Часть 2 особенности современной культуры

2.1. Об инновационном потенциале общества

Почему одно общество «фонтанирует» социальными и научно-техническими инновациями и стремительно развивается, а другое развивается медленно, переживает эпоху «застоя» и даже деградирует? Очевидна теоретическая и практическая значимость адекватного ответа на этот вопрос. Понятно также, что на сформулированный вопрос могут быть даны принципиально различные ответы. В данном разделе я попытаюсь ответить на него, основываясь на моих разработках, связанных с введением и использованием понятий «социальный регулятор»¹, «моноцентрическая культура» и «полицентрическая культура»².

Итак, в названных работах продемонстрировано, что социальный регулятор упорядочивает данное сообщество, придает определенность этому сообществу, задает характер его процессуальности. Следует отметить, что понятие "социальный регулятор" обладает определенной двойственностью. С одной стороны, это понятие близко к понятию социального закона и отражает моменты устойчивости, повторяемости, существенности в структурах и процессуальности социальных систем. С другой стороны, в этом понятии фиксируется то, что способы, средства упорядочения социальных систем, человеческой деятельности и социальных отношений не навязываются этим системам откуда-то извне, а изобретаются, создаются и более или менее сознательно используются самими людьми. То есть становление и развитие общества, с такой точки зрения, - это становление и развитие новых, по сравнению с природными, регуляторов. Социальные регуляторы – это, образно говоря, то, что превращает массу существ вида homo sapiens в человеческое сообщество. И наоборот, слом социальных регуляторов разрушает человеческую социальность, превращает социальный космос в социальный хаос.

Несомненно, каждый социальный регулятор - это гениальное изобретение человечества. Замечу, впрочем, что некоторые из них имеют свои природные прототипы. Важнейшие из социальных регуляторов образуют основания определенных типов культур и качественно своеобразных этапов в развитии человечества. Вычленение основных регуляторов социальной жизни, уяснение их динамики, взаимосвязей и детерминирующей роли по отношению к другим сторонам социальной действительности позволяет, на мой взгляд, построить основы целостного понимания общества и его истории. Как показано в моих предшествующих публикациях, в качестве основных социальных регуляторов правомерно рассматривать традиции, рынок, насилие и разум.

Придание статуса основного социального регулятора традициям, рынку, насилию и разуму позволила мне предложить определенную периодизацию истории человечества, а также раскрыть специфику социальной жизни в течение каждого из выделенных периодов истории¹. Речь идет о следующих периодах в эволюции общества. 1. Период традиционного общества (так я называю общество, в жизни которого роль главного регулятора играют традиции). 2. Период посттрадиционного общества (в рамках этого периода традиции утрачивают роль господствующего регулятора; на передний план выдвигаются насилие и рынок). 3. Предполагаемый в будущем, но отнюдь не гарантированный, ноосферный период, когда главным регулятором социальной жизни станет нравственно-правовой разум.

Сразу же подчеркну, что периоду традиционного общества предшествовал теряющийся во мгле веков "взрыв" творчества - период становления, формирования социального качества (традиций, прежде всего), эпоха антропосоциогенеза. Второй момент, который необходимо подчеркнуть, состоит в том, что разум, как специфическое, неотъемлемое качество человека, конечно, проявляет себя на всех трех выделенных мной этапах развития общества. Но на первых двух этапах (традиционного и посттрадиционного общества) воздействие его (в качестве регулятора общественной жизни) на социальные процессы опосредованно и второстепенно, тогда как на гипотетическом третьем (ноосферном) - непосредственно и определяюще. Третий момент, который необходимо учитывать при оценке и использовании предлагаемой периодизации, состоит в том, что самое интересное и важное в развитии общества происходит в эпохи переходные от одного из выделенных этапов к другому. В моем варианте периодизации истории таких эпох две. Первая из них осуществляет переход от традиционного общества к посттрадиционному. Эту эпоху я вслед за К. Ясперсом называю "осевым" временем. Вторая, - именно в эту эпоху нам "посчастливилось" жить, - осуществляет переход от посттрадиционного общества к ноосферному. Либо, поскольку становление ноосферного общества маловероятно, наша эпоха, увы, может стать периодом гибели человечества. Четвертый момент, который необходимо иметь в виду, состоит в том, что в реальной истории человечества выделенные мной периоды накладываются друг на друга, сосуществуют друг с другом. Особенно это характерно для первых двух эпох. Многие народы продолжали вести традиционный образ жизни в то время, когда другие давно уже вступили в период посттрадиционного развития. Пятый момент касается второго этапа в развитии общества, который назван мною периодом посттрадиционного общества. Такая его характеристика представляется недостаточной, несобственной. Это верно. Но дело здесь в том, что этот период чрезвычайно сложен и многообразен (в него "умещается", по сути, вся «писаная» история человечества), поэтому найти для него краткое и емкое название нелегко. Достаточно сказать, что он содержит в себе два "предельных", "идеальных" типа: рыночное общество и общество насилия, в которых определяющую роль играют соответствующие регуляторы. Наконец, последнее предварительное замечание к данной рабочей схеме периодизации истории человечества относится к третьему из указанных этапов. Я не считаю, что когда-нибудь нравственно-правовой разум станет всемогущим и обеспечит человечеству беспроблемную и вечную жизнь. Тем не менее, я убежден, что нравственно-правовой разум может в исторически определенных границах сдерживать стихийность и неразумие в развитии человечества. Стремление человека к продолжению жизни, стремление человека к достойной человека разумного жизни дает некоторые основания надеяться на то, что нравственно-правовой разум превратится в главный регулятор общественной жизни. Хотя, повторяю, история и современность говорят нам о том, что эта надежда весьма призрачна.

Подчеркну еще, что господствующий регулятор определяет тип (характер) социальной процессуальности, с которым в свою очередь связана определенная форма социального времени. Этот же регулятор определяет главные социальные группы рассматриваемого общества и их взаимоотношения (социальную структуру), поскольку для осуществления любой формы социального регулирования необходимы специальные группы людей. Обществу с данным главным регулятором соответствует определенный тип мировоззрения и определенное решение смысложизненной проблемы.

Вернусь теперь к сформулированному в начале статьи вопросу о причинах, основаниях различий инновационных потенциалов разных обществ. В связи с этим логично предположить, что есть два типа социальных регуляторов.

Регуляторы первого из них, регулируя деятельность людей, общественные отношения и социальную процессуальность, в первую очередь стабилизируют, «консервируют» общество, фиксируют, воспроизводят его наличное состояние. Такие социальные регуляторы могут быть охарактеризованы как консервативные, они обладают минимальным инновационным потенциалом. Наиболее яркий пример регулятора такого рода – это традиции. Говоря о традициях, следует подчеркнуть, что традиции - главный регулятор жизни соответствующего общества - это не просто некие обычные, привычные способы деятельности, устоявшиеся формы общественной жизни. Традиции, о которых здесь идет речь, священны для членов традиционного общества. Традиции покоятся здесь на мощном мировоззренческом фундаменте - на мифах, которые и задают образцы (архетипы, парадигмы) деятельности. Традиции, с точки зрения человека, ведущего традиционный образ жизни, не являются изобретениями людей. Соглашусь в этом плане с французским традиционалистом Рене Геноном, который писал: "... Бывает и может быть чисто традиционным только то, что предполагает наличие элемента сверхчеловеческого порядка"¹. Воспроизведение священных образцов и составляет жизнь человека традиционного общества. Эта жизнь, другими словами, - насквозь священна. Все действия людей (охота, питание, изготовление орудий труда и т. д.) имеют мифические прототипы, все эти действия священны, ибо повторяют деяния богов, первопредков, героев. Итак, процессуальность традиционного общества строго циклична, замкнута. Традиционное общество не знало, не допускало инноваций, творчества, оно было, по сути, вне истории. Можно сказать, что традиционное общество сориентировано на прошлое, на сохранение сложившихся форм социальной жизни. Главная его характеристика – это стабильность, устойчивость.

Социальные регуляторы второго типа, регулируя социум, «раскручивают» его, способствуют продвижению общества к другому его состоянию (прогресс или регресс общества), они стимулируют и поддерживают различного рода инновации. Другими словами, такие социальные регуляторы имеют высокий «креативный (инновационный) потенциал». В долговременном плане таковым, несомненно, является рынок. Действительно, рынок требует эффективного и все более производительного труда. Он ведет жесткий отбор производителей товара: в рыночном обществе выживает лишь тот, кто обеспечивает большую производительность труда. Рынок предъявляет также новые и весьма строгие требования к образу жизни и мировоззрению людей. Становясь главным регулятором общественной жизни, он задает новую структуру социальной процессуальности и социального времени (ритмы, темпы, длительности, последовательность, необратимость-однонаправленность экономической, а опосредованно - всей общественной жизни). Кроме того, рынок является, по сути дела, измерительным инструментом: он измеряет социальную ценность, социально-экономическую длительность деятельности людей. Он позволяет сопоставлять, сравнивать разнообразные виды деятельности социальных субъектов, сравнивать, с точки зрения социально-экономической значимости, их деятельности. По сути, рынок - это часы, измеряющие социальное время. Иначе говоря, рынок проверяет, наполнил ли ты (отдельный человек или производственный коллектив) календарное рабочее время социально необходимой, социально значимой деятельностью, реализовал ли ты себя в качестве социального субъекта. Тем самым он проверяет, осуществил ли ты определенный отрезок социального времени или ты "продремал" его (календарное рабочее время) на уровне биологического существа и реализовал лишь биологическое время. Именно этими (собственными) часами - рынком - и следует измерять темпоральные характеристики экономических процессов, если мы хотим глубже понять их. Календарное (астрономическое, физическое) время и обычные часы не являются их адекватной мерой и адекватным устройством для измерения их длительности. Как уже отмечалось, каждый социальный регулятор порождает соответствующие социальные группы, которые обеспечивают его осуществление. Рыночный регулятор порождает разнообразные группы производителей товаров, специфическую группу, члены которой продают свою рабочую силу, группу, члены которой покупают и организуют эффективное использование рабочей силы, группы людей, непосредственно обслуживающих рынок и т. п.

При всей своей мощи рыночный регулятор не является самодостаточным, он действует не в пустоте, а в определенном социокультурном контексте. В частности, этот контекст определяется действием в данном обществе других социальных регуляторов (традиций, насилия, правовых и нравственных норм и т.д.). Социокультурный контекст, несомненно, включает в себя также ценностно-смысловую, мировоззренческую составляющую. Социокультурный контекст может повышать инновационный потенциал рынка, но он же может деформировать рынок и значительно понижать его инновационный потенциал. Так, например, в современной России рынок деформирован чрезвычайно сильно. Главные факторы, деформирующие рынок в нашем обществе, – это насилие (бандитизм, рейдерство, угрозы и т.п.) и коррупция, в глубине которой скрываются правовой нигилизм и безнравственность. Эти факторы не дают простора для действия инновационного потенциала рынка. Поэтому, рынок не может позитивно «раскрутить» российскую экономику и многие другие сферы социокультурной жизни российского общества. Таким образом, нам приходится возвращаться к тезису, известному со времен М. Вебера: рынок нуждается в поддержке со стороны права и нравственности. Без этой поддержки рынок деградирует и теряет свой инновационный (креативный) потенциал. Качество законов, политическая воля и качество «человеческого материала» - вот, что необходимо для реализации инновационного потенциала рынка.

В кратковременном плане весьма высоким может быть, на мой взгляд, также инновационный (креативный) потенциал насилия. Речь идет, в частности об использовании творческих способностей инженеров, изобретателей и ученых тоталитарными государствами в интересах этих государств. Я имею в виду те эпохи (или те условия), когда невозможна эмиграция творческих людей из данного сообщества (государства), когда их творческие способности стимулируются угрозой применения насилия к ним или к их семьям. Многочисленные примеры, иллюстрирующие утверждение о наличии весомого инновационного потенциала у насилия, дает, например, история Советского Союза. Это - эпоха индустриализации, деятельность ученых, конструкторов и инженеров в «шарашках» и т.п.

Несомненно, долговременным, по-настоящему неисчерпаемым инновационным (креативным) потенциалом обладает такой социальный регулятор как разум, поэтому в некотором смысле инновационный потенциал любого человеческого сообщества (в том числе и сообщества, ведущего традиционный образ жизни) не равен нулю. Впрочем, разум человеческий чрезвычайно пластичен. Его креативный потенциал в высочайшей степени зависит от социокультурных условий. Без соответствующей социокультурной, ценностно-смысловой «подпитки» и стимулирования креативный потенциал разума не актуализируется. Зато при их наличии разум демонстрирует, можно сказать, неограниченный креативный потенциал. Следует указать также на то обстоятельство, что именно особенности социокультурного, мировоззренческого контекста определяют направление развертывания инновационного потенциала разума.

Для более детального анализа роли социокультурного контекста в формировании инновационного потенциала того или иного социального регулятора, на мой взгляд, полезно использовать уже упомянутые понятия моноцентрической культуры и полицентрической культуры.

Моноцентрическая культура характеризуется наличием у нее господствующего, абсолютно доминирующего сектора. В такой культуре все остальные сектора имеют служебный, вторичный по отношению к доминирующему сектору характер. Господствующий сектор (единственный ее центр) культуры санкционирует другие ее сектора, диктует им правила игры, придает им смысл. Можно сказать, что доминирующий сектор формирует все остальные секторы культуры. Моноцентрическая культура характеризуется высокой степенью интегрированности, целостности. Целостность культуры достигается здесь за счет, по сути, полной зависимости других секторов культуры от господствующего сектора. Этот сектор является, как уже отмечено, единственным центром такой культуры; все остальные секторы культуры выступают здесь как своего рода периферия культуры. Совершенно очевидно, что целостность является сильной стороной культуры такого рода. Моноцентрическая культура – это органическая, стабильная культура, имеющая, по сути, общепринятую в рамках этой культуры систему ценностей, надежные, проверенные опытом многих поколений, способы решения социальных и личностных проблем и т.д. С другой стороны, моноцентрическая культура – это консервативная, замкнутая культура, негативно относящаяся к инновациям. Моноцентрическая культура – это система, склонная к консерватизму, к излишней регламентации общественной и частной жизни, к авторитаризму и даже тоталитаризму.

Полицентрическая культура¹ представляет собой систему взаимосвязанных и взаимопроникающих, но относительно самостоятельных и самоценных секторов культуры, в качестве которых выступают религия, нравственность, искусство, наука, право, политика, экономика и т.д. Для осуществления более или менее гармонических отношений между этими секторами их творцам и носителям необходимо осознать их специфику, их роль и место в социокультурной системе, их возможности и пределы. Каждому сектору такой культуры следует выработать стратегию построения долговременных отношений с другими ее секторами. При этом, видимо, надо исходить из того, что у каждого сектора культуры есть свое "твердое ядро", которое определяет специфику, природу этого сектора. Это "твердое ядро" необходимо защищать от «покушений» со стороны других, в частности, соседних секторов культуры, поскольку разрушение этого "твердого ядра" будет означать исчезновение соответствующего сектора культуры, извращение его природы. Видимо, у каждого сектора культуры есть также своего рода "внешние оболочки", которые в значительной мере пересекаются друг с другом, образуя комплексные, переходные феномены культуры, несущие на себе черты двух или нескольких секторов культуры. Полицентрическая культура, предполагающая своеобразное соперничество различных сфер и секторов культуры, несомненно, обладает высоким инновационным потенциалом.

По моему мнению, история культуры дает осуществление лишь одного вида моноцентрической культуры. Я имею в виду культуру религиоцентрическую. Действительно, на протяжении многих столетий именно религия определяла характер и сущность всех остальных секторов культуры (образования, морали, политики, права, искусства, философии…). Это справедливо по отношению к западноевропейской культуре, по отношению к культуре Руси-России, по отношению к соответствующим периодам в развитии многих других локальных культур.

Очевидно, что религиоцентрическая культура не была примитивной. Конечно, она в известной мере препятствовала свободному развитию науки, искусства, философии и т.п. Но она была чрезвычайно глубокой и по-своему творческой. Здесь, наверное, следует говорить о компенсаторных возможностях, свойственных каждому типу культуры: своими сильными качествами каждая культура компенсирует свои слабости. Это, несомненно, относится и крелигиоцентрической культуре. Сила религиоцентрической культуры, конечно же, в том, что в ней, с точки зрения носителей такой культуры, присутствуют абсолютные (божественные) ценности. Соответственно, в ней присутствуют абсолютные (божественные) запреты и повеления (императивы). Нарушение таких запретов и повелений в таком обществе абсолютно не допускается. Это делает жизнь в таком обществе весьма определенной и, можно сказать, понятной. С одной стороны, религиоцентрическая культура – это колоссальный скачок в развитии личностного образа жизни, личностного сознания. Ибо здесь человек «пред Богом ходит». И человеку не спрятаться от Бога за других людей, за коллектив. Человек здесь пребывает «один на один» с Богом. С другой стороны, в лоне такой культуры отчетливо сформулированы (в Священном Писании и в Предании) фундаментальные и общие для всех членов сообщества ценности, правила и нормы. И человеку не надо самому искать решения тех или иных (серьезных) жизненных проблем, тем более, решения каких-либо мировоззренческих проблем. Все такие проблемы решены до него и за него. И, следовательно, религиоцентрическая культура накладывает очень жесткие рамки на личностное развитие. Она проводит непроходимые границы для личностного развития. Для большинства людей такая определенность, несомненно, является благом. Но в обществе всегда есть люди, стремящиеся выйти за границы дозволенного, предписанного. Применительно к религиоцентрической культуре эти люди назывались еретиками. Позднее, - вольнодумцами, атеистами, диссидентами и т.п. Другими словами, в этом смысле сила религиоцентрической культуры превращается в ее слабость. Она враждебна по отношению к творчеству, не укладывающемуся в жесткие религиозные рамки. И, следовательно, такая культура начинает тормозить развитие общества.

Здесь заслуживает внимания вопрос о своеобразии советской культуры. Скорее всего, она является примером переходной культуры, то есть культуры, эволюционирующей от религиоцентрической к полицентрической. В переходной культуре разные ее секторы соперничают в своем стремлении быть главным, доминирующим сектором. В СССР победил сектор квазирелигиозной (утопической) идеологии, победило культовое сознание. То есть, инерция религиоцентрической культуры в России была настолько велика, что она победила имевшиеся в марксизме интенции к рационализму и сциентизму. В итоге был рожден страшный вариант культового сознания и соответствующий тоталитарный строй. Здесь, конечно, надо добавить, что в данном случае дело было не только в инерции религиоцентрической культуры, но и чудовищном опыте войны (сначала первой Мировой войны, а потом Гражданской войны), выдвинувшем на авансцену истории именно насилие.

Вопрос о своеобразии советской культуры следует встроить в более широкий контекст. В частности, и здесь следует привлечь кратко описанную выше методологию социальных регуляторов. Имею в виду следующее. Переход от культуры религиоцентрической к культуре полицентрической, скорее всего, всегда драматичен, многовариантен. Он (этот переход) становится поистине трагичным, когда в обществе осуществляется целенаправленная борьба с религией (главным регулятором общества религиоцентрической культуры). Так было после Великой французской революции. Так было в Советской России и СССР. Трагичность ситуации в СССР усугублялась тем, что в нашей стране осуществлялось целенаправленное разрушение не только религии, но и других мощнейших социальных регуляторов: традиций и рынка. В итоге насилие, по сути, неизбежно, становится всепроникающим и господствующим социальным регулятором, поскольку в противном случае общество вообще осталось бы без регуляторов и прекратило бы свое существование в качестве социокультурного образования.

Добавлю, что ослабление силы сакрального, как результат секуляризации, как правило, приводит к стремительному росту роли насилия в социуме. Иначе говоря, уменьшение «страха божьего» требует соответствующего роста страха перед теми или иными социальными силами. Насилие – это самый простой и самый действенный способ достижения тех или иных индивидуальных и социальных целей.

Видимо, следует констатировать также наличие своеобразной взаимодополнительности религиозности и насилия: они «питают» друг друга, либо трансформируются друг в друга. Становление полицентрической культуры, учитывая только что сказанное, надо рассматривать как трудный третий путь, связанный с ограничением роли и религиозности и насилия и ростом роли других регуляторов: сначала рынка, а затем права и нравственности (нравственно-правового разума).

Доминирование одного из социальных регуляторов при переходе от религиоцентрического общества к полицентрическому, несомненно, ведет к примитивизации и варваризации общества. Один из примеров такой примитивизации и варваризации – это построенное на насилии тоталитарное общество. Другими словами, формирующаяся полицентрическая культура жизненно заинтересована в том, чтобы в ней были весомо представлены различные социальные регуляторы. Формирующаяся полицентрическая культура характеризуется плюрализмом социальных регуляторов. Успешное продвижение к обществу полицентрической культуры, по всей видимости, требует сознательных усилий от соответствующего общества: усилий по поддержке многих (наиболее уязвимых, «хрупких») социальных регуляторов: нравственности и права, в частности. В противном случае весьма вероятны «срывы» общества в лоно религиоцентрической культуры и в тоталитарный социум.

При этом, конечно, нет никаких гарантий от эволюции общества к тоталитарности и от возврата общества в лоно религиоцентрической культуры. Обе эти опасности являются вполне реальными для нынешнего российского общества. Полицентрическая культура – это только один из аттракторов переходной культуры. Религиоцентрическая культура и тоталитарное общество – два других аттрактора переходного общества. Еще один вариант эволюции общества – это разрушение всех социальных регуляторов, разрушение социального космоса; движение к хаосу.

Разумеется, все названные типы общества (и культуры) – это идеальные типы. И, соответственно, вся эта схема социокультурной эволюции – это только рабочая схема, позволяющая объяснить некоторые существенные стороны социокультурной жизни, позволяющая делать некоторые прогнозы, способная послужить основой для выработки определенной стратегии деятельности индивидов и сообществ. Понятно, что эта схема не претендует на полноту описания и объяснения социокультурной жизни. Она не претендует на однозначность и математическую точность своих прогнозов. Она не претендует также на вытеснение других подходов к описанию и объяснению социокультурной жизни, в частности, на вытеснение цивилизационного и формационного подходов.

Очень интересно проанализировать в рамках предлагаемой методологии процессы в России конца двадцатого-начала двадцать первого вв. Все-таки, наверное, доминирующими в это время были (и остаются до сих пор) насилие и рынок. А абсолютно «подавленными» - нравственность и право. Авторитарное, культовое сознание большинства россиян (именно таковым оно было в советскую эпоху) в это время легко преобразовалось в весьма поверхностные формы религиозного сознания. То есть, в это время значительно возрастает мощь религиозного регулятора. Если говорить о преобладающих социальных регуляторах, то – это идеократия (господство утопического, культового сознания) и насилие в советскую эпоху; соответственно, – это рынок и насилие в постсоветскую эпоху. Все остальные регуляторы присутствовали и присутствуют незначительно. Все остальные регуляторы (в частности, право и мораль) были второстепенны, и они, увы, остаются таковыми и в настоящее время. Ослабление инновационных «моторов» советского общества (утопического, культового сознания и насилия) привело к тому, что, начиная с 60-х годов это общество было в поиске. Оно было на распутье. Прежние регуляторы ослабели. Рынок был под запретом, по сути. Мельчайшие его элементы (хозрасчет, материальная заинтересованность) находились под жестким контролем. А ведь, скорее всего, некатастрофическое преобразование этого общества возможно было именно на этом пути: на пути постепенной реанимации рыночного регулятора. Поскольку движение по этому пути было слишком медленным, а прежние регуляторы к концу 80-х годов, по сути, перестали работать, произошел трагический слом общества. Вместо рынка, фундированного правом и нравственностью, мы получили рынок, фундированный насилием. Хорошо бы с этих позиций внимательно проследить историю советского общества 60-80-х лет, показать ослабление регуляторов сталинской эпохи и зарождение элементов новых регуляторов. Исследовать, что именно помешало становлению этих новых, потребных обществу, регуляторов. Скорее всего, КПСС не желала выпускать из своих рук бразды правления. Она понимала или чувствовала, что реанимация рынка рано или поздно вырвет власть из ее рук. С другой стороны, она не могла не видеть, что рычаги ее правления (культовое сознание и насилие) все равно дряхлеют. И инстинкт самосохранения должен был подтолкнуть ее на путь рыночных преобразований. Слишком поздно пришел Горбачев. Да и не с того начал он свои реформы: ускорение, а потом гласность и т.п. – Такие реформы не создавали нового «движителя», инновационного «мотора» общества. Все ресурсы общества (очень небольшие) в ходе таких реформ быстро были исчерпаны. И серьезные реформы, спасающие общество, стали невозможны. Пришел катастрофический вариант трансформации социума: «шоковая терапия», слом политико-правовой системы, слом системы ценностей и т.п.

Интересен еще такой поворот обсуждаемой темы. Кому (чему) служит насилие как социальный регулятор? Здесь мы и приходим к необходимости рассмотрения господствующей в обществе системе ценностей: насилие на страже высоких ценностей и насилие, как инструмент зла. Здесь мы приходим также к известному положению о монополии государства на насилие. – Это насилие в рамках права. (Здесь еще проблема различения закона и права!) В действительности такой монополии не получается. Особенно это справедливо по отношению к ослабевшему государству, каким является современное российское государство. Такое насилие («неправовое») чрезвычайно распространено в России.

Когда речь идет о правовом и нравственно оправданном применении насилия, тогда мы можем говорить уже о доминирующей роли нравственно-правового разума как социального регулятора. Но это уже совсем иное общество…