Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Голдсмит У. История Англии.doc
Скачиваний:
0
Добавлен:
01.07.2025
Размер:
4.29 Mб
Скачать

Раздел V

Но пусть отважный заговорщик смотрит в оба; Там, у Царя Небес ведь с принцев спрос особый!

Драйден

(1684 г.) Потеря Шафтсбери, хотя и отдалила исполнение планов заговорщиков, но не сломила их. Был избран совет шести, куда входили Монмаут, Рассел, Эссекс, Хоуард, Элджернон, Сидней и Джон Хэмпден (внук своего великого тезки). Вместе с маркизом Аргайлом они составили руководство заговором. Кроме того, существовала разветвленная сеть подчиненных им конспираторов, которые тем не менее часто собирались вместе и вынашивали планы, совершенно неизвестные Монмауту и остальным лидерам. Среди этих людей были полковник Рамсей, старый республиканский офицер, подполковник Уолкот, человек той же закваски, помощник лондонского шерифа Гудинаф, --весьма честолюбивый и влиятельный в своей партии человек; независимый министр Фергюссон, а также несколько судей, чиновников и купцов Лондона. Впрочем, из них только полковник Рамсей и Фергюссон имели доступ к лидерам заговора. Эти люди на своих тайных собраниях выносили самые радикальные решения. Они предлагали подкараулить короля на его пути из Ньюмаркета и убить его. Вблизи этой дороги находилась ферма, принадлежащая одному из заговорщиков по имени Рамбл и носящая название Рай-хаус (Rye-house, т.е. ржаной дом, или амбар), откуда весь заговор получил название Амбарного (Rye-house plot).

В их планы входило: остановить на этом месте королевский экипаж и опрокинуть его на дорогу, а короля пристрелить через загородку. Однако в Ньюмаркетской резиденции короля случился пожар, в связи с чем Чарльз был вынужден выехать оттуда на восемь дней раньше, чем ожидалось. Этому обстоятельству приписывают его спасение.

Среди заговорщиков был некий Кейлинг, который арестовал было лорда-мэра Лондона, но обнаружив, что реализация заговора откладывается, решил искупить свою вину и заслужить себе прощение выдачей администрации плана заговора. Едва лишь полковник Рамсей и судья Вест узнали, что этот человек доносит на них, они тут решили спасти свои жизни ценою выдачи сообщников и явились с повинной к королю. Монмаут скрылся, а Рассел был отправлен в Тауэр; Грэю удалось спастись, но Хоуард был схвачен в тот момент, когда он пытался спрятаться в дымоходе. Вскоре были арестованы Эссекс, Сидней и Хэмпден, с чувством глубокой обиды узнавшие, что на них донес никто иной, как лорд Хоуард.

Первым был предан суду и приговорен к смертной казни Уолкот, вместе с которым отправились на плаху два его сообщникаХоуп и Роуз. Против них свидетельствовали Рамсей, Вест и Шеппард. Осужденные встретили смерть в раскаянии, признавая справедливость вынесенного им приговора. Следующая жертва была более значительной. Ей оказался лорд Рассел, сын графа Бедфорда, вельможа наделенный многочисленными достоинствами. Его привела к заговору убежденность в том, что герцог Йоркский намерен реставрировать католичество. Это был великодушный, добрый и очень смелый человек, весьма популярный в народе. Однако в те времена чем большими достоинствами обладал подсудимый, тем больше преступлений инкриминировалось ему судом. Главным свидетелем против него выступал лорд Хоуард, очень скверный человек, один из лидеров заговора, решивший спасти свою жизнь ценой позорного помилования на столь гнусных условиях. Он клятвенно утверждал, что Рассел был активным участником заговора. Правда, подобно Рамсею и Весту, Хоуард отметил, что Рассел не был посвящен в план убийства короля. Тем не менее суд, состоявший целиком из ревностных роялистов, после недолгого разбирательства приговорил Рассела к отсечению головы. Эшафот для приведения приговора в исполнение был сооружен на Линкольнз-инн-филд. Осужденный спокойно положил голову на плаху и она двумя ударами была отделена от тела.

Следующим предстал перед судом Элджернон Сидней, сын графа Лейстера. Ранее он воевал в парламентской армии против покойного короля и даже был назначен членом суда над ним, но отказался от этой сомнительной чести и даже открыто выступил против узурпации власти Кромвелем. После реставрации он отправился в добровольное изгнание, но затем, когда дела потребовали его возвращения, он обратился к королю с просьбой о помиловании и получил разрешение вернуться. Однако все его надежды, все его убеждения были устремлены к республиканским принципам. За свою обожаемую республику он ратовал в своих сочинениях, за нее боролся всю жизнь, за нее удалился в изгнание и все же отважился вернуться. Легко себе представить, сколь ненавистен был человек с такими принципами судьям, которые даже не довольствовались предоставленной им почти неограниченной властью, а зашли столь далеко, что нарушили закон в своем стремлении добиться его осуждения.

Лорд Хоуард был единственным свидетелем против Сиднея, а по закону требовалось не меньше двух. Поэтому с целью обеспечить еще одно свидетельство против него судьи пустились на весьма экстраординарную уловку. При обыске в кабинете Сиднея были найдены рукописные рассуждения о государстве, содержащие высказывания в пользу свободы, но ни в коей мере не подрывавшие государственные устои. С превеликой натяжкой некоторые из этих высказываний были истолкованы как изменнические. Напрасно он доказывал, что эти бумаги не являются свидетельством, что даже нельзя доказать, кто их писал; что даже если его авторство было бы доказано, то и в этом случае невозможно усмотреть криминал. Его защита была отвергнута. В этом пристрастном суде больше всего значило мнение главного судьи Джеффриса, человека жестокого и бесчеловечного, а он категорически настаивал на признании подсудимого виновным и на вынесении ему смертного приговора.

Едва ли можно вспоминать об ужасах этого царствования без содрогания. Такова была картина всеобщей греховности: с одной стороныдвор, погрязший в чувственности и кровавом терроре; с другойподданные, объятые смертельной враждой друг против друга, и на этом фонени единой партии, которая имела бы достаточно здравого смысла, чтобы сдержать этот поток всеохватывающей злобы и взаимного подозрения.

Вскоре суду был предан Хэмпден, но поскольку за ним не нашлось ничего такого, чтобы лишать его жизни, то он был приговорен к штрафу в сорок тысяч фунтов. Холлоуэй, купец из Бристоля, бежавший в Вест-Индию, был возвращен оттуда, приговорен к смерти и казнен. Та же судьба выпала на долю сэра Томаса Армстронга, бежавшего в Голландию. Лорд Эссекс, заключенный в Тауэр, был обнаружен в своей камере с перерезанным горлом. До сих пор не установлено, покончил ли он с собой или фанатизм того времени мог побудить на такое преступление каких-либо убийц, но это была последняя кровь, пролитая за участие в мнимых или реальных заговорах, не прекращавшихся на протяжении большей части этого царствования.

Весь этот период власть Чарльза была более абсолютной, чем власть любого другого монарха Европы, однако к счастью для народа она продолжалась недолго. Король был поражен внезапным припадком вроде апоплексического удара и, хотя ему пустили кровь, он протянул всего лишь несколько дней после этого и затем испустил дух на пятьдесят пятом году жизни и на двадцать пятом году своего царствования. Во время его болезни многие англиканские священники посещали его, но он проявил к ним полное равнодушие. В конце концов к нему были призваны католические священники, и он получил причастие из их рук2

Дополнение д-ра Пиннока

"Царствование Чарльза, которое некоторые историки самым нелепым образом изображают как наш "августианский век"3 на самом деле задержало прогресс классической литературы. Более того, небывалая распущенность нравов, допускаемая и даже приветствуемая при дворе, была даже более губительной для изящных искусств, чем все нелепицы религиозного исступления предыдущего периода." (Хьюм)

Епископ Бэрнет в своей "Истории нашего времени" пишет, что существовали весьма веские основания полагать, что Чарльз был отравлен. Он отмечает также, что с телом покойного короля обращались с совершенно непристойным пренебрежением; его похороны были весьма скромными; затраты на них были ниже, чем это подобает простому вельможе, не говоря уже о короле; не было ни прощальной церемонии, ни объявления траура.