Коммуникационные атрибуты qis: новая социальная среда как территория фронтира328

Я употребил в отношении Интернета термин социальная среда, но можно использовать и другой – это новое социальное (коммуникационное, информационное) пространство.

Виртуальное коммуникативное пространство оказывается не просто новым измерением социального пространства вообще, с течением времени оно приобретает некоторую автономность от реального социума.

Виртуальное пространство имеет и вневременную природу. Часть Сети всегда функционирует и наполнена «жителями» – это «двадцатичетырехчасовое общество» (twenty-four-hour society*)³²⁹. Хотя я предпочитаю название вневременное общество. Временная координата коммуникации не играет принципиальной роли. Сеть переполнена «мертвыми» сообщениями, например вопросами пользователей, которые получают ответ спустя годы. Жители сети спокойно реагируют на выход собеседника из диалога без прощания и такое же внезапное продолжение коммуникации. Распространенное в сети новое приветствие: «Доброго времени суток!». Это часто связано с неэпистолярным характером коммуникации, при котором нельзя узнать, когда адресат получит сообщение. Кроме этого, Сеть работает 24 часа во всех аспектах: от презентационного до коммуникационного.

Соотношение виртуального пространства и виртуального времени рождает виртуальный пространственно-временной континуум – систему, где все коммуникации осуществляются по принципу: «Где? – где бы это ни было, оно – здесь. Когда? – когда бы это ни было – оно сейчас». Примечательно, что понимание феномена Интернета как нового пространственно-временного континуума было отмечено неоднократно³³⁰, однако ему не придавалось должного концептуального значения.

Новое виртуальное пространство – с момента своего «рождения» по настоящее время – оказалось в состоянии фронтира по отношению к пространству реальному. Фронтирность Интернета определяется, во-первых, «географически» – это та среда, которая осваивается и расширяется «на запад» – к своим еще неоткрытым и незаселенным территориям. Во-вторых, и это еще более важно, Интернет породил особую социальную среду и социокультурную ситуацию. Определить их на соотношение с социокультурной ситуацией фронтира мы и попытаемся.

Тема фронтира в отечественной и зарубежной исторической науке разрабатывалась абсолютно под разными названиями (фронтир, украина, осваиваемая территория), но весьма сходными путями³³¹. Несмотря на разные названия, характерные черты социумов фронтира будут общими. Это позволяет вести речь уже не о сходствах и различиях феноменов, сколько об универсальности типических черт социальности в ситуации освоения нового пространства. «Фронтирность» Интернета и его смещение «к западу», то есть к неосвоенному пространству отмечает, например, М. Кастельс³³², однако не придает этому должного значения. Термин «электронный фронтир» в отношении Интернета и виртуальной реальности также используется либертарианской организацией «защиты» свободы нового виртуального пространства – Electronic Frontier Foundation.

Мы воспользуемся кратким описанием «социального портрета» фронтира, предложенного Н. Ю. Замятиной:

• фронтир – зона неизвестного. Этой территории только еще предстоит быть освоенной;

• фронтир имеет сравнительно низкую плотность населения;

• граница фронтира непрерывно смещается географически (до исчерпания возможностей экспансии или географических барьеров);

• фронтир слабо сопряжен с зоной действия государственных законов;

• право силы и ее культ в среде «обитателей» фронтира порождают также ироническое, неуважительное отношение к окружающим;

• романтизация в уже освоенном пространстве территории «бывшего» фронтира и украинного образа жизни;

• возникновение определенной символики, фронтирной моды, фронтирных «профессий» – будь то ковбои или казаки;

• пожалуй, самая важная характеристика фронтира – это свобода. Личная свобода, свобода перемещения, ношения и использования оружия в определяемых правом силы и осознанием собственного достоинства границах. Такая свобода означала и стихийную демократию;

• свобода означала и легкость в восприятии нового. Фронтир – территория не изобретения, но легкого внедрения любого изобретения;

• индивидуализм обитателей при одновременном стремлении собираться в сообщества, которые слабо поддаются внешнему управлению – казачьи или ушкуйные ватаги, салуны, банды на Диком западе и пр.;

• упрощение религиозных обрядов, снижение требований морали, «распущенность» нравов, стремление к обогащению³³³.

Представленные выше характеристики являются если и не исчерпывающими, то вполне достаточными для соотнесения какой-либо территории с понятием фронтира.

Как и всякий фронтир, киберпространство поначалу не освоено. Его граница расширяется, но не за счет открытия новых территорий смелыми пионерами-путешественниками, а вследствие прямого создания этих территорий энтузиастами-профессионалами или любителями. Прогресс технологий определяет возможность расширения этого пространства дальше «на запад». Первоначально «плотность населения» киберфронтира низка³³⁴. Однако с течением времени эта величина растет, поскольку технологически освоение Интернета упрощается, ИКТ (информационно-коммуникационные технологии) становятся все более простыми в освоении и доступными все менее квалифицированным пользователям. На территории киберфронтира образуются собственные перенаселенные «клондайки»: это бум доткомов* второй половины 1990-х гг., десятилетие назад Интернет пережил бум блогосферы – сайтов, предлагающих услуги ведения интернет-дневника. Во второй половине 2000-х гг. Интернет пережил настоящий расцвет социальных сетей, крупнейшие из которых в России – www.odnoklassniki.ru и www.vkontakte.ru – исчисляют своих пользователей миллионами. Сегодня можно говорить о пике популярности микроблогов (в отличие от обычных блогов размер сообщений здесь серьезно ограничен, классикой считается предел Twitter – 140 символа).

Влияние государств здесь значительно «усечено». Хотя «электронный фронтир» создавался странным тандемом Министерства обороны США, университетов и большого бизнеса, бизнес в итоге освоил территорию фронтира раньше государства (этот момент также повторяет историю реального фронтира на Диком западе). Большинством государств признается, что правовое регулирование деятельности в зоне электронного фронтира развито достаточно слабо. Вместо этого Интернет порождает собственные правила и нормы поведения³³⁵. Это связано с рядом причин.

Во-первых, традиционные формы охраны правопорядка, контроля за соблюдением норм морали и этикета не действенны в виртуальном пространстве.

Во-вторых, электронный фронтир привлекает определенный тип личности – территория виртуальной социальности «отражает индивидуализм, нежелание подчиняться заведомым правилам»³³⁶.

В-третьих, интернет-коммьюнити, привлеченное возможностью свободного информационного обмена, целенаправленно борется с попытками эту свободу ограничить.

Традиционные нормы морали и нравственности в Сети воспринимаются в лучшем случае иронически, в худшем – отрицаются вообще. Появляется такое понятие, как вирт*, – по сути, коллективная мастурбация при посредничестве видео-, аудио- или текстуального контакта через Интернет, когда пользователи в диалогической форме или онлайн-трансляции описывают/пере- дают последовательность своих эротических действий. Религия искажается – от статьи об Иисусе Христе на «Абсурдопедии»³³⁷ до культов «Летающего макаронного монстра»³³⁸, Ктулху³³⁹ и т. д. Одновременно и сама Сеть становится объектом религиозного или псевдорелигиозного переживания; в художественной культуре получает свое осмысление идея нового «сетевого» мессианства³⁴⁰.

Сегодня уже возможно констатировать, что государства вне зависимости от формального статуса их политического режима взяли курс на усиление сетевого контроля. Лидерами государственной регуляции интернет-среды остаются такие страны как Китай и Пакистан. Однако если мы вспомним наиболее значимые интернет-новости последних нескольких лет, то очевидно, что и Российская Федерация, и США, и многие другие страны идут тем же или почти тем же путем. «Золотой щит» (также известный как Великий Китайский Файрвол*³⁴¹) ограничивает возможности доступа китайских пользователей (кроме административных районов Гонконга и Макао) к определенным интернет-ресурсам содержащих нежелательную, с точки зрения государственных органов, информацию. В России существует Единый реестр запрещенных сайтов³⁴², действует Лига Белого Интернета³⁴³.

Интернет-цензура пока носит характер асимметричной войны*: затраты на разработку и внедрение систем ограничения доступа к информации значительно превышают таковые на создание путей их обхода. Анонимные сети*, онлайн-переводчики, RSS-агрегаторы*, туннелирование трафика* и даже электронная почта могут использоваться для преодоления интернет-цензуры. Кроме того, интернет является идеальной средой для самореализации эффекта Стрейзанд*. Это феномен, выражающийся в том, что попытка уничтожения или ограничения доступа к определенной информации приводит лишь к более широкому ее распространению. Название эффекта связано с иском американской актрисы Барбары Стрейзанд к фотографу Кеннету Аделману и сайту Pictopia.com, разместивших фотографию ее дома (частной территории). Если до иска это фото привлекло (судя по истории скачиваний) всего 4 человек, то после огласки, связанной с судебным процессом, ее просмотрели уже в течение месяца свыше 420 000 раз. Аналогичные истории связаны с поддержкой интернет-активистами* зеркал доступа* к сайту Wikileaks, который после публикации им американской дипломатической переписки столкнулся с давлением со стороны государств и корпоративны регуляторов Интернета. В России с эффектом Стрейзанд столкнулась Екатерина Гордон (российская теле- и радиоведущая), потребовавшая у ресурса Луркоморье удалить некоторые личные данные³⁴⁴.

На практике более опасным для гражданского общества явлением становится не интернет-цензура, а интернет-слежка. Самым масштабным скандалом, разоблачившим подобную деятельность, осуществляемую государственными органами, стали данные, предоставленные бывшим сотрудником ЦРУ и АНБ США Эдвардом Сноуденом.

В результате разоблачений 2013 г. стало известно, что речь идет не только о слежке, осуществляемой американской разведывательной и контрразведывательной службой, но и другими правительствами западного мира: Великобританией, Францией и пр. Один перечень специальных программных комплексов незаконного слежения и анализа собранных данных³⁴⁵ включает свыше десятка наименований. Он затрагивает такие аспекты современной коммуникации как сообщения электронной почты, радиоперехват спутниковых каналов коммерческой международной связи, телефонные сети общего пользования, факсы, мобильные сети связи (включая возможность трассировки перемещений владельцев смартфонов). В связях с АНБ были уличены крупнейшие IT-корпорации и провайдеры* услуг связи: «AOL», «Apple», «Facebook», «Google», «Microsoft», «Paltalk», «Skype» и «Yahoo!»³⁴⁶. Ядром всей системы слежки являлась программа PRISM, о которой впервые сообщили, благодаря сведениям, предоставленным Э. Сноуденом «Guardian»³⁴⁷ и «Washington Post»³⁴⁸ в 2013 г. Сопоставимым по масштабу преступной деятельности является британский программно-аппаратный комплекс Tempora, который осуществлял перехват и хранение телефонного трафика и метаданных³⁴⁹.

Хотя ситуация имела исключительный характер, поскольку скандал нанес серьезный ущерб международным отношениям, однако ООН трактовала ее однозначно. Дело Сноудена показывает, что в современном мире происходит массовое нарушение прав человека, – отметила Верховный комиссар Организации Объединенных Наций по правам Человека Нави Пиллэй. «Она подчеркнула, что национальные правовые системы должны обеспечить адекватные возможности для лиц, решившихся вскрыть нарушения прав человека. Эти лица не должны опасаться репрессий»³⁵⁰. Конечно, это заявление остается в большей степени благим пожеланием, однако только признав вину (в данном случае – государствами, уличенными в массовой слежке) можно начать процесс возмещения ущерба – не столько материального, сколько морального, скорее даже – этического, нанесенного всей человеческой цивилизации и идеям гуманизма, человеческого равноправия, правовых основ существования современного общества.

Мы также должны признать, что действия АНБ, ЦРУ, британской и французской разведок, китайских органов государственной безопасности, которые возвели Great Fire Wall of China на границах собственного сегмента глобальной сети, в определенной степени являются реакцией на действия интернет-сообщества и сам характер интернет-коммуникации.

Противоправная деятельность государств по слежке за гражданами основывается на использовании своих колоссальных бюджетных ресурсов, создании целых технологических центров, привлечении (или принуждении) к сотрудничеству многих тысяч специалистов, давлении на коммерческие корпорации. Ответная деятельность граждан опирается, в первую очередь, на «энтузиазм», на синергию малых усилий множества людей. Хотя разоблачения Э. Сноудена и были самыми громкими, однако гораздо большую угрозу государственной безопасности или большее достижение в деле защиты прав человека представляют проекты коллективного действия. Остановимся на двух из них.

Международная некоммерческая организация WikiLeaks, публикует секретную информацию, поставляемую анонимными источниками³⁵¹. Самым известным разоблачением сайта стала публикация свыше четверти миллиона документов секретной дипломатической переписки США. Кроме этого, материалы сайта содержат свидетельства финансирования международных террористических организаций разными государствами мира, их связи с организованной преступностью. Эта информация касалась и Российской Федерации³⁵².

Современная организованная добровольная группа хактивистов «Anonimous» проводит протестные акции и мероприятия гражданского неповиновения. Термин хактивизм (hacktivism) был предложен членом группы Cult of the Dead Cow под никнеймом «Омега»³⁵³. Изначально под хактивизмом понимались действия, служащие развлечению неофициальной информационной элиты, без нанесения ущерба информационной инфраструктуре. Однако после самоорганизации «Анонимусов» значение термина изменилось. Сегодня оно включает такие противоречивые направления как социально ориентированный хакинг (в том числе разоблачения, при помощи компьютерных технологий правонарушений со стороны государств), так и компьютерный терроризм³⁵⁴.

Нет необходимости (да и профессиональной возможности) давать правовую или этическую оценку деятельности и проекта WikiLeaks, и группы Anonimous. Но и без таковой оценки эти сведения имеют определенную ценность. И тот, и другой информационные проекты основаны на коллективном действии, объединении усилий множества людей, направленных против кажущихся несокрушимыми государственных институтов. Эти усилия приносят свои скромные плоды.

Государства и интернет-активисты находятся в состоянии асимметричной войны, которая, по-видимому, только начинается.

Исходя из сказанного выше, можно с уверенностью утверждать, что характерной чертой обитателей нового фронтира с самого начала стала абсолютизация свободы, которую он приносит³⁵⁵. М. Кастельс, исследуя феномен Интернета, пишет, что даже целью развития Интернета его первыми творцами – университетскими преподавателями и студентами – была свобода коммуникации³⁵⁶. Эта свобода осознается и в процессе, который рано или поздно начинается на любом фронтире: территория, освоенная храбрыми пионерами, привлекает внимание бизнеса и государства. Линия фронтира начинает смещаться. Сайты правительств, ТНК, просто мелких фирм и организаций начинают занимать все больше места, развивается юридическая база, хотя очень часто это «развитие» означает перенос актуальных положений законодательства из «реального» права в право на территории «виртуальности».

Настоящее право, признаваемое большинством обитателей нового фронтира – это право киберспейса* – право знания, как силы. Здесь ограничивают ваши возможности победить не столько скорость нервной реакции и не точность моторики и глазомера, а знания о лучшем программном обеспечении, методах его конфигурирования, знание недокументированных возможностей*. Но и скорость нервной реакции, и точность моторики тоже играют свою роль – в большинстве субкультур киберспейса спорные вопросы часто проверяются при помощи виртуальной схватки в компьютерной игре. Из идей – собственных и чужих – обитатели киберспейса постоянно стремятся извлечь выгоду. Поэтому Интернет быстро оказывается перенасыщен рекламой.

Реальная выгода, как правило, достигается либо за счет предоставленных возможностей коммуникации, либо за разработку и внедрение новой территории – «Клондайка». М. Кастельс отмечает, что «реализация потенциала превращения интеллекта в средство получения прибыли стала краеугольным камнем предпринимательской культуры Силиконовой долины и Интернет-индустрии в целом… это культура, высшими ценностями которой являются количество заработанных денег и скорость, с которой они заработаны…»³⁵⁷

Киберфронтир рождает нового «старого» романтического героя. В литературе нового фронтира, которой стал «киберпанк*», вполне обычно название героя – «киберковбой», что весьма характерно, не правда ли? А один из замечательных паропанк-фильмов называется «Дикий Дикий Запад» («Wild Wild West»), что также весьма характерно. Здесь одновременно и указание на схожесть современной техносферы с фронтиром эпохи американских пионеров, и интертекстуальная игра, отсылающая нас к универсальной аббревиатуре www – указателю глобальной сети, ставшей главной территорией нового «дикого “дикого веста”». Романтическими героями киберпространства становятся хакеры, программисты и системные администраторы. Они наделяются харизматически-отрицательными характеристиками: небритость и внешняя «помятость», способность к неограниченному употреблению алкоголя, решению профессиональных задач в любом физическом и психическом состоянии (при одновременном сознательном стремлении к достижению измененного состояния сознания) и пр.

Этот герой – индивидуалист по своей природе; однако при крайнем индивидуализме своих членов Интернет сверхнасыщен различного рода коммьюнити, по сути своей, неуправляемыми или слабоуправляемыми. Социальные сети, где расспространены «клоны» реальных известных людей, соседствует с рекламой порнографии. Здесь совершаются финансовые мошенничества и одновременно присутствуют сообщества профессионалов, например, учителей, обменивающихся опытом, – ярчайший пример таких слабоуправляемых комьюнити при наличии реальной администрации сообществ, где свобода и прибыль возведены в абсолют, мораль упрощена до предела, единственная реальная норма права – право силы.

Киберфронтир с легкостью усваивает новое. Исторически подтвержденный, но курьезный факт – прогресс в области вычислительной техники 1990–2000-х гг. поддерживался растущими требованиями к «скорости» компьютеров со стороны производителей компьютерных игр. Этим путем появились такие устройства, как видеокарта*, звуковая карта*, физический ускоритель* и т. д. Фронтир столь же легко осваивает и новые виртуальные и программные технологии.

Итак, как мы можем отметить, по основным социокультурным чертам развивающееся интернет-пространство совпадает с типической ситуацией фронтира. Однако именно фронтирная концепция понимания интернет-социальности позволяет решить проблему «вечного становления» информационного общества, феномены которого мы наблюдаем в реальности, но никак не можем достичь его (как стадии социального развития). Значительная часть феноменов социальности, которыми оперирует информационно-постиндустриальная концепция, представляет собой явления фронтира: власть и сила, которые дает знание, рост числа занятых в информационной сфере, технологическое развитие информационных технологий, морально-нравственные, эстетические перверсии, становление нового типа личности. Взгляд футуролога или социолога-постиндустриалиста на эти феномены – это удивление чопорного южанина-рабовладельца при виде внутренней панорамы салуна на Диком Западе. Для него – это «ужасное новое», которое через некоторое время захватит и его благополучный и патриархальный неторопливый Юг. Однако проходит время, Север и Юг захватывают фронтирный Запад, появляются шерифы, цивилизация осваивает вчерашнюю границу, а сама граница уходит дальше.

В современной науке этот феномен расширения привычных экономических и иных отношений на интернет-среду получил название виртуализации (социума, экономики, образования и т.  д.). Низкая релевантность футурологических прогнозов объясняется и тем, что они создавались для ситуации освоения традиционной социальности виртуальной. На деле же происходит взаимопроникновение, в котором традиционная социальность – по мере развития технологий – все более адаптирует виртуальную социальность «под себя» и меняется все менее и менее сильно с каждой новой волной освоения фронтира.

По мере «освоения» фронтира и повышения его доступности снижаются и интеллектуальные, и образовательные, и профессиональные барьеры для участия в «информационном секторе» экономики, иначе говоря – в зоне освоения киберреальности уже не пионерами, а государством и бизнесом. Умберто Эко, говоря о разделении людей на тех, кто смотрит телевизор, и тех, кто пользуется Интернетом³⁵⁸, был явно неправ. Это разделение пройдет по более тонкой линии, которую Эко отмечал, как водораздел критичного и некритичного отношения к информации³⁵⁹ – или, принимая концепцию киберфронтира, тех, кто становится пионером, и тех, кто благоустраивает, а то и просто использует уже освоенное пространство, т. е. мыслящих творчески, и мыслящих потребительски. Фронтир из «Дикого Веста» превращается в постиндустриальный субурбанизированный пригород на Среднем Западе, населенный сытыми и благополучными гражданами. И одновременно фронтир киберпространства всегда сохраняет возможность шагнуть дальше «на Запад», открывая перспективы «вечного становления информационного общества».