облик крестьянина.

Этот конфликт не разрешён и сейчас, потому что, несмотря на освобождение крестьян в 1861 году и на революцию 1917 года, пообещавшую мир народам, власть рабочим и землю крестьянам, раскулачивание 1930-х годов обернулось очередным закрепощением крестьян. Элементы неравенства города и деревни, законодательно оформленные (имею в виду неравенство пенсий трудовых и колхозных), существовало, по крайней мере, до середины 1980-х годов.

Настороженное отношение крестьянства к власти сохранилось до нашего времени, о нём писал ещё С. А. Есенин: «Раз власти, на то они власти, / А мы лишь простой народ» («Анна Снегина»).

* * *

Трудно сказать, в какой точке фазы надлома находимся сейчас мы, выбираемся ли из надлома, входим ли в период «золотой осени». Л. Н. Гумилёв избегал прямого ответа на этот вопрос, задаваемый интервьюерами, ссылаясь на то, что процесс ещё не завершён, нет данных для эмпирических обобщений.

Но читая его труды, чувствуешь, что многие его размышления подсказаны жгучей болью от нашего XX столетия.

Вспомним: насаждаемый сверху приказ равняться на коммунистов, на Великого Ленина в послевоенное время превратился в простую формальность, так же как вся вера в коммунизм среди правящего сословия (партийной элиты).

Поражённые, напуганные революцией, коллективизацией и войной, наши отцы завещали нам: «Всё, что угодно, только не война». И вот с 1960-х годов утвердился общественный императив, негласный, не прописанный ни в каком законодательстве, идеал массы: «Будь таким, как мы, не выпендривайся, не старайся быть выше других» (Гумилёв 2007: 148), честно исполняй свои производственные обязанности и копайся на своих шести сотках.

Что мы и имели: лихорадочное суетливое стремление партийной номенклатуры к власти, которая и сейчас у власти, только теперь охваченная стремлением к обогащению при полной пассивности масс, мирных законопослушных граждан, которые не реагируют ни на что ни на развал их страны, ни на смену формы собственности, ни на угнетение их соотечественников в бывших республиках СССР. Сейчас формируется новое сословие богатых, но идеалы их те же: у меня должно быть как у всех: дом или квартира с бассейном как у всех, аквариум с рыбками как у всех, любовница как у всех.

Л. Н. Гумилёв писал о времени перехода от надлома к «цивилизации»:

«Всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие подвергается осмеянию интеллектуальные радости вызывают ярость. В искусстве идёт снижение стиля, в науке оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция…», «Ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость в мнениях, а беспринципность» (Гумилёв 2001: 524)

Наблюдая за сегодняшней литературой и вообще за положением литературы и читателя в обществе, мы вполне можем предположить, что вступление в потребительскую цивилизацию на наших глазах оборачивается тем, что и литература XIXXX веков скоро станет историческим прошлым (каким является для нас XVIII век) прежде всего для эстетического вкуса читателя нового поколения, потому что наш русский детский и массовый взрослый читатель воспитывается, например, не столько на былинах, сколько на их диснеевской трансформации (мультфильм «Алеша Попович и Тугарин Змей», режиссер Константин Бронзит), не столько на Достоевском, сколько на переделках Бориса Акунина (роман «Ф. М.»).

Может быть, и литература скоро заменится массовым чтивом и телекомпьютерным суррогатом.

Факт тот, что последним мощным направлением в русской литературе, направлением, которое вызревало на протяжении всей новой эпохи, которое явилось ответом крестьянства на основной конфликт эпохи, была проза «деревенщиков» и «тихая лирика».

Может быть, так и завершилась русская литература, начатая «Словом о Законе и Благодати» митрополита Илариона, автором «Слова о полку Игореве»… и законченная Василием Шукшиным, Василием Беловым, Дмитрием Балашовым, Валентином Распутиным, Николаем Рубцовым, Николаем Тряпкиным, Юрием Казаковым, в области литературоведения и истории Михаилом Бахтиным и Вадимом Кожиновым.

К сожалению, литература эта очень напоминает реквием прощание с жизнью, будь то потерявший на войне с фашизмом сыновей крестьянин Иван Тимофеевич в рассказе «Весна» Василия Белова, будь то лирический герой стихотворения «Сон» Юрия Кузнецова (Кузнецов 1991).

Я уже не поэт, я безглавый народ,

Я остаток, я жалкая муть.

Если солнце зигзагом по небу пройдёт,

То душа повторит его путь.

Мать-отчизна разорвана в сердце моём.

И, глотая как слёзы слова,

Я кричу: Схороните меня за холмом,

Где осталась моя голова.

Литература

Анастасий (Грибановский), митр. Беседы с собственным сердцем. Джорданвилл, 1998.

Анастасий (Грибановский), митр. Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви // А. С. Пушкин: Путь к Православию. М., 1996.

Антоний (Храповицкий), митр. Сборник избранных сочинений. Монреаль, 1986.

Антоний (Храповицкий), митр. Ф. М. Достоевский, как проповедник возрождения. Издание Северо-Американской и Канадской епархии, 1965.

Барышникова И. Ю. Стиль лирики иеромонаха Романа: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 2006.

Белинский В. Г. Собр. соч. В 3 т. М., 1948.

Бетеа М. Дэвид. Мандельштам, Пастернак, Бродский: Иудаизм, Христианство и создание модернистской поэтики // Русская литература XX века: Исследования американских учёных. СПб., 1993.

Герцен А. И. Новая фаза в русской литературе // Русская критика. Л., 1973.

Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. СПб., 2001.

Гумилёв Л. Н. Конец и вновь начало: Популярные лекции по народоведению. М., 2007а.

Гумилёв Л. Н. Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации. М., 2007.

Гумилёв Л. Н. Этносфера: История людей и история природы. М., 2004.

Демин А. С. История русской литературы XIXIX веков. М., 2000.

Иоанн (Кронштадтский), митр. Христианская философия: Избранные работы. М., 2004.

Иоанн (Шаховской) Сан-Францисский, арх. Избранное. Петрозаводск, 1992.

Кадыров О. Х. Возвращение: Л. Н. Толстой в татарских переводах Советской эпохи. Казань, 2005.

Карпов И. П. Авторология русской литературы (И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов). Йошкар-Ола, 2003.

Киреевский П. В. Собрание народных песен П. В. Киреевского. Л., 1983. Т. 1. Записи П. И. Якушкина / подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. З. И. Власовой.

Ключевский В. О. Литературные портреты. М., 1991.

Ключевский В. О. Сочинения. В 9 т. М., 1988. Т. IX.

Коган Л. Еврейская русскоязычная литература. Иерусалим, 2000.

Кожинов В. В. Россия. Век XX (19011939). М., 2002.

Кузнецов Ю. Сон // Кубань. 1991. № 4.

Куняев С. Ю. Возвращенцы. М., 2006.

Ленин В. И. о литературе и искусстве. 2-е изд., доп. М., 1960.

Максимов С. В. Литературные путешествия. М., 1986.

Мухаметшина Р. Ф. Диалог русской и татарской культур в системе литературного образования. Казань, 2006.

Платонов О. А. Война с внутренним врагом. История и идеология русского патриотизма. М., 2006.

Русская и сопоставительная филология. Казань, 2005.

Русская литература в межнациональных связях и взаимодействиях: Коллективная монография. Казань, 2006.

Семанов С. Н. Россия без русских. М., 2006.

Солженицын А. И. Двести лет вместе. М., 1996.

Толкачева Н. Новости из Одессы [Электронные ресурс]. URL: http://www.jew.spb.ru/ami/A284/A284-021.html (дата обращения: 12.10.2010).

Фёдоров В. В. О природе поэтической реальности. М., 1984.

Языков Н. М. Сочинения. Л., 1982.