2. Интерпретация как герменевтический метод формирования мировоззрения

Мир невозможно удержать силой. Его можно достичь лишь пониманием.

А. Эйнштейн

Понимание - отраженный свет творчества.

Вилье де Лиль-Адан

Известно, что культура и искусство способствуют воспитанию эстетического чувства и становлению мировоззрения человека. «Только человек, укорененный в культуре, пронизанный высшими человеческими ценностями, может решить, "что я должен делать?" и "на что я смею надеяться?"»¹. Тексты культуры не только учат нас видеть прекрасное вокруг, полнее и отчетливее понимать автора, но, при всем при этом, человек, размышляя и интерпретируя художественное произведение или творение искусства, формирует свое сознание, мировосприятие, становится способен проникать в свой внутренний мир и понимать себя, свое «Я». Наш современник, экзистенциальный философ Л. Н. Роднов определяет сознание как чувственно-мыслящий поток, определенный актом выделенности из мира сущего, актом Ego и, исходя из этого, предлагает следующую схему пути к своему «Я» в виде закона разумного мышления:

Я ↔ не-Я.

Суть схемы заключается в том, что необходимо прежде волевым усилием отказаться от самого себя, ради другого, «не-Я». Отказ от себя характеризует стремление человека к преодолению своих эгоистических склонностей, потребительского отношения к иному. Затем «…отождествиться с ним, стать им, превратив "не-Я" в "Ты" – в этом акте отождествления разрешается противоречие между "Я" и "не-Я" в форме чувственно-сверхчувственного феномена понимания "не-Я", при котором это "не-Я" становится "Ты" моего собственного "Я"»¹. «Отождествиться» с другим возможно только на уровне мышления, но никак не чувственно. В отличие от мышления, чувственность человека, основанная на зрении, слухе, обонянии, осязании и вкусе, помогает нам в постижении окружающего мира эмпирически. В сущности все пять органов ощущений хаотичны и не согласованны между собой. Еще И. Кант в XVIII веке говорил, что человек воспринимает любой предмет сенсорно, с помощью каждого отдельного чувства давая изучаемому объекту определенную характеристику. Например, зрением мы видим цвет предмета, форму осязаем и т. д. Но для того, чтобы знать предмет непосредственно, необходимо соединить все чувства воедино, синтезировать их в представление, которое в последствие подводится под понятие². Целостность ощущениям придает деятельность рассудочной формы мышления, в основании которой находится стремление человека к наиболее полному удовлетворению его желаний, возможному благодаря полученному знанию.

Но при таком раскладе человек не может воспитать в себе человечность и проявиться как понимающая личность. Для достижения этих целей требуется актуализация разумности, которая возможна при следующем условии: волевым усилием подвести чувственные восприятия мира и сосредоточить их в единство, направленное к нравственному центру, выраженному сердцем. В результате такой сложнейшей работы над собой человек забывает о потребительском отношении к окружающим и становится нравственно-понимающим к «не-Я». Таким образом, именно разумная форма мышления позволяет «отождествиться» с другим, иным себе. Заключительным действием в схеме является попытка тем же волевым старанием выйти из полученного тождественного единства и в результате непременно приходит понимание самого себя. «Это значит, что, отпуская мыслью себя в иное себе, человек должен к себе прийти, возвратиться. Возвратиться здесь – значит, себя понять, стало быть, и полюбить. Само собой, полюбить нравственно»³.

В нашем случае, когда мы говорим о текстах культуры, «не-Я» для нас – это речь автора, с которой реципиент должен «отождествиться» с целью понимания замысла, мысли творца, тем самым придя к пониманию себя. Но для этого недостаточно проанализировать созданное с лингвистической, семиотической точки зрения, определить его содержание, крайне важно «войти» в контекст произведения. Под термином тексты культуры, в данном случае, понимается не только письменное сообщение, но и объект, выраженный в любой знаковой системе, имеющий композиционную и структурную законченность (художественное произведение, картина, музыка и т. д.). Текст – это культурные явления, несущие информацию, смысл и представляющий собой нечто такое, что подлежит прочтению и пониманию.

Проблемой понимания занимается наука герменевтика. Герменевтика (др.-греч. ἑρμηνευτική — искусство толкования, от ἑρμηνεύω — толкую) – теория и методология истолкования текстов («искусство понимания»). Рассматривая эту науку с точки зрения философии, можно сказать, что она является направлением XX века, выросшим на основе теории интерпретации литературных текстов. В рамках этой теории задача философии заключается в истолковании предельных значений культуры, поскольку реальность мы видим сквозь призму культуры, которая представляет собой совокупность основополагающих текстов¹. Термин «герменевтика» применялся первоначально для истолкования библейских текстов, затем в значении учения о восстановлении первоначального смысла литературных памятников, дошедших в искаженном и/или частичном виде, а также в значении выявления смысла различных текстов культуры. Процесс понимания рассматривают как движение по так называемому герменевтическому кругу. С одной стороны, текст анализируют по отношению к эпохе, литературному жанру. С другой стороны, произведение является воплощением внутреннего мира автора, а сама его духовная жизнь является частью исторического периода. Представление текста с этих двух позиций, переход от общего к частному и обратно и есть движение по герменевтическому кругу. Сторонниками и философами, внесшими значительный вклад в герменевтику, являются Г.Г. Гадамер, Ф.Э.Д. Шлейермахер, П. Рикер и др.

Можно сказать, что всякое герменевтическое знание является результатом интерпретации. Другими словами толкование является методом «искусства понимания». В словарях термин интерпретация (от лат. Interpretation – посредничество) определяется как объяснение, раскрытие смысла, содержания чего-либо, перевод на более понятный язык, а также как творческое раскрытие художественного произведения, художественного образа исполнителем (актером, музыкантом и т.д.), режиссером². Исторически развитие и обоснование смысла интерпретации происходит одновременно с процессом становления герменевтики и, по сути, тождественно ему. По мнению Г.Г. Гадамера, «интерпретация – не акт, привходящий в понимание, а наоборот, понимание – это всегда интерпретация, и собственно истолкование, поэтому следует рассматривать как эксплицитную форму понимания»³. Среди ученых, рассматривавших интерпретацию с точки зрения герменевтического знания, были М. Хайдеггер, В. Дильтей.

Философ и историк В. Дильтей стремился оспорить методику изучения окружающего мира путем внешнего наблюдения, являясь сторонником «вчувствования», помещения себя на место другого, вхождения в его внутренний мир. Таким образом, он призывал реконструировать исторические события и внешние явления путем самонаблюдения, понимания событий с помощью нравственного чувства - личностного «сопереживания», «сострадания», «соучастия» в них как части всемирного единения природы и Духа. Это состояние получило название эмпатия. Считается, что процесс «вживания» в иное себе часто происходит как реакция на незаметные проявления эмоционального состояния другого, будь то поступки, жесты, речь. Эмпатирующий испытывает чувства, которые являются как бы отражением ощущений партнера по «общению». Именно осознание этого, позволяет человеку использовать данную способность для более глубокого понимания «не-Я» и, как следствие, самого себя. Если этого не происходит, то данный акт необходимо назвать идентификацией с собеседником и никак не «вчувствованием»¹.

Основываясь на мировоззрении В. Дильтея, можно говорить о том, что когда мы понимаем другого, «не-Я», в нашем случае автора, «…мир интерпретации строится по чужим высказываниям, но из внутренних ресурсов интерпретатора, а не берется поэлементно из чужого внутреннего мира»². Хотелось бы привести пример из творчества Н. М. Бахтина. В своем произведении «Разговор о переводах» он представляет нам два метода, с помощью которых в процессе перевода можно изложить содержание текста с одного языка на другой. Отношение к переводу филолога – «дословность – единственный твердый критерий при переводе. Отбросьте эту спасительную дословность – и вам уже не на что будет опереться…»³. В отличие от позиции филолога, поэт считает, что «есть, для внутреннего опыта, совершенно ясная, совершенно неоспоримая граница между своим… и чужим, что ты только принимаешь от другого и, в меру своих сил и своей любви, пытаешься воссоздать в себе, а потом – в слове»⁴. Согласно убеждениям ученого, в процессе перевода главным критерием оценки соответствия первоисточнику является фактор внешней речи, который выражает формальную организацию материала в тексте. Тогда как для поэта важно внутренне прочувствовать текст, «включиться» в поток мысли автора, для него важно передать внутреннюю когнитивность текста, «пропустив» его через себя. Нам, читателям, слушателям, созерцателям, конечно, ближе позиция поэта.

В результате, интерпретируя тексты культуры и пытаясь понять смысл, заложенный автором, человек на самом деле вносит в это данное произведение свою грань понимания. Это замечание позволяет говорить о диалогичности художественной интерпретации. Текст культуры для зрителя, читателя или слушателя не является готовой законченной вещью. П. С. Волкова, например, уподобляет процесс понимания произведения «партитуре», которая «"требует" деятельного участия со стороны исполнителя (Р. Барт, С. Даниэль, М. Лотман)»¹, воспринимающего.

Феномен диалогичности Г.Г. Гадамер, в частности, называет «игрой» между адресантом и адресатом. Он считает, что оба участника являются частью этой «игры» и в равной степени задействованы как автор, так и зритель. Текст культуры мыслитель называет «игровой площадкой». Философ уверен, что произведение само «требует» понимания и это требование ждет своего удовлетворения. «Произведение жаждет ответа, дать который может только тот, кто принял это требование. И ответ должен стать его личным ответом, им самим активно добытым… Только тот способен на действительное восприятие, действительное понимание художественного произведения, кто ”участвует в игре”»². Тем самым немецкий философ приходит к выводу, что если человек по-настоящему сможет приобщиться к искусству и художественному творчеству, попытается понять его, то мир вокруг станет светлее и чище, и жить в нем будет легче.

Все художественные произведения и творения искусства созданы для того, кто захочет их понимать – читателей, слушателей, зрителей, а иначе нет смысла в их существовании. "Есть нотная запись музыкального звука, - пишет по этому поводу М. Мамардашвили. - Но я утверждаю, что звук существует только, когда он исполняется. Все культурные явления таковы: книга читается и существует только тогда, когда ее читают. Другого существования она не имеет. Симфония существует только тогда, когда она исполняется. Пейзаж существует, когда на него смотрят глазами сейчас видимой картины, ибо сама природа пейзажем не является. Она - нагромождение камней, обилие трав, воды и деревьев"³. Текст становится полем смыслов только в случае его востребованности реципиентом и соучастия в нем. Но всякое самостоятельное осмысление произведения культуры есть, по сути дела, его переосмысление с позиции интерпретатора. Он вносит, вкладывает в него смысл от себя и для себя. Такое истолкование произведений культуры как бы продолжает творчество их создателей и является, в сущности, сотворчеством.

Гений художника состоит в том, что он, даже сам не сознавая того, улавливает какие-то вечные тайные смыслы культуры, благодаря чему его произведение не стареет, а продолжает жить веками и порождать новые смыслы. Подлинное произведение искусства всегда содержит в себе гораздо больше того, что задумал вложить в него автор. Способность добиваться этого и составляет тайну человеческой гениальности. Для читателя, созерцателя общение с вечными и гениальными текстами культуры «воспроизводит или впервые рождает в нем человеческие возможности,... возможности видения и понимания чего-то в мире и в себе»¹. В ходе интерпретации актуализируются личностные качества воспринимающего, которые лежат в основе построения мировосприятия. Человек не просто рассматривает «чужой» текст как объект, но стремится к языковому декодированию, в результате которого ждет и наблюдает изменения в самом себе.

В процессе интерпретации художественный образ, возникая у нас в сознании, находит свое воплощение в языке, словесном образе. Последний, в свою очередь, обладает уже меньшей наглядностью, воссоздавая не видимый облик предмета, а смысловые, внутренние связи, которые придают выражениям ценность, значимость. Именно язык, в данном случае, являясь главным техническим средством создания эстетического впечатления, «…позиционируется в качестве поля методологических операций»². Сознание связано с культурой через язык, а культура, в свою, очередь, влияет на сознание через язык и являет собой совокупность достижений человеческого общества в производственной, общественной и духовной жизни. Это все, что люди делали и делают, а язык, как говорил американский языковед Э.Сепир, то, что люди думали, сознавали и то, что они думают, сознают. С культурологической точки зрения, язык не только механизм наследования, накопления и обмена знаниями, опытом, но и способ эстетического осознания окружающего мира. Связь между сознанием и языком не механическая, а органическая. Их нельзя отделить друг от друга, не разрушив. Именно поэтому мы можем сказать, что язык является весьма важным орудием, формирующим сознание и наоборот. Доказательство тому можно привести следующие:

- если у человека сознание развито, то, соответственно, развит и его язык и наоборот. «Если язык человека вял, тяжел, сбивчив, бессилен, неопределен, необразован, то таков, наверное, и ум этого человека, ибо мыслит он только при посредстве языка» (И. Гердер);

- если человек обладает определенными знаниями, то он может и способен выразить эти знания в словесной форме;

- формирование сознания означает то, что одновременно с ним формируется и язык и наоборот.

Согласно И. Канту, мы с рождения получаем готовый язык, как совокупность средств, правил и норм общения³. Используем его для передачи своих мыслей в письменной и устной форме. Обмен мыслями происходит при помощи связанных между собой процессов: выражения мыслей говорящим или пишущим, с одной стороны, и восприятия, понимания этих мыслей слушающим или читающим, с другой. При этом необходимо помнить, что у каждого человека индивидуальные особенности восприятия – читающие одно и то же, понимают разное. Об этом в сове время писал Гегель: «Одно и то же нравоучительное изречение в устах юноши, понимающего его совершенно правильно, не имеет <для него> той значимости и широты, которые оно имеет для духа умудренного житейским опытом зрелого мужа; для последнего этот опыт раскрывает всю силу заключенного в таком изречении содержания»¹. Язык предоставляет человеку возможность не только выразить самого себя, но себя же и понять.

Понимание произведений культуры никогда не может быть окончательным, единственно верным. Также не существует и единственно правильной их интерпретации. Таким образом, интерпретация нацелена на субъективное понимание, в котором текст осмысливается не как отчужденный от создателя и застывший, статичный продукт, а именно как произведение культуры – в его неотделимости от человека, наполненности личностными смыслами. При этом читатель в живом диалогическом общении с автором по-своему пытается понять и интерпретировать смысл, заложенный в произведении, увидеть его красоту, тем самым расширяя личностное эстетическое восприятие мира, формируя свое мировоззрение. А. А. Брудный говорит по этому поводу, что искусство и культура, окружающие люди и ты сам требуют понимания, тем самым помогая нам найти свое «Я». Но «наука понимать – это не наука жить», ведь жизнь у каждого своя, это наука помогает нам «…поднять голову. Выше голову»².