1.2 Позицию Агностицизм защищает и критический реализм.

Один из главных представителей этого направления, Сантаян утверждает, например, что познание носит принципиально символический характер и что самое большое, на что можно надеяться, - это окружить объект подходящей символикой, а затем, быть может, посредством удачного проникновения воображения (которое само по себе недостоверно), постичь сущность объекта. Согласно Сантаяне, убеждение в истинности познания коренится в конечном счёте в свойственной человеку животной вере. Эта, как и все другие многообразные современные ФОРМЫ АГНОСТИЦИЗМ, основывается на преувеличении отдельных сторон процесса познания, на игнорировании органической взаимосвязи мышления и предметно-практической деятельности.

Развивая поставленную немецким классическим идеализмом проблему активной природы познания, диалектический материализм подверг последовательной критике кантовский агностицизм. В работах К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина было показано, что действенность, "посюсторонность" мышления нельзя установить, оставаясь на точке зрения созерцательного подхода, что для этого необходимо рассмотреть само мышление как момент целостной предметно-чувственной деятельности человека, причём сам человек должен быть понят как исторически-конкретный общественный субъект. Тем самым обоснование истинности познания, доказательство соответствия между познанием и действительностью было перенесено из сферы умозрения в сферу практики. Если общественно-историческая практика позволяет человеку всё более увеличивать свою власть над природой, совершенствовать общественные отношения, развивать методы и средства мыслительной деятельности, то это значит, что познание всё более адекватно отражает действительность.

Глава 2

Суть Кантовской проблемы ВЕЩИ-В-СЕБЕ заключается в том, что при познании у нас нет гарантий в том, что приписываемые характеристики вещам являются их реальными предикатами, а не «свойственным нам способом [их] представления» (1,57). Ведь все воспринимаемые предметы «суть лишь явление, [которое] всегда имеет две стороны — одну, когда объект рассматривается сам по себе (независимо от способа, каким он созерцается, и именно потому свойства его всегда остаются проблематичными), и другую, когда принимается во внимание форма созерцания предмета, которую… следует искать не в предмете, а в субъекте, которому предмет является» (1,59). Например, у нас нет гарантий, что видимая синева является свойством самого неба, а не надетых на нас с рождения «синих очков», через и посредством которых мы воспринимаем окружающий мир (аналогия Рассела). Здесь и возникает интересующий нас вопрос о том, каковапервичная вещь, существующая в естественных условиях до всякого взаимодействия с познающим субъектом, т.е. вещь–в–себе (Ding an sich), а не вторичный результат ее наблюдения, т.е.вещь–для–нас.

В кантовских текстах нет четкого определения термина вещи-в-себе, более того значение этого термина неоднозначно в разных местах кантовских текстов [некоторые исследователи выделяют до четырех значений этого термина]. Для понимания кантовской мысли/терминологии следует четко отличать два используемых им «регистра» анализа: эмпирический и трансцендентальный. Вот его важнейшее замечание по этому поводу: «Трансцендентальное применение понятия в любом основоположении относится к вещам вообще и самим по себе, а эмпирическое — только к явлениям, т. е. к предметам возможного опыта» (1,187). Эта установка действует также в отношении самого термина вещь–в–себе, с чем и связана кажущаяся неоднозначность его употребления Кантом.

Сначала обратимся к эмпирическому модусу и выясним первичный, общий и, может быть, даже не специфически кантовский, смысл этого понятия. Здесь Кант наследует идущее от Аристотеля различение «secundum se (сами вещи) vs. secundum nos (вещи для нас)», связанное со значимым для него коперниканским переворотом, в результате которого видимое движение Солнца (secundum nos) было заменено на реальное движение Земли (secundum se). Итак, в опыте предмет первоначально дается с помощью чувственности в явление, но по убеждению Канта «явление не существует без того, что является» (1,22), т.е. за этим явлением должно существовать «нечто», некоторое основание, отличное от самого явления (1,330). Этим основанием и выступает вещь–в–себе. Тем самым «эмпирическое применение» (смысл) этого термина у Канта заключается в том, что вещь–в–себе выступает как пред–начальный момент нашего познавательного акта, т.е. средство аффицирования — «материя ощущений» (1,48) — нашей чувственности. Или же вещь-в-себе — это некий неопределенный предмет Х, выполняющий роль [эпистемологической] материи, которая в ходе познания оформляется априорными формами в вещь-для-нас.

[В КЧР Кант формулирует концепцию эпистемологического гилеоморфизма, описываемый формулой «познание = материя + форма». Познавательный же акт представляет собой иерархию синтезов, в результате которых сначала осуществляет переход от вещи-в-себе Х₀ как «многообразного [содержания] представлений» к ее чувственному образу Х₁ (фигурный синтез), потом — от образа Х₁ к рассудочному понятию Х₂, точнее, к протосуждению «Х₁ есть Х_2» (схематический синтез), и, наконец, завершается рассудочным синтезом субъектно-предикатного суждения, в котором соединяются уже два понятия «Х_2а (S) есть Х_2b (P)»].