Глава I. Социологический аспект чужести Экспрессионистская субкультура

Художники этого времени противостоят обществу как еретики средневековья.

Г. Балль¹

Один из авторитетнейших экспрессионизмоведов М. Штарк в работе «За и против экспрессионизма» заметил: «Итак, не будем себя обманывать и ничего выдумывать: немецкий экспрессионизм был интеллектуальной субкультурой»².

В социальном поведении экспрессионистов манифестируются то же радикальное отрицание существующих общественных форм, тот же воинственный индивидуализм и воля ко всякого рода отклонениям от конвенциональных норм, та же приверженность к эпатажности и провокации, которые составляют мировоззренческую и эстетическую доминанту всех их теоретических программных высказываний.³ Это поведение в целом характеризуется дистанцированностью от общепринятых эстетических, моральных или политических вердиктов, теоретической и практической оппозицией по отношению к действующим в буржуазном обществе материально-экономическим, утилитарным законам и пренебрежением к существующим формам власти.

Под субкультурой вслед за социологами мы понимаем «образование и кристаллизацию подсистем культурных норм, которые при определенных обстоятельствах могут значительно отклоняться от общепринятых в обществе на данном этапе его развития»⁴. Действительно, то явление, которое нас интересует, — в период между империей кайзера Вильгельма и Веймарской республикой — находится не на уровне официальной тогдашней культуры, а представлено в кризисном сознании и в пафосе обновления молодого поколения. M. Штарк предостерегает от преувеличения места и роли экспрессионизма в общем культурно-историческом развитии и считает, что культурный ландшафт этих лет на самом деле гораздо в меньшей степени определялся экспрессионистскими, дадаистскими, футуристскими импульсами и настроениями, чем это пытались представить современники¹. По мнению Г. Перкинса, у литературных мятежников экспрессионизма не было никаких шансов на то, «чтобы не рассматриваться как социокультурное периферийное явление»². Однако объективности ради он предупреждает, что и умалять роль его нельзя, так как экспрессионизмоведение убедительно доказало, в какой мере это трудно определимое искусство протеста и провокации находилось на высоте своего времени. «Но с фикцией общекультурного фона историки литературы распрощались»³.

Как обычно в экспрессионизмоведении, существует и противоположное мнение, которое П. Раабе высказывает в предисловии своего «Библиографического справочника». Колоссальный материал, собранный в нем, позволил автору охарактеризовать экспрессионизм как «повальное явление, редкое для Германии», «общенемецкое духовное движение» такой мощи и притягательности, что «нигде и не брезжило какое-то контрдвижение или противодействие»⁴. Третью точку зрения отстаивает Г. Кнапп, который считает, что экспрессионизм как движение «является в конечном итоге фиктивным продуктом истории литературы»⁵.

Такое отсутствие единства в понимании и дефиниции литературного экспрессионизма как мировоззрения, духовного и культурного движения, стилевого и художественного феномена стало уже своеобразным клише экспрессионизмоведения. Понять экспрессионизм как исторический феномен невозможно без того, чтобы не «воскресить его энтузиазм, пафос, одержимость, неслыханное прежде настроение прорыва. Молодые литераторы хотели нового, неизвестного, революции, переворота, нового мира, поэтому так спонтанно и с таким воодушевлением откликнулись на манифесты футуристов»⁶. Портрет поколения и особенности возникновения его литературной продукции будут неполными, если мы не представим это движение как субкультурное явление. Важным компонентом в нашем взгляде на экспрессионизм как эстетический феномен является единая философская и эстетическая платформа литературного течения, которая сформировалась в этот период именно в условиях субкультурного взаимодействия всего молодого поколения. Чтобы оценить экспрессионизм как искусство, необходимо сначала увидеть его как переживание, как образ человека, как мировоззренческую тенденцию, как «гуманоцентрическое сознание», по выражению О. Манна¹.

В немецком литературоведении определение места экспрессионизма в общеевропейском литературном процессе пестрит разнообразием дефиниций в зависимости от принципов и подходов к его изучению. Однако самым высокочастотным и самым обтекаемым определением явления было «движение», и сколько бы против него ни выступали литературоведы, им продолжают пользоваться. Действительно, термин «движение» вызывает много нареканий в силу своей расплывчатости, но он достаточно нейтрален и, в конечном итоге, оказывается непринципиальным для рассмотрения экспрессионизма как эстетического феномена. Кроме того, термин «движение» подчеркивает по большей части неорганизованный характер этого явления. Образование групп, кругов, клик рассматривалось уже современниками экспрессионистов в качестве наиболее характерного и яркого признака этого движения.

Социология различает два типа объединений: формальные и неформальные. В экспрессионистском движении представлены оба типа и их промежуточный вариант. Формальная группа, как правило, связана с каким-либо конкретным местом и имеет точную дату рождения. Это многие издательства и литературные клубы. Труднее вычленить неформальную группу, которая держится исключительно на личных отношениях ее членов, ее границы расплывчаты, количество членов неопределенно, место встреч не привязано к определенному пункту. В прекрасном исследовании П. У. Хоендаля «Картина буржуазного мира в экспрессионистской драме», которое по сей день имеет репутацию самого полного социологического исследования этого феномена, на основе обширного биографического материала прослеживается динамика формирования групп, механизм их функционирования и причины их антагонизма по отношению к обществу. Автор приходит к парадоксальному выводу, что экспрессионистские группы были одновременно очень заметными и совершенно неизвестными. В общей массе эти группы занимали крайнее положение в буржуазном обществе, но как аутсайдеры своим отклоняющимся от общепринятых норм поведением и нестандартным мышлением обращали на себя гораздо большее внимание, чем те группы, что составляли ядро общества. Однако вследствие своего периферийного положения они оставались для общественности в своих внутренних отношениях и взаимодействиях малоизвестными¹. О внутренней структуре этих объединений не осталось никакой объективной официальной информации, она зафиксирована только в воспоминаниях их непосредственных участников. Поэтому исследователь может полагаться в вопросах механизма внутреннего функционирования групп лишь на оценку самих экспрессионистов.

Антагонизм этих групп по отношению к обществу имел разную степень остроты. Он был представлен различными формами между двумя полюсами: толерантности и враждебности. Мюнхенская группа вокруг Гуго Балля и издателя Бахмайра чувствовала свою необычайную сплоченность на почве ярко выраженной агрессивности по отношению к буржуазии. Но наряду с ней существовало много группировок, для которых такое противостояние было несущественным или побочным, и отношения в них складывались на дружеской основе и уходили в школьные или студенческие связи.

Активность любой литературно-философской группы выражается и измеряется ее поэтической и эссеистской продукцией. Эта продукция адресована широкой публике, так как она стремится к распространению новых форм и идей. Активность группы направлена на то, чтобы вызвать реакцию окружающего мира. В экспрессионистское десятилетие она оказывается столь высокой и напористой, что общественность чувствует себя втянутой в этот процесс и вынужденной заниматься идеями, отклоняющимися от общепринятых. П. Хоендаль отмечает интенсификацию этого взаимного влияния, которое социологи назвали «интердепенденцией»: так как внутри экспрессионистских групп осуществлялась интенсивная коммуникация между ее членами, то очень скоро нестандартные, отклоняющиеся от нормативных взгляды превращались в само собой разумеющиеся. И если общество первоначально относилось к активности групп резко отрицательно — об этом свидетельствуют многочисленные критические статьи в прессе по поводу мероприятий этих групп — то по истечении некоторого времени оно попадало под их влияние и не могло противостоять воздействию и привлекательности их свежих идей. Такое постепенное сближение общества с взглядами его аутсайдеров относится к регулярным процессам групповой динамики. Очевидно, что мнение П. Раабе о повсеместном и глобальном превалировании экспрессионистских идей базируется именно на некоторой переоценке действия законов этой внутренней динамики.

Структура и характер деятельности экспрессионистских группировок способствовали взаимопроникновению новых веяний во всех сферах. Даже при наличии формально организованных экспрессионистских групп («Штурм», «Акцион», «Новый клуб», «Неопатетическое кабаре», «Гну», «Мост», «Синий всадник» и др.) работа в них носила скорее неформальный характер. Они не были закрытыми группами, как крайне экстравагантный и элитарный «Круг Георге», их члены мигрировали из одной в другую, печатались по своему усмотрению, много путешествовали по Германии. Экспрессионистские писатели в это время были в большинстве своем студентами или юными докторами, поэтому их местонахождение, как правило, зависело от местонахождения университета, в котором они в данный момент преподавали или слушали курс лекций. Такие центры стихийно возникают вокруг одной личности поэта или издателя. Гейм тесно контактировал с Мюнхеном. Балль, напротив, оттуда распространял свои новые идеи в сторону Берлина и Дрездена. Связи между пражскими экспрессионистами и лейпцигским кругом издателя К. Вольфа обеспечивались Ф. Верфелем и В. Хаасом. Э. Бласс был мостом между Гейдельбергом и Берлином. Во время войны местом встреч литераторов и художников стало «Кабаре Вольтер» в Цюрихе. А самым ярким свидетельством такого переплетения путей разных групп стали журналы. Количество их редакционных сотрудников никогда не ограничивалось только местными литераторами. В примерно 100 журналах, издававшихся в период с 1910-го по 1922 год, печатались практически одни и те же авторы: Гейм, Бенн, ван Годдис, Шикеле, Эренштейн, Верфель, Эдшмид, Хиллер, Блей, Хатвани и др. Этот список возглавляет Эльзе Ласкер-Шюлер, публикации которой можно найти во всех самых популярных литературных журналах того времени: «Штурм», «Акцион», «Пан», «Новый пафос», «Новое искусство», «Революция» и др. Только между мартом 1910 года и сентябрем 1912 года в «Штурме» помещены не менее 45 ее лирических текстов¹. Поэтому на карте экспрессионизма этого времени не только Берлин, Вена, но и Прага, Гейдельберг, Лейпциг, Мюнхен, Дармштадт, Ганновер, Бреслау.

Литераторы знают друг друга, вместе работают, печатаются, выступают и отражают нападки публики², они связаны между собою сложными отношениями симпатии и антипатии, и это создает чувство единства, сотрудничества и впечатление некого психологического и социального фундамента для укоренения термина «экспрессионизм» и рождения единого мироощущения.

Формальными элементами экспрессионистской субкультуры можно считать литературные клубы и кабаре, журналы и издательства, а также практический результат их деятельности — антологии и сборники стихов, включая полные собрания сочинений, которые в виде литературной продукции обозначили масштаб, мировоззренческую и эстетическую позиции молодого поколения и определили активность творческой деятельности всех формальных и неформальных ячеек литературного экспрессионизма.