Раздел IV

Гордыня, чувственность, тиранство и жестокость Сплелись в такой букет у короля, Что не понять, какой же из пороков Его монаршей волей управлял. Диббин

(1536 г.) Вскоре после этого были назначены новые расследования и свершились новые репрессии. Король проводил их с такой энергией и со столь сомнительной законностью, что менее, чем через два года он прибрал к рукам все церковные поместья и доходы. Число подвергшихся карам монастырей достигло 645, причем 28 из них возглавлялись аббатами, состоявшими членами парламента. В нескольких графствах было разрушено 90 колледжей, 2374 церкви и часовни, а также 110 госпиталей. Доходы от всех этих учреждений составляли 161 000 фунтов стерлингов, или около 1/20 национального дохода. Поскольку об этих реквизициях поползли самые противоречивые слухи, Генрих позаботился о том, чтобы все, кто мог быть ему полезными, или, наоборот, опасными в случае возникновения оппозиции, получили свою долю в награбленном. Он либо дарил часть конфискованных земель своим ближайшим придворным, либо продавал им эти земли по весьма низким ценам, либо обменивал даже на не очень выгодных для себя условиях эти земли на другие владения.

Взгляды Генриха были затем изложены в государственном акте, который из-за его ужасных последствий получил в народе название "кровавого статута". По этому закону каждый, кто устно или письменно отрицал пресуществление⁹, или утверждал, что церковь обоих типов является необходимой, или что священники имеют право вступать в брак, или что обет целомудрия может быть нарушен, или что тайные мессы не имеют смысла, или что тайные исповеди не нужны, объявлялся виновным в ереси и подлежал смертной казни через повешение или сожжение заживо, смотря по определению суда.

П оскольку народ в то время состоял, главным образом, из приверженцев Римской Церкви с одной стороны и приверженцев Лютера _— с другой, этот закон вкупе с предыдущими указами Генриха имел в виду как тех, так и других, открывая широчайшие возможности для преследования неугодных. И вскоре он дал свои ужасные плоды. Бэйнхем и Билни были сожжены за их оппозицию папству, а сэр Томас Мор и епископ Фишер были обезглавлены по обвинению в отрицании верховенства короля над всей церковью страны, т.е. за отказ признать справедливым "акт о верховенстве", направленный против папства.

Этим религиозно-политическим жестокостям предшествовала¹⁰, однако, жестокость совершенно иного рода, не связанная ни с политикой, ни с религией, но имевшая причиной просто королевский каприз. Анна Боллейн, королева, всегда стоявшая за реформацию, приобрела на этой почве множество врагов из противоположного лагеря. Они только и ждали подходящего случая, чтобы подорвать доверие короля к ней, и такой случай вскоре представился. Король пресытился к этому времени своею страстью. Ведь его влечение к ней определялось только жестокой похотью, которая быстро угасает после того, как наслаждение получено. Теперь он снова влюбился, если можно так проституировать это слово; теперь он томился желанием обладать Джейн Сеймур, которая незадолго до этого стала фрейлиной королевы.

Т ем временем враги королевы не теряли времени даром, воздвигая против Анны обвинения _— одно тяжелее другого. Герцог Норфолк, тайный приверженец старой религии, позаботился отыскать нескольких свидетелей, обвинивших ее в преступных связях с некоторыми незначительными придворными. В числе ее предполагаемых любовников назывались четыре имени: Генри Норриса, _— камердинера, Уэстона и Бриэртона, _— придворных королевской опочивальни, и Марка Смитона, музыканта. Вскоре все четверо предстали перед судом в Вестминстер- Холле. Смитон, которому было обещано прощение, если он сознается в преступной связи с королевой, дал себя уговорить, однако ни разу не предстал перед ней на очной ставке. Поэтому, когда его казнили вместе с остальными, то данное обстоятельство позволило ей снять с себя это обвинение. Норрис, который одно время был в большом фаворе у короля, тоже получил предложение спасти себе жизнь признанием в преступной связи с королевой и обвинением ее в измене королю, но с презрением отверг эту сделку и встретил смерть, настаивая на невиновности королевы и самого себя.

После этого королева и ее брат предстали перед судом пэров по обвинению в кровосмесительной связи, однако, какие доказательства этого преступления были им предъявлены, осталось неизвестным. Главным свидетельством против него, как говорили, было то, что кто-то видел, как он в присутствии нескольких лиц позволил себе облокотиться на ее кровать. Одно из обвинений против Анны заключалось в том, что она якобы говорила своим приближенным, что ее сердце никогда не принадлежало королю, что было квалифицировано как злословие против трона и нарушение закона, который гласил: "любое злословие против короля, королевы, или их детей является государственным преступлением".

Бедная королева, у которой, конечно же, не нашлось ни одного защитника в Совете, защищала себя сама, проявляя при этом как изрядное знание законов, так и замечательное присутствие духа; присутствующие не могли не признать ее невиновной. На все выдвинутые против нее обвинения она давала исчерпывающие, четкие и убедительные опровержения. Однако, власть и авторитет короля не подлежали контролю; она была признана виновной и приговорена к смертной казни через отсечение головы или сожжение заживо _— по усмотрению короля.

Утром того дня, когда была назначена казнь, приговор был смягчен и было объявлено, что она должна быть обезглавлена. После этого она послала за Кингстоном, хранителем Тауэра и, когда тот пришел, сказала: "Мистер Кингстон, я слышала, что меня еще не казнят до полудня, о чем я очень сожалею, так как я надеялась умереть к этому времени и освободиться от этой мучительной жизни." Хранитель хотел ее успокоить, заверяя, что боль будет весьма непродолжительной. Она отвечала ему: "Я слышала, что палач очень опытен," и, обхватив свою шею пальцами, добавила: "у меня ведь такая тонкая шея".

Когда ее отвели на эшафот, то не желая подвергать свою дочь Елизавету опасности, она постаралась не разжигать ненависти к ее палачам и довольствовалась признанием того, что идет на смерть, так как была приговорена по закону. Она никого не обвиняла и ничего не говорила о том, на каком основании была осуждена; она лишь сердечно помолилась за короля и назвала его " самым великодушным и благородным из принцев", сказав, что он всегда был для нее "добрым и милостивым повелителем", и что "если кто-либо сочтет нужным обсуждать ее дело, она желает ему предположить лучшее".

Анна была обезглавлена палачом из Кале, который был специально вызван оттуда как самый опытный и искусный палач Англии. На следующий же день после казни король женился на Джейн Сеймур. Его жестокое сердце ничуть не было тронуто злосчастной судьбой совсем недавнего предмета его нежнейшей привязанности. Он даже приказал парламенту дать ему развод с Анной Боллейн между приговором и казнью с тем, чтобы объявить свою единственную дочь от этого брака Елизавету незаконнорожденной, как он до этого поступил с Марией, _— единственной дочерью от его брака с Екатериной Арагонской.