Дисциплина: История русской литературы XIX века Б1. В.ОД.9.2.
Раздел второй: Типология героя в русской литературе XIX века
Автор:
д.ф.н., проф. Рамазанова Г.Г.
1.ВВЕДЕНИЕ. стр. 2
2.ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА стр.6.
2.1.ПОЯВЛЕНИЕ ТИПА «МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА» В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ стр. 6
2.1.1.НАТУРАЛЬНАЯ ШКОЛА стр.7
2.1.2.ЭВОЛЮЦИЯ ТИПА «МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА» стр.8
2.2.ОБРАЗЫ ЛИШНИХ ЛЮДЕЙ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ стр.11
2.3.«НОВЫЙ» ЧЕЛОВЕК И ИЗОБРАЖЕНИИ
РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ стр.16
3.АНТИНИГИЛИСТИЧЕСКИЙ РОМАН стр.18
4.ГЛОССАРИЙ стр.27
5СПИСОК ОСНОВНОЙ И ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ стр.40
Текст лекции:
1.Введение
Литература и общественное движение неразрывно переплетены между собой. Русскую литературу, в силу своеобразных условий русской культуры, почти исключительно создал дворянин, дворянин совсем особенный, по гениальной терминологии Михайловского – «кающийся дворянин». «Кающийся дворянин» и равный ему по социальному положению интеллигент-разночинец, желающие искупить перед народом вину вековой привилегированности, – вот что окрашивает русскую литературу с первых шагов ее сознательного существования. На заре этого перехода к свободной сознательности дворянин Радищев получает смертный приговор за то, что с неслыханной резкостью поднимает голос в пользу закрепощенного крестьянства. Вместе со всем кругом деятелей декабризма, юноша-Пушкин пламенно мечтает о том, чтобы пало рабство, т. е. чтобы дворянство лишилось главной своей социальной опоры. А через двадцать лет на арену литературы выступит новое поколение баричей, которое все, в полном составе, даст Аннибалову клятву не успокоиться до тех пор, пока с лица земли русской не будет вырвано с корнем то, что было таким злом для других, но таким благом для них.
В 60-х годах видное место и в обществе и в литературе займет непривилегированный интеллигент – разночинец. Проблема совести, проблема подчинения личного блага благу общему окажется для него столь же жгучей, как и для кающегося дворянина, и пойдут они оба по одному и тому же пути. В 70-х годах наступит пора чисто-религиозного народолюбия, когда народное благо станет божеством, для которого не будет жаль никаких жертв. А в конце века мир будет потрясен небывалым зрелищем: один из величайших художников всех времен и народов так глубоко задумается над вопросом о социальной справедливости, что откажется от своего высокого искусства, объявит войну всем былым верованиям и провозгласит полный разрыв с старым укладом жизни. И назовут его, тем не менее, великою совестью века, потому что все тревоги ищущего правды духа, все искания нравственного совершенства найдут в нем наиболее лучезарное выражение свое. Так замыкается круг кающегося дворянства от Радищева до Толстого.
На этой благодатной почве самоотречения пышно расцвела лучшая часть русской литературы XIX века, отмеченная тем, что в ней совершенно изгнан идеал личного счастья. Личное счастье в понимании русской литературы или преступно, если оно создается за счет других, или в лучшем случае пошло. Факт поразительный и, вместе с тем, конечно, глубоко-умилительный, глубоко знаменательный для установления героического характера русской литературы XIX века: ни в одном русском романе, ни в одной русской повести, вышедшей из-под пера настоящего корифея, нет так называемой счастливой развязки, которой не чуждаются в европейской литературе и первоклассные писатели. В русской литературе обязательность, в той или другой форме, подвижничества для каждого, кто претендует на то, чтобы то не сопричислили к пошлякам, так всеобща, что стремление к устроению личного счастья и благополучия сложилось душе тоскующего по высокому подвигу Гоголя только в образе Чичикова. Только Чичиковы у нас серьезно заняты устроением личного благополучия, а когда Гончаров в лице Штольца пытался создать из приобретателя тип положительный, окруженный авторскою любовью, он потерпел позорнейшее фиаско.
Мещанского благополучия не приемлет гений русской литературы ни в каком виде. Даже те герои русской литературы XIX века, которых творцы их снабдили достаточною долею себялюбия, типов, которых Достоевский так проникновенно назвал скитальцами. Начиная с Кавказского пленника, Алеко и Евгения Онегина, продолжая Печориным, Бельтовым, тургеневскими лишними людьми и кончая чеховскими нытиками и Ивановыми, русский скиталец не может найти себе места в жизни.
Психология отказа, добровольного аскетизма, неприятия мира мещанского, высоко ставит человека в собственном сознании и дает душевное удовлетворение. Но, естественно, что она не может создать радостных настроений. Грустна русская песня, «подобная стону», по определению Некрасова. Смех беззаботный и веселый совершенно чужд русской литературе. Она знает только смех горький. Русский литературный гений можно конкретно представить только со строгими чертами лица, с глазами лихорадочно устремленными в мистическую даль. Но ни в коем случае Великую Печаль, великую тоску русской литературы не следует смешивать с унынием. Уныние – начало мертвящее, а русская печаль – начало творческое.
Русская литература создала несколько типов героев, которые прошли сложную эволюцию в течение всего XIX века. Термин художественный тип происходит от (греч. typos – отпечаток, образец) – созданный в процессе творческого воображения писателя, художника образ искусства, в котором отражены характерные черты определенной группы людей, определенного общества. В основе художественного типа может быть конкретно-историческая личность, но чаще это результат обобщения определенных свойств социальной группы людей, их классовых, национальных, психологических черт и т. д. Однако и живой прототип и собирательный образ должны представлять собой художественное обобщение. Существуют различия в способах и приемах создания художественных типов в пределах единого реалистического метода. Так, гоголевский способ концентрации внимания на одной, существенной черте характера, заострение определенных социально-психологических особенностей устоявшихся в жизни типов помещиков в «Мертвых душах», выведение их «на всенародные очи» нетождественно- углубленному психологическому анализу самого процесса формирования определенного типа личности в «Войне и мире» Л. Толстого, раскрытию им «диалектики души» Пьера Безухова, Андрея Болконского, Наташи Ростовой.
Скитальцы, не находящие себе ни покоя, ни достойного поприща для применения своих способностей, – это тип «лишних людей», который был в центре внимания многих русских классиков. Русская литература, обращаясь к читателю, всегда стремилась вызвать у нее сострадание и жалость к униженным и оскорбленным. Этим и объясняется обращение русской литературы к теме «маленького человека». Термин «маленький человек» обозначает довольно разнородных героев, объединенных тем, что они занимают одно из низших мест социальной иерархии и что это обстоятельство определяет их психологию и общественное поведение (приниженность, соединенная с ощущением несправедливости, уязвленной гордостью). Поэтому «маленький человек» часто выступает в оппозиции к другому персонажу, человеку высокопоставленному, «значительному лицу» (по словоупотреблению, принятому в русской литературе под влиянием «Шинели», 1842, Н.В. Гоголя), а развитие сюжета строится главным образом как история обиды, оскорбления, несчастья. «Маленькие люди» в изображении русских писателей совершенно разные герои, они изучаются и анализируются особенно тщательно в рамках «натуральной школы», идейным вдохновителем и теоретиком которой стал В.Г. Белинский.
Еще один тип литературного героя, который займет весьма значительное место в галерее образов классической русской литературы – образ «нового» человека. Типология берет начало от образа Чацкого из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Стремление изменить существующий порядок вещей, изменить гражданское сознание русский людей объединяет новых героев русской литературы. Но не только позитивные изменения в судьбу России привнесла деятельность «новых людей» – нигилистов – революционеров. Многие писатели ( И.А.Гончаров, Н.С. Лесков, Ф.М. Достоевский) предчувствовали грядущую национальную трагедию, страшную русскую смуту, которая стала порождением деятельности в том числе и «новых людей» русской литературы.
2.ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА
2.1.ПОЯВЛЕНИЕ ТИПА «МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА» В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Первым произведением (после «Бедной Лизы» Н.М. Карамзина), где возникает тема «маленького человека» принято считать повесть
А.С. Пушкина «Станционный смотритель» («Повести Белкина»). Самсон Вырин – трагический герой. Ничтожный в социальном отношении герой обладает недюжинным характером, гордостью, чувством собственного достоинства. В художественной ткани произведения возникает два мира: мир заброшенной станции, где возможны нормальные, нерегламентированные социумом человеческие отношения и мир официального Петербурга, где жалкий Самсон Вырин не может претендовать не только на любовь дочери, но и на простое внимание Дуняши, ее молчание на протяжении всей повести глубоко символично. Сюжет «о блудном сыне», включенный в контекст повествования, обманывает читательское ожидание, он переосмыслен Пушкиным в сугубо социально-историческом плане. К теме «маленького человека» Пушкин обращается и в поэме «Медный всадник». Евгений – маленький человек, вступивший в порыве безумия в схватку с государственной системой, воплощенной в величественном символе – фигуре Петра.
В «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя вновь возникает тема Петербурга, уже нашедшая отражение в «Медном всаднике» А.С. Пушкина. Все повествование насыщено образами-символами, в него введена своеобразная «знаковая» система. «Шинель» – этапное произведение русской литературы 19 века, оно является продолжением и развитием темы «маленького человека». Образ Акакия Акиевича – смиренного и жалкого героя призван вызвать сострадание и жалость к «бедному брату» читателя. Символика повести, фантастика и гротеск призваны воплотить идеи возмездия и пробуждения совести в «значительных лицах», сильных мира сего. В повести «Записки сумасшедшего» Н.В. Гоголя возникает трагический образ несчастного чиновника, имевшего несчастье только возомнить о возможности преодолеть социальную иерархию, полюбив женщину, стоящую неизмеримо выше его в обществе. За эту дерзость герой поплатился безумием, от крайней степени унижения он воспарил к мании величия, вообразив себя испанским королем.