Глава 3. История литературы русского народа История литературы русского народа

Теория энтогенеза Л. Н. Гумилёва, принятая многими специалистами, побуждает к размышлению и литературоведа, пытающегося понять целый комплекс проблем от онтологической сущности литературно-художественного произведения до закономерностей литературного процесса.

«История русской литературы» так называется область гуманитарного знания, в которой представлено всё разнообразие творчества литературоведов. Уже в этих трёх словах кроется по крайней мере три проблемы, которые невозможно решить, исходя только из истории собственно литературы, без обращения к политической истории, исторической географии, психологии, этнологии.

В связи с теорией этногенеза Гумилёва и проблемой «истории русской литературы» я хочу предложить читателю некоторые размышления, которые строились бы по формуле: «если так, то так», т. е. если в теории Гумилёва так, то как может быть в литературоведении.

§ 1. История русской литерату́ры

1.1. Литература как отражение приспособления этноса к природной и социальной среде

Под литературой в аспекте нашего литературоведческого интереса мы имеем в виду результаты литературно-художественного творчества, т. е. произведения, в которых отражение жизни и объективация авторских экзистенций происходят в словесно-образной форме.

Если мы принимаем идею Гумилёва о человеке как явлении биоценоза и то, что чувства человека являются «частью природы внутри человеческих тел» (Гумилёв 2004: 335), тогда литературно-художественное произведение мы можем рассматривать как 1) объективированную в слове форму приспособления человека к природной и 2) социальной среде, как 3) выражение культурной традиции, 4) стереотипа поведения и 5) общественного императива.

1.1.1. Следуя такому пониманию литературно-художественного произведения, мы будем рассматривать изображённую природу не просто как «систему пейзажных образов», но как органическую связь человека с малой родиной, т. е. вмещающим и кормящим ландшафтом, как то, что определяет важнейшую национальную черту русского народа его расселение преимущественно по берегам рек; река вместе с полем и лесом составляют его природное бытие (яркий пример стихотворение «Тригорское» Н. М. Языкова) (Языков 1982: 91).

Туда, туда, друзья мои!

На скат горы, на брег зелёный,

Где дремлют Сороти студёной

Гостеприимные струи;

Где под кустарником тенистым

Дугою выдалась она

По глади вогнутого дна,

Песком усыпанной сребристым.

Одежду прочь! перед челом

Протянем руки удалые

И бух! блистательным дождём

Взлетают брызги водяные.

Какая сильная волна!

Какая свежесть и прохлада!

Как сладострастна, как нежна

Меня обнявшая наяда!

1.1.2. Тема труда, постоянная для фольклора: « Ну да как же мне, мать, / Ну да как же мне, мать, / Землю пахать, / Землю пахать?» (Киреевский 1983: 39), позволит нам не забывать, что именно через труд человек связан со своей землёй, и поставить этот вопрос по отношению ко многим явлениям литературы: что делают основные персонажи дворянской литературы XIX века? Почему тема труда стала актуальной для русской литературы советского периода? Как откликнулась «деревенская проза» (19601980) на вмешательство техносферы во взаимоотношения человека и природы? И главное! эта проблема: «человек его труд его природная среда обитания» войдёт в наш способ мышления и будет постоянно выводить нас за узкие рамки литературы к реальной жизни, которая нашла отражение в литературе.

1.1.3. Тогда и сам человек основной предмет изображения в литературе будет понят нами более глубоко, в его гармонии или дисгармонии с природной, социальной и семейной средой.

Как бы ни критиковал «свет» и «толпу» А. С. Пушкин, всё-таки в «Евгении Онегине» он отдал дань восхищения прелестям «светской жизни» (жизни наиболее богатой части дворянства).

Но уже М. Ю. Лермонтов, в условиях пассионарного спада, «загрустил» (вспомним работы В. О. Ключевского «Евгений Онегин и его предки» и «Грусть (Памяти М. Ю. Лермонтова)») и в угрюмой толпе современников чувствовал себя разрумяненным трагическим актером, «махающим мечом картонным» (Ключевский 1990. Т. IX; Ключевский 1991).

1.2. Литература как объективация экзистенций

Любое явление культуры можно рассматривать как форму приспособления человека к природной и социальной среде, но нам важна специфика собственно литературно-художественного произведения.

1.2.1. В аспекте содержания эта специфика будет выражаться в том, что литературно-художественное произведение является объективацией всего экзистенциального содержания человека, но преимущественно 1) чувственного мировосприятия, 2) обыденных и 3) религиозных представлений.

1.2.2. В аспекте формы имманентную специфику литературно-художественного произведения мы можем определить через понятие «поэтическая реальность» (В. В. Фёдоров), т. е. посмотреть на литературно-художественное произведение как единство двух сфер «картину жизни» (внутренняя сфера) и повествование (внешняя сфера). Взаимодействие этих двух сфер выражается в точке их соприкосновения, образуя явления, которые мы можем назвать знаками авторства.

Знак авторства содержательно-формальный элемент, своей повторяемостью и своеобразием указывающий на автора. Знаки авторства – ситуативные, нарративные, морфологические, семантические, синтаксические. Знаки авторства в своей функциональной взаимозависимости образуют тип авторства (см.: Карпов 2003).

1.2.3. Но живое литературно-художественное произведение отличается от мёртвого текста своей функциональностью, т. е. бытованием в межличностном, социальном и межэтническом общении.

В этом аспекте две сферы поэтической реальности представляются явлениями одного уровня, а включенные во взаимодействие с уровнем бытования составят систему высшего порядка, которую мы можем назвать культурным событием.

* * *

Всеми принятое положение: литературно-художественное произведение только тогда осуществляет своё предназначение, когда становится явлением культуры, когда поглощается читателем. Фиксируется это осуществление самыми разными способами: не только в «простых» читателях и в читателях-«профессионалах» (критиках, литературоведах), но и посредством проникновения в способ мышления современников, в сферу их специфических, часто вовсе не литературных и не литературоведческих интересов. Пример последнего: обращение к литературным образам политиков (В. И. Ленин) (Ленин 1960), историков (В. О. Ключевский), мистиков («Роза Мира» Д. Л. Андреева); без обращения к примерам из литературы не обходится и Л. Н. Гумилёв.

1.3. Классификация литературы по потребностям адресата

Такой функциональный подход к литературно-художественному произведению позволяет нам поставить проблему содержания понятия «литература», которое вбирало бы в себя основные виды литературного творчества, в пределах которого сохранялись бы, хотя и в разных пропорциях, элементы поэтические (образные) и логические, т. е. объективация субъекта речи в образе и суждении.

1.3.1. Мы можем провести классификацию литературы по доминантному признаку её потребителя, учитывая, какие основные потребности литература удовлетворяет, будь то век XI или век XXI: 1) духовные (религиозная литература, основной жанр молитва); 2) обыденно-эстетические (жанры: от народной песни до современного анекдота, от «Слова о полку Игореве» до современного романа); 3) интеллектуально-эстетические (критика, публицистика).

Конечно, данная классификация может быть уточнена, но построенная на её основе систематика должна исходить из литературы как системы, в которой составными частями будут выступать не мёртвые тексты, но произведения, кем-то для кого-то и для чего-то произведённые.

1.3.2. Необходимо учитывать и наш идеологический и эстетический произвол при отборе произведений для включения или невключения их в изучение литературы и шире в понятие «литература». При существующем курсе литературы и делении изучения литературы на периоды мы не только разрываем единую русскую литературу, но раздробляем своё научное содружество. У нас есть вполне самостоятельные области литературоведения с соответствующими научными «автонимами» фольклористы, медиевисты, стиховеды, теоретики, все остальные просто «историки литературы».

* * *

Вынесение за пределы литературы духовного пласта нашей словесности первое произвольное, идеологически заданное явление.

Переложение псалмов писателями XVIII века, пушкинские «Отцы пустынники и жены непорочны…» (молитва Ефрема Сирина), житие старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» и весь этот огромный пласт русской литературы это никакие не «религиозные мотивы», всё это черпалось не из чего-то, что было в прошлом, всё это бралось из живой действительности. И как таковое оно должно изучаться.

Молитвы, церковные службы (всенощное бдение и литургия), жития святых всё это тоже русская словесность.

В этом случае традиция не только то, чему мы следуем, что заимствуем из прошлого, но то, что продолжает составлять нравственно-эстетическую и религиозную основу жизни народа.

Древнерусская литература включает все произведения XIXVII веков: слово «О Законе и Благодати» митрополита Илариона, «Житие Александра Невского», повести («светские» произведения) о хождении за три моря Афанасия Никитина (пусть оно называется хожением), о Флоре Скобееве, о Шемякином суде и т. д.

Для литературы XIXXX веков пастырское слово и даже выступления церковных пастырей по вопросам нашим, литературным, мы исключаем из изучения. Имею в виду произведения Иоанна Кронштадтского (Сергиева) («Моя жизнь во Христе», его речи против Льва Толстого) (Иоанн 2004), работы первоиерархов Русской Православной Церкви Заграницей митрополитов Антония (Храповицкого) о Достоевском (Антоний 1965, 1986) и Анастасия (Грибановского) о Пушкине (и его «Беседы с собственным сердцем») (Анастасий 1996; 1998), а также архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Иоанн 1992) об А. Толстом, Ф. Достоевском, Л. Толстом. Тогда как и на рубеже XXXXI веков мы имеем дело с интересным явлением синтезом духовного и эстетического лирикой иеромонаха Романа (А. Матюшина) (См.: Барышникова 2006).

1.3.3. Критика и автокритика неотделимы от собственно художественной литературы в пространстве единого функционирования литературы.

Ещё Антиох Кантемир снабжал свои сатиры пояснениями, которые могут рассматриваться как ближайшая для литературы нового времени зачаточная синтетическая форма, к которой восходит и автокритика (характерные примеры: «Авторская исповедь» Н. В. Гоголя, «Лучше поздно, чем никогда» И. А. Гончарова), и собственно критика, и наши литературоведческие комментарии.

Примечательный факт: на первую сатиру Кантемира «К уму своему» откликнулся стихотворной критикой «Творцу сатиры “К уму своему”» Феофан Прокопович, советуя автору «плюнуть» на угрозы «сильных глупцов», т. е. быть верным себе.

Таким образом, наша наука собрала огромный фактический материал, нуждающийся сейчас в эмпирическом обобщении и концептуальном изложении, что возможно только при пересмотре утвердившегося взгляда на литературу как разделённую на принятые периоды, на отделение фольклора и древнерусской литературы от письменной литературе XVIIIXXI веков.