3. Дипломатия бисмарка после 1871 года

После окончания франко-прусской войны Бисмарк пребывал в апогее славы. Господствующие юнкерско-буржуазные круги Германии превратили «железного канцлера» в своего кумира. Положение империи на международной арене выглядело основательным и германская дипломатия, казалось, могла радоваться достигнутым успехам исамоуспокоиться. Франция повержена в прах. Отношения с Австро-Венгрией можно было рассматривать как удовлетворительные. Со стороны Великобритании и России не было оснований ожидать вероятных осложнений. «Я скучаю… Все великие дела совершены. Империя создана. Враждебные коалиции легко предупредить. Охотиться на зайцев у меня нет никакого желания. Вот если бы можно было уложить крупного кабана — другое дело. Тогда я ожил бы», - говорил Бисмарк[2, 29]. Вполне понятно, что это была лишь шутка. Сам же Бисмарк в разговоре с Мольтке проговорился: «… Так что не волнуйтесь, Мольтке: я не бездельник, и у меня всем в Европе найдется масса всякой работы» [1, 252].

В действительности положение империи не являлось столь идиллическим. Вовсе не просто было предупредить возможность появления, пусть даже гипотетической, антигерманской коалиции.

Как уже отмечалось, позор Седана и аннексия Эльзаса и Восточной Лотарингии породили реваншистские настроения во Франции. В Австрии не было забыто поражение 1866 года и вытеснение австрийского влияния из немецких земель, что питало антигерманские настроения у части правящих кругов дуалистической монархии. В России имелась группа влиятельных политических деятелей во главе с канцлером A.M. Горчаковым, который считал германскую опасность очень серьёзной. Горчаков предполагал действовать в русле того, чтобы положить предел дальнейшему усилению Германии.

После образования Германской империи Бисмарк осознал стоящие перед ней актуальные задачи в области внешнейполитики. Он считал, что они вытекают из того, что Германия расположена в серединеЕвропы. Бисмарк указывал на опасности, которые грозят империи в связи с тем, что её границы открыты со всех сторон и легко поддаются нападению извне. Стремясь одолеть мучивший его «кошмар коалиций», Бисмарк сам создал коалицию, опираясь на которую он и проводил внешнюю политику Германии. До создания Германской империи он видел в лице Австрии такого же устойчивого врага Пруссии, как после создания II рейха он увидел в ней исторического союзника. С Францией он считал необходимым поддерживать добрые отношения до последнего акта воссоединения Германии, а после разгрома Франции и аннексии Эльзаса и Восточной Лотарингии он должен был считаться с ней, как с историческим врагом.

В течение двух десятилетий, со времени образования Германской империи вплоть до своей отставки, Бисмарк развернул энергичную деятельность в области внешней политики. Он сумел создать вокруг Германии большую и сложную систему группировок и союзов, перекрываемых к тому же другими комбинациями, которые создавались по мере необходимости. Как отмечал советский историк И.С. Галкин: «… создатель Германской империи фон Бисмарк стал усиленно работать над тем, чтобы окружить «сытую» Германию стеной дружественных союзов, ограждавших её мирное преуспеяние»[17, 189]. Он стремился застраховаться и перестраховаться в различных ситуациях, которые так же быстро возникали, как и сходили на нет. Бисмарк неоднократно утверждал, что после разгрома Франции и завершения воссоединения Германии он считал империю «насыщенной» и более не нуждающейся в войне.

Французская реакция всегда выдвигала лозунги реванша, чтобы укрепить свое положение внутри страны. Со своей стороны, Бисмарк мог использовать опасность реванша, постоянно грозившую западным границам Германии, для консолидации установленного режима и для непрестанного укрепления его основы – армии. В новообразованной империи юнкерство сохранило свое положение, а буржуазия не претендовала всерьез на власть. Буржуазия вместе с большей частью юнкерства поддерживала Бисмарка. С воссоединением Германии она получила широкий внутренний рынок. Как отмечал академик Ф.А. Ротштейн: «В отличие от юнкеров эти индустриальные магнаты сами не восседали в парламентах или министерствах. … Тузы капитала предпочитали заниматься своими делами и проводить свою политику за кулисами, в непосредственном общении с министрами и бюрократами» [14, 60].

Франкфуртский мир стал основой внешней политики бисмарковской Германии. Канцлер желал увековечить этот мир, так как он предоставлял Германии существенные привилегии в отношении Франции. Между тем мир, завершивший победу воссоединенной Германии над разгромленной Францией, ещё более обострил противоречия, уже ранее существовавшие между этими державами.

Таким образом, после Франкфуртского мира Бисмарк всегда мог быть уверен в том, что в лице Франции любой враг Германии может получить потенциального союзника. Это выдвигало перед ним новую задачу: ослабить внутренние силы Франции и изолировать её на международной арене. Отсюда вытекало его стремление предотвратить сближение между реваншистскими элементами Австрии и Франции. Отсюда же в большей мере проистекала и его борьба с католицизмом, который не только прикрывал партикуляристские элементы в самой Германии, но и мог способствовать сближению между антипрусскими элементами внутри Германии, с одной стороны, австрийскими и французскими реваншистами – с другой. В большей мере отсюда же происходило и его стремление укрепить отношения с Россией. В одном из писем 1888 года, полемизируя со сторонниками войны с Россией, Бисмарк утверждал, что миллионы русских, «даже если разделить их международными трактатами, так же быстро соединятся друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути. Это неразрушимое государство русской нации…» [15, 75]. Желание изолировать Францию и привело Бисмарка к необходимости поддерживать добрые отношения с царской Россией и габсбургской монархией. Таковы были внешнеполитические результаты осуществленной Бисмарком «революции сверху».

В своих мемуарах Бисмарк рассказывает, что ещё в разгар кампании против Франции он был озабочен укреплением отношений с Россией и Австро-Венгрией. Таким образом, он стремился не допустить возможного повторения коалиции трех держав: России, Австрии и Франции. Он раскрывает ещё одну затаённую мысль, которой он был занят уже тогда, - привлечь к будущему союзу монархических держав и Италию.

К этому же времени и относится попытка Бисмарка к более широкому политическому сближению с Англией, которая, надо признать, закончилась неудачей. Английское правительство ответило тем, что заняло весьма сдержанную позицию. После поражения Франции при Седане правительство Великобритании (тогда либеральное правительство Гладстона) не особенно ликовало по поводу решительных побед реакционной Пруссии. Но выступление в 1875 году, да ещё в сговоре с Россией министра иностранных дел в консервативном кабинете лорда Дерби, - это выступление для Бисмарка стало откровением: оказалось, что на Англию он может положиться до определенных пределов. Примерно тогда же Бисмарк заявил о том, что до тех пор, пока Англия не осознает, что своего единственного и надежного союзника на континенте она может обрести в лице Германии, добрые отношения с Россией имеют для Германии самую большую ценность.

Тогда Бисмарк выдвинул на первый план идею общности династических интересов трех восточно-европейских монархий. На этой основе он создал союз трех императоров – германского, русского и австрийского (1873 года)³. Это была временная комбинация, которую Бисмарк использовал для укрепления европейских позиций молодой Германской империи. В союзе трёх императоров Бисмарк стремился обеспечить международное положение Германии, сложившееся после Франкфуртского мира. Он стремился использовать не только свое политическое сближение с обеими империями, но и противоречия между ними. Не в меньшей мере он стремился использовать и более значительное противоречие между Россией и Англией, уже тогда развернувшееся на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Взирая с надеждой на Англию, он поддерживал близкие отношения и с Россией, заверяя её в искренней дружбе.

Создание австро-русско-германского союза явилось тем дипломатическим манёвром, которым Бисмарк рассчитывал предотвратить возможность и грозной коалиции – Австрии, Франции и России – и менее страшной, но всё же достаточно опасной двойственной франко-русской комбинации.

В то время дружба России необходима была Бисмарку для того, чтобы изолировать Францию, которая досрочно выплатила контрибуцию и приступила к укреплению собственной армии. Реакция, утвердившаяся во Франции после разгрома Парижской коммуны, стала готовиться к реваншу. В этой обстановке некоторые влиятельные военные и политические круги Германии, прежде всего Генеральный штаб, начали всерьёз думать о возможности новой, на этот раз превентивной войны против Франции.Мольтке, выступая в рейхстаге, признавал, что «плоды наших побед – это необходимость в течение 50 лет быть готовыми к войне» [14, 63]. К этому побуждало и стремление найти выход из экономического кризиса, который настиг Германию. Бисмарк не остался безучастным к подобным планам. Он считал, что выбор момента начала войны крайне важен для достижения конечной победы. «Государство, подобное Пруссии или Германии, - утверждал Бисмарк, - может подвергнуться нападению с трех или четырех сторон, и поэтому будет закономерно, если при определенных обстоятельствах это государство в наиболее выгодный для себя момент, упредив противника, само начнет против него военные действия» [12, 179].

Германское правительство и Большой штаб вовсе не собирались ожидать, пока реваншистские силы Франции будут в состоянии взять инициативу, военную и политическую, в свои руки. Они считали, что нужно упредить удар и в надлежащее время выступить первыми. «Враждебность Франции обязывает нас к тому, чтобы она оставалась слабой», - цинично заявлял Бисмарк и делал всё от него зависящее, чтобы она таковой оставалась [18, 470]. Мысль Бисмарка подтверждает и граф А.Ф. Орлов, посол России в Париже» в письме А.М. Горчакову от 29 апреля 1875 года: «… Бисмарк говорит себе, что Франция может возродиться из пепла, что в один прекрасный момент она может найти себе союзников, и рассуждает при этом приблизительно так, как рассуждал Катон между Первой и Второй Пунической войной. «Карфаген надо разрушить», - твердил римский цензор. «Францию надо задушить», - говорит себе германский канцлер.

Он знает, что война была бы для него лёгкой. … Тогда наступил бы час расплаты для Франции. Германия забрала бы себе небольшую территорию, но наложила бы на Францию многомиллиардную контрибуцию, разложив её выплату на двадцать или двадцать пять лет. В продолжение этого долгого срока на французской земле была бы расквартирована сильная армия, и фактически Франция в течение четверти века оставалась бы абсолютным вассалом Франции» [15, 290].

Весной 1875 года на Европу внезапно, как тяжелая туча, снова надвинулась опасность войны. В 1875 году французская палата приняла закон об усилении кадров мирного времени на 144 батальона, по одному дополнительному батальону на полк. Инспирируемая германская пресса подняла панический шум, изображая эту меру как подготовку немедленного нападения на Германию. Российский посол в Берлине Убри в письме А.М. Горчакову сообщал, что в разговоре с бельгийским послом Ж.Б. Нотомбом Бисмарк цинично заявлял: «Во всяком случае… пресса оказала большую услугу, забив большую тревогу относительно военных вооружений Франции и вытекающей отсюда опасности. Французское правительство знает, что за его действиями следят. Оно вынуждено сократить свои мероприятия или дать объяснения» [22, 173]. Военщина потребовала немедленного объявления войны, и само правительство запретом вывоза лошадей из страны под предлогом будто бы усиленной закупки их Францией подлило масла в огонь.

Вся эта шумиха была в значительной мере искусственной, поскольку германский Генштаб отлично знал, что французский закон ещё долго останется лишь на бумаге и никакой реальной опасности не представляет, кроме того, реальное значение реформы снижалось сокращением числа рот в батальоне с шести до четырёх. Образно говоря, французская шпага имела в то время не большую ценность, чем бельгийская. По словам бельгийского посла в Берлине барона Нотомба, у Франции не было «ни достаточной армии, ни офицеров, ни достаточного оборудования, ни линии обороны, которые находятся в руках немцев»[22, 173].

Но уже одна попытка французов в какой-то мере сравнять свои силы с германскими вооружёнными силами, приводила немецкую военщину в бешенство. Бисмарк пи всей «сытости» Германии готов был, при наличии благоприятной международной обстановки, повторить опыт франко-прусской войны. Но на этот раз он ошибся. Бисмарк потерпел неудачу из-за вмешательства А.М. Горчакова. В уже цитируемом письме графа Орлова князю Горчакову отмечалось, что: «В настоящее время французское правительство возлагает все надежды на благожелательность нашего августейшего монарха… Ваше (А.М. Горчакова. – Л.В.) пребывание в Берлине рассматривается как счастливое предзнаменование и как признак мира» [15, 290].

Бисмарк понял, что в случае войны с Францией Германия больше не сможет рассчитывать на нейтралитет России. Весной 1875 года встретились два императора – Александр II и Вильгельм I. Кайзер заверил российского императора об отсутствии у Германии агрессивных намерений в отношении Франции. Результатом указанных переговоров стало то, что в мае А.М. Горчаковым из Берлина была разослана шифрованная циркулярная телеграмма российским посольствам и миссиям. В тексте телеграммы извещалось о прекращении напряженного положения в Европе. Однако, содержание этой телеграммы попало в печать в несколько искажённом виде. Вместо слов «сохранение мира обеспечено» было напечатано «теперь мир обеспечен». Это следовало понимать так, что именно усилия российской дипломатии, прессинг со стороны Александра II и Горчакова помогли сохранить спокойствие Европы и предотвратить вторичный разгром Франции [23, 487].«Военная тревога» 1875 года стала серьезным дипломатическим поражением Германии и важным шагом на пути к охлаждению в германо-российских отношениях. «Бисмарк так рассердился, что удалился в Варцин и прожил там безвыездно почти шесть месяцев, втайне раздумывая, как отплатить России» [27, 305].

Самое неприятное заключалось в том, что почти одновременно с Россией по аналогичному поводу произошло и дипломатическое вмешательство Англии. Таким образом, вместо желанной изоляции Франции обнаружились симптомы возможной изоляции Германии, в случае, если она предпримет новую войну. Было ясно, что союз трех императоров – группировка, на которую Бисмарк пытался опереться, - дал трещину. Союз трех императоров поддерживался ещё до 1887 года, но начало развалу союза было положено в 1875 году в связи со сложностями, возникшими на Балканах из-за восстания в Боснии и Герцеговине.

Весьма характерной иллюстрацией начинающегося развала Союза трех императоров является позиция, занятая Бисмарком накануне Берлинского конгресса, подводившего итоги русско-турецкой войны 1876-1877 годов. 6 июня 1878 года Англия и Австро-Венгрия заключили соглашение о совместных действиях на конгрессе против России. «Бисмарк, канцлер Германской империи, некоторое время делавший вид, будто он заинтересован в сотрудничестве с Россией, теперь переметнулся на сторону Англии, Неожиданно он выступил с двухчасовой речью на заседании рейхстага, в которой занял определенно антирусскую позицию. Он готов был действовать в роли «честного маклера», чтобы добиваться от России удовлетворения английских требований» [20, 332]. Вообще, для Бисмарка было присуще если не враждебное, то равнодушное отношение к судьбам балканских славян. Он пытался распоряжаться их судьбами, «как пешками на шахматной доске европейской политики» [20, 335].

Характеризуя позицию Бисмарка на Берлинском конгрессе, дореволюционные исследователи отмечали: «Для всякого очевидно, что если бы Бисмарк выступил не в роли «честного маклера», а в роли стойкого и испытанного друга России, отплатил бы ей услугой за 1870 год, то дела приняли бы совершенно иной оборот. Сам Бисмарк это сознавал, да не мог не сознавать, потому что он же готовил дипломатическое поражение России» [27, 306].

К финалу 1870-х годов, в связи с усилившейся борьбой европейских держав за раздел мира, международная обстановка стала еще более сложной, отношения стали еще более противоречивыми, а политических «забот» у Бисмарка стало ещё больше. Стремясь по возможности приглушить реваншистские тенденции во Франции, Бисмарк начал поддерживать активную колониальную экспансию французской буржуазии. Он знал, что на этом пути Франция столкнется с Англией (в Индокитае, а главное – в Египте) и с Италией (в Тунисе). Как отмечал В.М. Хвостов: «Канцлеру хотелось занять Францию такими проблемами, которые обострили бы её отношения с другими державами» [13, 61]. Но одновременно он поддерживал и Англию, и Италию как колониальных соперников Франции. Ещё ранее он начал подталкивать к активным действиям на Ближнем Востоке царскую Россию и габсбургскую Австрию. Но здесь он, однако, старался не довести дело до войны. Он считал, что взаимное соперничество этих держав чревато для Германии серьёзными опасностями. Он никогда не страдал иллюзиями на счёт того, что Австрия в единоборстве с Россией вряд ли сможет оказаться победительницей. Но он опасался, что в случае победы России над Австрией Германия, в известной мере, может попасть в зависимое положение от своей восточной соседки. Поэтому он всеми фибрами души не желал допустить поражения Австро-Венгрии. В ней он видел противовес России. Вместе с тем он не отказывался от мысли воспользоваться и другим противовесом - Англией. Вообще Бисмарк, в известной степени, симпатизировал Дизраэли. Как отмечал английский историк Брюс Уоллер в книге «Бисмарк на перепутье», Бисмарку, очевидно, нравился Дизраэли, но не столько его эффектной ролью его на Берлинском конгрессе 1878 года, сколько деловым подходом к закулисным переговорам и захватом Кипра. Это было дополнительным признаком заинтересованности Англии в европейских делах и шагом на пути к разделу Османской империи, чего хотелось Бисмарку [20, 338-339].

Бисмарк находился в лавировании между всеми этими противоречивыми интересами главнейших европейских держав, но при точном учёте своих собственных политических интересов. Нарастание всех этих антагонизмов не позволило Бисмарку далее продолжать его прежнюю политико-дипломатическую линию. Перед Бисмарком встал вопрос: комуотдать предпочтение? Его дипломатический взгляд остановился на дуалистической Австро-Венгрии.

Бисмарк добился подписания в 1879 году союзного договора с Австро-Венгрией, которой гарантировал вооруженную помощь в случае войны с Россией. Со своей стороны Австро-Венгрия, предоставляя Германии, помощь в случае войны с Россией, обязалась соблюдать нейтралитет, если бы война вспыхнула с Францией. Договор, умышленно заостренный против России, был явно неприемлем для Вильгельма. Чтобы сломить сопротивление кайзера, по возвращении из Вены 26 сентября 1879 года, Бисмарк созвал прусский совет министров и получил от своих коллег согласие на коллективную отставку, в случае если союз с Австро-Венгрией не будет заключён. В конце концов, император сдался: 7 октября договор был подписан в Вене австро-венгерским министром иностранных дел графом Г. Андраши и германским послом князем Г. Рейсом.

«Заключив в 1897 году союз с Австрией он (Бисмарк. – Л.В.), он стремился поочерёдно присоединить к этому союзу все другие государства, не тяготевшие ни к Франции, ни к России. Румыния, Сербия, Греция, Турция, Испания, Англия, Швеция и Норвегия прямо или косвенно приглашались присоединиться к «лиге мира». Представители этих государств совершали паломничество в Берлин, желая по возможности дороже продать свою дружбу германскому имперскому канцлеру. Делая вид, что он поддерживает дружественные отношения с Россией, он на деле собирал против нее все доступные ему силы и, где не мог заручиться прямым союзом, старался по крайней мере обеспечить дружественный нейтралитет» [27, 306].

Подводя известную черту, можно сказать, что Бисмарк упорно стремился отвратить опасность войны с Россией, которая неизбежно для Германии превратилась бы в войну на два фронта.

Ослабевший союз трех императоров в 1881 году (18 июня) подкрепляется австро-русско-германским договором о взаимном нейтралитете этих держав, если одна из них подвергнется нападению четвертой, в частности в случае нападения Англии на Россию или Франции на Германию. Поддержка Бисмарка, полученная благодаря соглашениям 1881 года, давала России свободу рук в Азии и в Туркестане. Помимо этого, рассчитывая на помощь Бисмарка, Россия надеялась ограничить притязания Австро-Венгрии. Поэтому, начиная с весны 1884 года, Н.К. Гирс, сменивший А.М. Горчакова на посту руководителя российского внешнеполитического ведомства, всячески подталкивал Александра III к продлению Союза трёх императоров.

27 марта 1884 года в Берлине был подписан протокол, продлевавший соглашение 1881 года сроком еще на три года, а в сентябре 1884 года состоялась торжественная и символическая встреча глав России, Германии и Австро-Венгрии. Однако противоречия между участниками союза продолжали обостряться, и, пожалуй, только конфликт между Россией и Великобританией поддерживал едва теплящуюся жизнь в этом союзе [23, 493].Больших исторических перспектив у этого договора практически не было. Уязвимое место австро-русско-германского договора 1881 года заключалось в том, что «согласие» трёх императоров могло держаться до тех пор, пока не обострятся вновь австро-русские противоречия, постепенно смягчавшиеся после окончания русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов. Иначе говоря, соглашение трёх императоров оставалось прочным постольку, поскольку ситуация на Ближнем Востоке оставалась более-менее спокойной.

Уже отмечалось, что добиваясь изоляции Франции, Бисмарк поощрял Италию в конкуренции с Францией, поддерживал её притязания на захваченный Францией Тунис. Одновременно канцлер способствовал приглушению итальянских претензий на Триест и Трентино, которые принадлежали Австро-Венгрии. Как отмечал В.М. Хвостов, Бисмарк чуть ли не пинками загонял Италию в свой политический лагерь [18, 180]. Своим главным противником Австро-Венгрия считала не Италию, а Россию. Это позволило Германии, Италии и Австро-Венгрии в 1882 году подписать «Тройственный союз» сроком на пять лет. Бисмаркув очередной раз удалось получить то, что ему было необходимо: обязательство Италии поддержать Германию в случае нападения на неё со стороны Франции (на Австро-Венгрию подобное обязательство не распространялось). Если бы Франция напала на Италию, то ей должны были помочь оба союзника. Если бы кто-то из участников договора подвергся нападению сразу двух великих держав, ему оказывалась военная помощь. Если бы один из участников сам напал на кого-либо, ему обеспечивался благожелательный нейтралитет со стороны обоих партнеров. В особых заявлениях подчеркивалось, что положения договора не должны считаться направленными против Англии. В своих мемуарах Бисмарк указывает, что «Тройственный союз - это стратегическая позиция, которая ввиду опасностей, угрожавших нам в момент его заключения, была благоразумной и при тогдашних обстоятельствах достижимой» [12, 230].

Бисмарк, в целом, мог быть доволен достигнутыми результатами своей внешней политики.Он, по возможности, обеспечил империю против угрозы со стороны Франции и превратил Германию в центр системы союзов, которую надлежало поддержать и, может быть, при стечении благоприятных обстоятельств, даже расширить. Авторы многотомной «Истории Европы» пишут: «… в итоге многолетних усилий так организовал «германский мир», систему блоков, которая, по замыслу Бисмарка, должна была гарантировать не только безопасность, но и гегемонию Германии на Европейском континенте. Соотношение сил в Европе всегда находилось в центре внимания «железного канцлера», проводившего «классическую» континентальную политику, а все его действия вне Европы, когда он старался отвлечь экспансионистские устремления великих держав на периферию, носили для него вспомогательный характер» [23, 414].

Господствующие классы Германии стали проявлять особый интерес к колониальным проблемам с конца 1870-х годов. В итоге,в 1882 году создается германский колониальный союз. Главной задачей общества являлась пропагандистская и организационная подготовка основания колоний частными обществами. Но представители крупных деловых кругов настаивали на проведении внятной государственной колониальной политики и не спешили расставаться со средствами, которые могли быть вложены в колониальные мероприятия сомнительного свойства. Изначально имелась в виду Южная Океания, где в 1860-1870-х годах сложилась зона германских интересов, располагавшаяся в районе архипелага Самоа. Как пишут авторы «Истории Европы»: «В 1879 г. Германия заключила договор с Самоа, создавший благоприятные условия для экономической эксплуатации островов немецкими фирмами, а имперский военно-морской флот приобретал здесь свой опорный пункт» [23, 581].

В начале 1880-х годов Бисмарк встал на путь активной политики колониальных приобретений, главным образом посредством предоставления охранных грамот германским подданным, занимавшимся судоходством и заморской торговлей. Первой германской колонией стала местность Ангра-Пекена в Юго-Западной Африке. Бременский торговец табаком Адольф Людериц отправил судно в Юго-Западную Африку. Его уполномоченный Фогельзанг высадился в апреле 1883 года в бухте у Ангра-Пекены и приобрел у вождя готтентотов бухту Ангра-Пекена с прилегающей областью за 80 английских фунтов и 200 старых ружей. Он основал здесь торговую факторию.

Людериц, смотревший на себя, как на преемника прав готтентотского вождя и как на властителя как на властителя купленной им территории, просил в августе 1883 года, чтобы Ангра-Пекена была взята под защиту Германской империи, так как уже в тот момент притязания Людерицаоспаривалось несколькими англичанами из Капской колонии.

Британское правительство отправило для расследования дела канонерскую лодку «Боадисиа» в Ангра-Пекену. Командир британского судна, увидевший развивавшийся уже там германский флаг, имел продолжительную беседу с А. Людерицем, основавшим колонию и подробно обосновавшим свои права. Британское судно, ничего толком не выяснив, покинуло Ангра-Пекену.