Развернутое растерянно-патетическое возбуждение

Развернутое растерянно-патетическое возбуждение вряд ли мы сможем наб­людать в полной красе, так как современные нейролептики прерывают динамику развития кататонического синдрома. Именно так и случилось у нашей героини. Спустя несколько дней после описанной сцены не только патетики, но и элемен­тов кататонии не осталось и следа. В завершении сей темы необходимо, с пози­ции психопатологии Ясперса, оценить эти нарушения. Конечно же, большая их часть в двигательной сфере относится к объективным нарушениям психической жизни. Психиатр может объективно, своими органами чувств, фиксировать вы­чурные позы, напряжение мышц, восковую гибкость, симптомы хоботка и воз­душной подушки. Пожалуй, из всех нарушений психики именно нарушения дви­гательной сферы наиболее точно можно объективизировать, в том числе, как в нашем случае, снять на пленку.

Расстройства влечений — такие нарушения, которые на пленку не снимешь. Они — внутренние переживания человека, они «выходят» в мир уже в виде фина­ла, результата, и в качестве финала их, конечно, тоже можно зафиксировать, но отказ от еды, кража, «охота к перемене мест», садистские или мазохистские дейс­твия могут происходить от самых разных причин, и без проникновения во внут­ренний мир человека невозможно правильно оценить суть этих нарушений. Итак, влечение — это сильная склонность к чему-либо или кому-либо. В руковод­стве по общей психопатологии Г.В. Морозов и Н.Г. Шумский под влечением по­нимают «независимое от сознания субъективное переживание потребности, сти­мулирующее деятельность человека и придающее ей направленность». Особенно важны для психиатра импульсивные влечения - такие стремления и побуждения, которые появляются внезапно, независимо от сознания, подавляют все иные по­буждения и стремления и подчиняют себе все поступки и все поведение человека. Чаще всего такие стремления реализуются без какой-либо борьбы или сопротив­ления, воспринимаясь больным как нечто чуждое, болезненное, т.е. мы можем констатировать, что в определенной степени сохраняется критическое отноше­ние к этим стремлениям и действиям. Последнее скрыто от непосредственного восприятия психиатра. Мы, наблюдая за поступками пациента, за реализацией его импульсивного влечения, не можем только по клиническим проявлениям этой реализации знать, как относится больной к совершаемому им, не можем знать, пытался ли хоть в какой-то степени этот человек противостоять своему па­губному влечению, была ли в этом конкретном случае борьба мотивов. Зачем же

нам это знать? Некоторые из импульсивных влечений, особенно в сексуальной сфере, могут носить не просто опасный характер, а заканчиваться тяжелейшими криминальными действиями, вплоть до убийства. Такие действия становятся предметом экспертного исследования, и вот тут-то особо важно понять эксперту, осознавал ли человек пагубность своего влечения, понимал ли последствия реа­лизации своих стремлений. Узнать это мы можем только из рассказа самого чело­века, его показаний следователю или на исповеди священнику. Но можно ли до­верять безоговорочно тому, что сам о себе рассказывает человек, совершивший тягчайшее преступление? На этот вопрос не существует однозначного ответа. Как правило, совершив действие, больной после реализации импульсивного влече­ния испытывает душевное облегчение, успокоение, иногда — слабость и упадок сил. Импульсивные влечения довольно ярко описаны в литературе, в том числе и художественной. Одно из редких и давно известных — пиромания. Пиромания - импульсивное стремление к поджогам. Существует различное отношение пиро­манов к содеянному. Некоторые, совершив поджог, наблюдают издалека за горя­щим домом, сараем, помойкой, стогом сена, кучей макулатуры, свалкой исполь­зованной авторезины. Другие не только не успокаиваются с момента начала по­жара, но, наоборот, становятся крайне деятельными, у них поднимается настроение, вплоть до экстаза, они энергично участвуют в тушении пожара, об­суждают это экстраординарное событие с зеваками. Самое важное для психиат­ра — уметь отличать пироманию от целенаправленного поджога. Давайте вспом­ним для примера похождения свиты булгаковского Воланда.

«...Бегемот поджег сначала квартиру 50 бис, затем кондитерский прилавок и напоследок писательский ресторан, по прозванию «Грибоедов», а заодно и помеще­ние редакции. М. Булгаков мастерски описывает не просто факты совершения под­жога, а мотивы и причины. Это не были похождения веселящихся пироманов, а сле­дующие один за другим акты возмездия «той силы, что вечно хочет зла и вечно совер­шает благо»: «Тогда огонь! — вскричал Азазелло. — Огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем. — Огонь! — страшно прокричала Маргарита... Аза­зелло сунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджег скатерть на столе. — Гори, гори, прежняя жизнь!— Гори, страдание! — кричала Маргарита».

Мы понимаем, что герои М. Булгакова вовсе не пироманы. А как же поступа­ет пироман? Его цель ни устранение прежней жизни, ни месть кому-либо, ни ре­шение конкретной задачи с помощью огня. Для него целью огня является сам огонь, само действие. Точно также обстоит дело и с клептоманией — импульсив­ным влечением к воровству. Кражи лишены какого-либо смысла или корыстных целей. Мы должны помнить, что цели при криминальном воровстве могут быть не чисто корыстными, т.е. не только приобретением материальных ценностей. Вернее, ценности могут быть опосредованными.

Однажды на «телефон доверия» позвонила испуганная мать двенадцатилетнего мальчишки. Он воровал из дома шоколадки, которые, в свою очередь, украл на шоко­ладной фабрике его отец. Он воровал их, чтобы затем раздать дворовым ребятам. Таким способом он поднимал свой личный авторитет среди дворовой компании. И, конечно же, это — не клептомания.