История русской литературы 18 века Вопросы 21 – 42

21. Вольтер и русская литература 18 века:

XVIII век недаром часто называют веком Вольтера. Все основные идейные и художественные течения французского, а может быть и всего европейского Просвещения как бы сконцентрировались в творчестве Вольтера. Порт и драматург, сатирик и прозаик, историк, публицист и философ, он оказал мощное влияние навею духовную жизнь Европы XVIII столетия, ввел в ее умственный обиход множество новых идей, понятий, художественных форм. Развернувшееся к середине XVIII века просветительское движение было многим обязано Вольтеру. Младшее поколение просветителей видело в нем своего учителя, воспитателя и вождя. Задумчивый Руссо провозглашает себя его учеником, пылкий Дидерот есть самый ревностный из его апостолов».

В России еще при жизни своей Вольтер вызвал живой интерес. Он привлек к себе внимание русских писателей, поэтов, ученых. Знаменитый сатирик Антиох Кантемир был первым русским, завязавшим непосредственные связи с французским просветителем. Они обменялись любезными письмами. Дело касалось родословной князей Кантемиров, о которой мимоходом сообщал Вольтер в своей книге «История Карла XII» (первое издание 1731 года). Позднее Кантемир, живя в Париже (он был тогда русским послом во Франции), перевел стихотворение Вольтера «Две любви» на русский язык и послал перевод в Россию, адресуя его к М. Л. Воронцову. Знал Вольтера и Ломоносов. Один из его отзывов о французском писателе суров и неодобрителен. Вольтер в ту пору жил в Берлине, находясь на службе у Фридриха II. Всем известно было пренебрежительное отношение прусского короля к России. Ломоносову, который к тому же сам лично пострадал от прусского деспотизма, это было известно больше, чем кому бы то ни было. Однако потом, когда Вольтер изменил свое отношение к Фридриху, Ломоносов перевел, стихотворение французского поэта, посвященное тому же Фридриху, начинающееся словами: «Монарх и Филозоф, полночный Соломон». Стихотворение это появилось в 1756 году. В нем прусский король уже резко осуждался Вольтером как организатор смути захватнических войн. Вольтер, опасаясь неприятностей, отказался от авторства. Ломоносов давно уже неодобрительно глядел на деятельность Фридриха II, возомнившего себя великим полководцем. В одной из своих од он осуждал захватническую политику прусского короля. Теперь он с увлечением принялся за перевод стихотворения Вольтера. Характерно, что Ломоносов оставил без перевода строки, в которых Вольтер воздавал хвалу первоначальной деятельности Фридриха. Покровитель и друг Ломоносова, просвещенный русский аристократ И. И. Шувалов, был с Вольтером в оживленной переписке по поводу предпринятой французским философом «Истории России при Петре Великом». По настоянию Шувалова, Елизавета поручила написание истории Петра Вольтеру. Этому выбору способствовал Ломоносов, писавший Шувалову, что «к сему делу, по правде, господина Вольтера никто не может быть способнее». Шувалов снабжал французского историка обширной документацией, побывал у него в Фернее и был принят весьма радушно. Вольтер посвятил И. И. Шувалову свою трагедию «Олимпия». Труд Вольтера о Петре I рецензировали и корректировали академики Ломоносов, Миллер и Тауберт, сообщая автору свои замечания. Международная аристократия XVIII столетия ханжески лицемерила с Вольтером. Она читала его сочинения, превозносила его талант, не видя большой опасности в вольномыслии философа. Она тешила этим свое нравственное чувство. Крепостному крестьянству оттого было нисколько не легче. Восхищаясь антикрепостнической проповедью философа, она оставляла крестьянину в неприкосновенности все обременительные трудовые повинности. Вольтер был моден. О нем всюду говорили, о нем ходили пикантные анекдоты, с ним связывали всевозможные скандальные истории. Вольтер издевался над ханжеской моралью церковников, ему же приписывали отрицание всякой морали, называли эпикурейцем и циником. И этот Вольтер, не настоящий, а изобретенный салонной молвой, долго привлекал к себе нездоровое любопытство как во Франции, так и за ее рубежами. Однако было бы несправедливо относить всех представителей русской интеллигенции XVIII века, вышедшей из аристократической среды, к категории подобострастных подражателей Екатерины в их отношениях к Вольтеру. Не следует забывать, что интерес к передовой культуре, образованности, просвещению в известной степени от них перешел потом к декабристам. Среди русских аристократов были люди с большим научным кругозором, мечтавшие о широком развитии наук и искусства. В России к ним принадлежат бесспорно И. И. Шувалов, Д. А. Голицын, А. Р. Воронцов и некоторые другие. Они следили за всеми этапами культурного развития мировой общественности, были хорошо осведомлены о всех новейших научных открытиях. О работах Ньютона знали не хуже в России, чем у него на родине. Вольтер в 1760 году написал сатирическую поэму «Русский в Париже» и выпустил ее под псевдонимом Ивана Алетова, «секретаря русского посольства». Литературная мистификация в данном случае могла внушить доверие читателю, ибо русские писали по-французски хорошо. Стихи Андрея Шувалова, написанные на французском языке, приписывались парижанами Вольтеру. В поэме Вольтер критикует общественные порядки, господствующие во Франции, и устами русского Ивана Алетова заключает: «Увы! То, что я узнаю о вашем народе, наполняет меня скорбью и состраданием». С Вольтером обменялся письмами Сумароков. Французский писатель в письме к нему высказал ряд интересных мыслей, касающихся теории театра и драматургии. Пьесы Вольтера неоднократно ставились на русской сцене. Впервые включил их в свой репертуар театр Шляхетского корпуса. Вскоре отношение к Вольтеру резко изменилось со стороны Екатерины II и окружающей ее придворной толпы. Во Франции произошла революция. Бежавшие аристократы рассказывали ужасающие небылицы о «злодеяниях» якобинцев. Будущий идеолог французской Реставрации Русские правящие круги поняли теперь, какую зажигательную революционную силу таят в себе сочинения французского просветителя, и от «игры в вольтерьянство» перешли в лагерь яростных противников Вольтера. Появилось множество брошюр и памфлетов, где нравственный облик французского просветителя изображался в самом неприглядном виде. Каково же отношение к Вольтеру русских просветителей Радищева, Новикова, Фонвизина и других? В конце XVIII века они были истинными представителями русской культуры, они несли знамя прогресса, они, приняв его от Ломоносова, передали декабристам и Пушкину, от которых оно перешло к Герцену, Белинскому, Добролюбову, Чернышевскому, вдохновило к общественной деятельности, научному и художественному творчеству когорту могучих талантов русского народа XIX столетия. Русские просветители понимали революционное значение творчества Вольтера, а потому внимательно и серьезно следили за каждым его новым словом. Фонвизин перевел его трагедию «Альзира». Новиков издал шестнадцать произведений Вольтера в переводе на русский язык. Среди них республиканские трагедии «Брут» и «Смерть Цезаря». Радищев в своей книге «Путешествие из Петербурга в Москву» ставит имя Вольтера в один ряд с именами лучших поэтов мира: «...истинная красота не поблекнет никогда. Русские просветители знали истинную причину «вольтерьянства» императрицы, они знали также, что «просвещенная северная Семирамида», как ее называл обманутый ею Вольтер, стояла на позициях дальнейшего утверждения крепостничества. Екатерина II, прочитав книгу Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», заявила, что автор ее — «бунтовщик хуже Пугачева». Русские просветители не верили в идею «просвещенной монархии», которая вдохновляла всех французских просветителей, в том числе и Руссо. Радищев был не один. В пьесе Княжнина «Вадим», запрещенной Екатериной II, проповедовались антикрепостнические идеи. В комической опере Попова «Анюта» крестьянин Мирон поет: Боярская забота: Пить, есь, гулять и спать; И вся их в том робота, Штоб деньги обирать. Мужик сушись, крушися, Потей и роботай: И после хошь взбесися, А денежки давай. Вокруг имени Вольтера в России, как и на его родине, шла постоянная борьба. Демократически настроенные круги с воодушевлением воспринимали просветительские идеи французского философа, люди из лагеря охранителей русского самодержавия питали к нему и ко всем энциклопедистам глубокую политическую антипатию.