Синопсис

Что удалось нам установить? Позади почти сто страниц, но достигли ли мы каких-либо значимых результатов?

Во-первых, пусть это звучит как трюизм, но впервые за долгое время с момента торжественной «деидеологизации советской науки» был поставлен вопрос об идеологической природе концепции постиндустриального информационного общества. Я хочу еще раз подчеркнуть, что речь не идет о мифологических титаномахиях в духе «информационной войны». Последняя концепция, в основе своей не лишенная оснований, сегодня окончательно превратилась в величайший монумент конспиративистскому менталитету. Речь идет лишь о том, что доктрины постиндустриального и иже с ним обществ создавались во вполне конкретных обстоятельствах «холодной войны» и отмахиваться от этого факта нельзя. В первом параграфе мы бросили беглый взгляд на эти обстоятельства и пришли к выводу о комплиментарности, вплоть до синкретизма и конвенционализма большинства теорий современности, которые произросли на поле, вспаханном Гэлбрейтом и Беллом.

Во-вторых, мы рассмотрели проблему исторической эволюции утопий и обнаружили, что научно-идеологическая концепция вполне может являться новой формой бытования утопии и объективации утопического мышления. Мы обнаружили две формы утопии: сакральную и профанную. В условиях доминирующего типа научно-рационального мировоззрения эти формы становятся практическими синонимами мифоутопии и позитивной утопии. Первая представляет собой модернизацию существующего общества путем «божественного вмешательства» или использования волшебной палочки. Вторая – радикальный разрыв, обновление, конструирование новой социальной реальности, которая основана на принципах, глубинно отличных от наблюдаемых. В отличие от мифоутопии позитивная утопия предлагает определенные частные механизмы и инструменты решения проблем социальной инженерии. Руководящим принципом можно считать высказывание, которое приписывается А. Эйнштейну: «Невозможно решить проблему на том же уровне, на котором она возникла. Нужно стать выше этой проблемы, поднявшись на следующий уровень». Именно в силу этого эпистемологического скачка предлагаемое позитивными утопиями решение зачастую выглядит как «более утопическое» в сравнении с простыми и пустыми рецептами мифоутопий.

Наконец, в-третьих, мы окинули одним взглядом красочную панораму гуманистических позитивных утопий XX в. За фабричными трубами супериндустриального общества, под тенетами компьютерных сетей общества информационного, скрывается совершенно иной ландшафт. Общество, лишенное репрессий, предоставляющее каждой традиции равные права, общество, построенное на принципах активного участия граждан в принятии любых решений… Вместо отчужденной от последствий своих решений бюрократии непризнанные гуманисты информационной революции видели отчуждение бюрократии от принятия решений. Вместо безудержного потребления – воспитание здорового человека. Вместо банальной компьютеризации всего и вся – использование ИКТ оптимальными для конкретных людей способами. Великая преобразующая сила науки в их утопиях должна была послужить не увеличению прибыльности или конкурентоспособности государств и корпораций, а преобразованию мира… Утопии ли это? Да, безусловно. Но утопии, конкретизирующие методики своего созидания, в отличие от «волшебной палочки» информатизации.

Мы получили, таким образом, точку отсчета. Возможно, концепция постиндустриального информационного общества является попперовским вариантом социальной инженерии – осторожным исправлением «малого зла», а не попыткой построить всеобщее счастье одним махом. Но есть и иная возможность… PIS вполне может являться химерой, приковавшей наш взгляд своей странностью; гибридом, скажем, глобального капитализма и прикладной технической науки¹²⁷. Теперь нам есть с чем сравнивать, и мы отважимся на этот шаг. Дело за малым: узнать – так что же такое, это информационное общество?