От социальной структуры к стратификационному хаосу

Общества древности, в сравнении с современными, имели ясную структуру углеродного кристалла. Наследование социального статуса, закрытость социальных круг, строгое определение прав и обязанностей их членов, относительно низкая степень специализации внутри одной области деятельности и в связи с этим высокий уровень профессиональной стабильности. Эти черты в большей или меньшей степени наблюдаются в так называемых традиционных обществах, на смену которым в начале Нового времени приходит инновационная социальная модель⁴³⁵. Черты, которые позволяли нам относительно ясно понимать структуры древних сообществ довольно быстро остаются в прошлом. Они, вероятно, не делали эти сообщества лучше, но делали их проще и понятней⁴³⁶.

Пытаясь выделить столь же ясные группы в современном обществе, мы столкнемся с многочисленными проблемами.

1. Довольно сложно выявить общий критерий социальной стратификации. Использование гибридных критериев вроде связки «образование – уровень доходов – сфера профессиональной занятости» создает слишком сложные схемы, чтобы ими можно было уверенно оперировать или использовать их в социальном проектировании.

2. Приобретенный социальный статус может меняться и имеет тенденцию к ухудшению в течение жизни вне зависимости от действий индивида. Поясню: знания устаревают, источники богатства «пересыхают», сила деперсонализирована. профессиональная квалификация требует не просто своей поддержки, а, скорее, приобретения все новых ее видов неоднократно в течение всей жизни. В областях, претерпевающих наиболее интенсивные преобразования – науке и наукоёмких технологиях, сервисной индустрии, социальной коммуникации – это ощущается гораздо острее. Многие из подобных изменений сложно прогнозировать.

Сегодня одним из наиболее распространенных языков программирования для написания программ на мобильные устройства является JavaScript. Однако он возник задолго до начала взлета популярности мобильных девайсов. Сами устройства прогрессируют столь быстро, а борьба между производителями операционных систем столь остро конкурентна, что мы не можем дать JavaScript с уверенностью даже десятка лет жизни – это запросто может измениться уже в 2015 г.

В зависимости от хаотичных для внутреннего наблюдателя научно-технических изменений и собственных усилий агента, его статус будет меняться постоянно. По мере адаптации общества к пережитому в конце XX в. футурошоку, конкретные знания начинают цениться лишь в конкретной ситуации, в остальном ценится умение оперативно получить новые знания и отказаться от старых привычек. Состояние банковского счета и профессиональная принадлежность столь сиюминутны, что мерить по ним социальные координаты как минимум глупо.

Мы пришли к идее необходимости определения социального статуса по человеческому потенциалу. Но не тому эфемерному потенциалу, который сообщает уровень IQ, а тому, который определяется скоростью, качеством и стратегией изучения и производства новых знаний. Кстати, не обязательно строго научных или теоретически кодифицированных знаний как утверждал Д. Белл. Техническая практика современности действительно приобрела теоретическую аддикцию. Однако экономические практики и информационные манипуляции в большей степени остаются результатом личного творчества, хотя определенные каноны «искусства обмана» или «сравнительно честного способа отъёма денег у населения» и разработаны.

К сожалению, новое общество не тяготеет к эгалитаризму. В силу определенных причин, отношения неравенства в нем описать сложнее, чем в средневековых обществах. Давайте попробуем разобраться, какие разломы образовались на гигантском суперконтиненте планетарного сообщества.

1. Отношение к национально-государственным сообществам. Первая координатная ось нового неравенства обусловлена категорией страны, в которой вы проживаете. Деление государств на развитые и развивающиеся страны, я вынужден дополнить такими категориями как отстающие и деградирующие. Отстающие страны – это государства, развитие которых очевидным образом не успевает за темпами мировых лидеров так, что экономическое, социальное и культурное отставание имеет тенденцию увеличиваться. Деградирующие государства представляют собой печальную картину: гражданские конфликты, религиозный фундаментализм, формирование авторитарных режимов – все это приводит к тому, что государства стремительно теряют достигнутый уровень своего развития. Сомали и Сомалилэнд, Ливия, Сирия, Сербия, Ирак, Украина – это государства, которые, возможно, встали на путь демократических политических преобразований, но катастрофически теряют в уровне своего развития в силу гражданских конфликтов (в том числе и религиозного и даже племенного толка!).

Некоторые государства входят в пул признанных активно развивающихся стран, но при этом рождение и проживание там закрывает возможности развития человеческого потенциала для большей части населения. Это аграрные страны, страдающие от перенаселения. Самым ярким примером является Индия. Хотя, конечно, африканский континент внушает в этом смысле наибольшие опасения⁴³⁷.

2. Уровень и качество образования. Очень часто зависит от национальной принадлежности человека, что естественным образом связано с государственной образовательной политикой, финансовыми возможностями государства и национальными традициями. Важным моментом является доступность компьютерных технологий и Глобальной сети в образовательных учреждениях; традиции в отношении преподавания английского языка.

3. Уровень доходов и структура расходов семьи, поскольку он во многом предопределяет возраст, в котором происходит знакомство человека с современными ему компьютерными технологиями. Вероятно, семья, ориентированная на традиционные национальные ценности, особенно религиозного толка, не будет заниматься специально повышением компьютерной грамотности детей, у них будет иное отношение к потреблению информационных продуктов и приобретению высокотехнологических устройств. Впрочем, этот вывод нуждается в проверке.

4. Стратегии потребления информационных продуктов и практик их использования влияют на то, какое место в QIS занимает тот или иной индивид. У. Эко в эссе «От Гуттенберга к Интернету» считал, что общество разделится на тех, кто смотрит телевизор, и тех, кто читает интернет: вторые будут править или манипулировать (что в QIS практически идентичные вещи) первыми. Прежде чем посмеяться над наивностью этого пророчества, вспомним, что эссе было написано тогда, когда сайты Глобальной сети были преимущественно текстовыми, а из богатых возможностей мультимедиа более или менее широко использовались только низкокачественные графические изображения. Впрочем, огрех итальянского философа-гуманиста заключался на деле в другом: он критериально ограничил свой анализ одним лишь способом потребления информационных продуктов. Мне кажется, что здесь более важно сочетание потребления и практик использования. Термин стратегия, который я употребил в подзаголовке, в данном случае предполагает, что у индивида обычно есть цели такого потребления и использования, которые могут иметь долгосрочный характер.

Если принять эту поправку, то представляется более вероятным, что современное общество разделится не на две большие категории: читающую и смотрящую публику, а на множество малочисленных групп. Исходя из проведенного социологического анализа и лингвокультурной экспертизы, я предполагаю наличие пока еще не проявившихся явно, но обнаружимых специальным социологическим инструментарием следующих категорий:

А. «Дети Гуттенберга»: носители ценностей традиционной книжной культуры, гуманисты и снобы-эстеты в неустановленной пропорции.

B. «Дети Дирака»⁴³⁸: носители ценностей «чистого рационализма» – потребляющие информацию в наиболее удобных ситуативно формах: в традиционном чтении предпочитают букридеры*, в кратких поездках или во время неинтеллектуальной деятельности – аудиокниги*, подкасты* и т. д. В отношении практик использования информации их, скорее, можно охарактеризовать как позитивистов или постпозитивистов, однако стремление к установлению истины (и осознание ее условного статуса одновременно) налицо.

C. «Дети Холмса»: носители технократических ценностей, отрицающие необходимость гуманизации социальных коммуникаций, рассматривающие последние исключительно как эффективные или неэффективные средства передачи точных данных. В аспекте практик использования информации столь же технократичны: создают карты разума, таблицы, схемы, предпочитают оперировать точными численными данными. В отличие от детей Дирака склонны к категоричности утверждений, основанных на представленном ими же массиве данных. Для детей Холмса первостепенное значение имеет уже форма представления данных, а не материальная основа средства коммуникации. Сам по себе букридер не значит ничего, если информация не представлена в максимально компактной и емкой форме.

D. «Дети Маклюэна»: люди, предпочитающие аудиовизуальные средства коммуникации, в силу функциональной неграмотности в рамках письменной культуры, особенностей воспитания и иных причин. В плане практик использования информации редко являются созидателями, однако часто используют автоматизированные процедуры создания производных художественных объектов: демотиваторов*, фотожаб* и пр.

E. «Дети Макиавелли»: эгоистический рационализм в отношении средств коммуникации. В плане потребления информации склонны к рациональной модели, однако их же можно назвать «патологическими лжецами» и манипуляторами современной цивилизации. Очень часто профессиональная деятельность напрямую связана с поиском, трансляцией и ретрансляцией информации, смысловыми манипуляциями. К сожалению, подобная модель поведения не ограничивается исключительно этой областью деятельности. Я склонен полагать, что «дети Макиавелли» все же являются больше социальной группой, выделившейся на основе коммуникативных практик, чем исключительно профессиональным сообществом.

6. «Дети Поттера»: в отношении информационного потребления их отличает неразборчивость; впрочем, эта же неразборчивость приводит к тому, что наблюдается явный перекос в сторону мультимедийных форм в силу их большей доступности в современном мире среди молодого поколения. Некритично относятся к информационным манипуляциям. Классический пример подобных индивидов – публика социальных сетей, чья информационная активность ими же и ограничивается. Ими тиражируется дезинформация, фальсификация которой осуществляется путем 1–5 поисковых процедур по широкодоступным источникам. Я приведу два ярких примера:

1) тиражирование после очередного суперлуния информации о том, что Марс пройдет на расстоянии всего 34 миллионов миль от Земли и это будет выглядеть как две луны на небосклоне. Для опровержения этого утверждения требовалось узнать лишь некоторые самые примитивные астрономические данные. Причем, что примечательно, автор был свидетелем, как это новость о «супермарсии» в земных небесах тиражировалась людьми, которые среди предпочитаемых литературных жанров в анкетах в социальных сетях указывали научную фантастику.

2) тиражирование истории казненного психолога Джеймса Роджерса, который якобы социально адаптировал пациентов, страдающих паранойей, усиливая ее и утверждая пациентов в мыслях об их правоте. «Массачусетский эксперимент», приписываемый вымышленному психологу никогда не проводился. А использованная в материале фотография принадлежала Хантеру Томпсону, журналисту и писателю, автору широко известного среди молодежи романа «Страх и отвращение в Лас-Вегасе».

Подобного рода примеры можно приводить едва ли не бесконечно. Они убедительно показывают, что существует широкая группа людей, активно использующих информационные технологии, но не предпринимающая никаких усилий для проверки информационных сообщений, медийными ретрансляторами которых они выступают. Это сравнительно безобидно, если речь идет о псевдонаучных занимательных фактах, цитатах великих людей и пр. Однако эта практика становится чрезвычайно опасна, когда потоки информации вокруг них политизируются.

Конечно, по результатам специального социологического исследования, можно ожидать выявления гораздо большего количества категорий населения в их отношении к чтению, грамотности и образованию. Возможно, и эти шесть групп охарактеризованы неточно, однако это лучшее из того, что у нас есть на сегодняшний день. Эти группы – стержневая структура современного общества, а уж доминирование той или иной категории в системе социальных статусов и определит – станет ли оно в действительности гуманистическим «обществом знаний» или останется механистически-«информационным».

5. Формальный уровень информационной грамотности. Определить это понятие довольно сложно, в контексте исследования стоит максимально расширить его содержательное поле: от технической грамотности, уровень которой позволяет осуществлять хотя бы каждодневное обслуживание собственных электронных устройств, до навыков поиска редких информационных продуктов при помощи традиционных институтов и Глобальной Сети, критического анализа получаемой информации.

Лицо «информационного неравенства» оказывается удивительно знакомым, не правда ли? Это все те же линии разломов, которые раскалывали общество и сорок, и шестьдесят и восемьдесят лет назад. Мне представляется верным, что эти линии социальной сегрегации характерны для индустриально-капиталисти- ческого общества, а QIS является его прямым историческим преемником, (если вообще не мутантной разновидностью индустриального капитализма).

Проблема информационного неравенства подсказывает нам, что значимость другого концепта, описывающего современность в рамках постиндустриально-информационной парадигмы, как минимум, преувеличена. Я говорю о концепте сетевого общества в его классическом варианте⁴³⁹.

Как пишет Н. И. Бритвин, «герменевтика понятия “сеть” достаточно разнообразна, но все же его квинтэссенцией выступают такие качественные характеристики, как совокупность самых разнообразных линий, отношений, взаимосвязей на однородных [выделение мое. – И. Т.] взаимосвязанных уровнях»⁴⁴⁰. И в этом – ключ. Большинство «сетевых» структур на самом деле являются вполне иерархичными. Так, Ален Турен в работе «Возвращение человека действующего» отмечает, что «всякое социальное отношение включает властное измерение. Не существует чисто горизонтального социального отношения…»⁴⁴¹. Примечательно, что одним из наиболее популярных примеров «сетевого общества» является ситуация интернет-коммуникации⁴⁴². Но комьюнити форума, участники торрент-трэкера и т. д. связаны «иерархически». Это иерархия многолика – от деления администратор – модератор* – пользователь, до получения прав и привилегий по мере начисления другими пользователями очков репутации*. Тем более, что технологи, имеющие дело с сетью Интернет, прекрасно знают: одноранговая (статусно однородная) сеть – редкое исключение, а не довлеющее правило.

Но все же у приведенного выше высказывания Н. И. Бритвина есть один несомненный плюс – она указывает на возможный путь разрешения противоречия между желанием назвать современное общество «сетевым» и реальной топологией социальной реальности, которая по-прежнему базируется на иерархии: «герменевтика понятия “сеть” достаточно разнообразна…». И в этом автор совершенно прав.

Сеть – это приспособление для ловли (птиц, животных, рыб и т. д.), в переносном поэтическом значении – то, что лишает свободы воли и действий⁴⁴³. Сеть – это Интернет⁴⁴⁴ (кстати, именуемый «паутиной», т. е. тоже сетью, только биологической природы). Наконец, это понятие подразумевает и социальную сеть – термин, время происхождения которого вообще достаточно сложно установить в связи с его семантической близостью к понятиям «социальная ткань», «социальная паутина», «социальная структура», «сообщество». Социальная сеть – множество акторов (социальных объектов) и определенное на нем множество отношений⁴⁴⁵.

Современное общество во всех озвученных смыслах является, по меньшей мере, более сетевым, чем любое предшествующее ему. Термины «виртуализация» или «интернетизация» (и их первоосновы – «виртуальность», «Интернет») стали вполне привычными не только в научных дискуссиях, но и в повседневном обиходе. Социальные сети проникли в бизнес, образовав иерархическую структуру сетевого маркетинга; социальные сети в Интернете (www.odnoklassniki.ru, www.vkontakte.ru, всего в России их насчитывается несколько десятков), успешно осваивают культурную, образовательную, коммерческую деятельность.

Однако при всем многообразии «сетей», современное общество тяготеет именно к метафорическому определению сети – объекта, лишающего индивида свободы волеизъявления и действия. Эти «сети» принимают «мягкую» форму. Именно это подразумевал Ж. Делёз в статье «Общество контроля: Postscriptum», говоря о «гибком контроле», который приходит на смену прямолинейному и жесткому заключению сообществ прошлого⁴⁴⁶.

Так, постепенно мы видим, как перечень атрибутов и сигнатур, который был представлен читателю как нечто само собой разумеющееся и в таком виде, конечно, вызывал вопросы, оказывается в итоге связан между собой. Инновационная эскалация, начавшаяся на заре Нового времени, долго набиравшая ход и, наконец, ставшая социально-экономическим «локомотивом без тормозов» породила тренды информатизации и глобализации. Она стала основой новой суперкапиталистической экономики. Экономические барьеры поднялись до высот Великой Китайской стены в социальном измерении, породив многочисленные варианты цифрового разрыва. Сетевой характер социальных коммуникаций, фактическое дублирование реального социума в сети Интернет, порождает новую политическую реальность.