§ 7. Горячий

и судьбоносный март

В обстановке крайнего, обретающего все более опасные черты противостояния Рос­сии и Союза шла под­готовка к референдуму, который, как предполагалось, должен был решить судьбу СССР. Постановление о про­ведении референдума принял IV съезд народных депутатов Союза еще в де­кабре 1990 года. Верховным Советом вопрос был сформулирован так: «Счи­таете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федера­ции равных суверенных республик, в которой будут в полной мере гаран­тированы права и свободы человека любой национальности?» Ответ требо­вался однозначный: «да» или «нет». В преддверии референдума разверну­лась беспрецедентная пропагандист­ская кампания как в поддержку этой акции, так и против.

Союзное правительство и его офи­циальные средства массовой информа­ции в ответе «да» видели реальную основу для предотвращения распада державы, тот выбор народа, на кото­рый можно будет опереться в борьбе с сепаратизмом наиболее строптивых республик. Активно обсуждался воп­рос, что же дал союз народов, обра­зовавшийся после Октябрьской рево­люции, каждому из них и государству в целом. Подчеркивалось, что все ре­спублики накопили огромный индуст­риальный, научно-технический и кад­ровый потенциал, сложилась единая многонациональная культура. Во всех сферах бытия достигнута такая высо­кая степень интеграции, что намере­ние расчленить данный организм бу­дет попросту означать попытку резать по живому. Сформировавшаяся уни­кальная цивилизация стала итогом не только последних 70 послеоктябрьских лет, но многовековых совместных уси­лий народов, проживавших и прожи­вающих как на территории бывшей Российской империи, так и СССР. Распад такого мощного государства будет неизбежно чреват трагическими последствиями глобального масштаба и не обойдется без большой крови.

За целостность страны в рамках бывшей Российской империи выступа­ли и патриотические движения, не разделявшие коммунистических идей и настроенные оппозиционно к суще­ствующему режиму. Однако они были против референдума, считая, что воп­рос о судьбе великого государства и миллионов соотечественников нельзя ставить на кон, разыгрывать по прин­ципу «орел или решка». Сам по себе этот небывалый в истории замысел расценивался как нечто кощунствен­ное и до срока убивающее государство, которое хотя и находилось в кризисе, но еще не было упразднено как субъ­ект международного права.

В соответствии с этой позицией промелькнувшая в только что опуб­ликованном (9 марта 1991 г.) новом проекте Союзного договора формула «Союз суверенных государств» пред­полагала упразднение единого госу­дарства, замену его суммой террито­рий, объединенных главным образом

Явственными интересами, возможно военными, но лишенных того, что составляет душу государства, — культурно- исторических связей, общности привычек, традиций, психологического климата, семейных связей и т. п. такая «модель» Союза заведомо взрывоопасна и утверждать ее через референдум, т. е. придавать статус легитимности, — значит неизбежно взорвать все заложенные в ней «минные поля». Не «обновленному Союзу» откроет двери референдум, но хаосу са­моопределений, территориальных переделов и жестоких гражданских конфликтов.

И все же наиболее непримиримыми противниками референдума выступают демократические движения во главе с «Демроссией». Поскольку вопрос о проведении референдума был уже разрешен, то их пропагандистская компания строилась на призывах к населению сказать «нет» Союзу. Демократические лидеры опровергали аргументы официальной пропа­ганды о преимуществах совместного проживания республик в рамках Co­юза, называя, в частности, утверждение об угрозе распада сложившихся хозяйственных и прочих связей набившей оскомину неправдой». Нам нужна, поясняли они, не тесная ком-палка, а обустроенный дом для каждого народа, что не может дать Союз, так как коммунистический режим преступно тратит национальные богатства на выполнение так называ­йте «интернационального долга» (Куба, Вьетнам, Эфиопия, Ангола и др.), его экономика не эффективна, а подлинные преобразования консервативный Центр не способен и не пойдет. Сохранение Союза по «схеме Горбачева» будет означать закрепление тоталитарной системы с неравенством республик, а значит, опять Союз будет процветать за счет России. Отсюда и «нет» Союзу. Правда, постоянно шло уточнение, что Россия, конечно, за Союз, но не такой, какой навязыва­ется Центром. Она за коренное его обновление, которое должно идти «снизу», на условиях, выдвигаемых республиками. А вот референдум про­водится в расчете на то, чтобы полу­чил поддержку «сценарий», предпола­гающий сохранение унитарной сути Союза.

Борьба двух политических тенден­ций, персонифицированная в проти­востоянии лидеров СССР и РСФСР) в канун референдума обернулась па­радоксальной формулой: голосовать за Союз — значит, за Горбачева, против Союза — значит, за Ельцина.

17 марта 1991 г. первый в истории страны референдум по вопросу о со­хранений СССР как обновленной фе­дерации равноправных суверенных ре­спублик состоялся. В нем приняло участие 148 млн. 574 тыс. 606 человек, или 80,0% имеющих право участво­вать в референдуме. Из них за сохра­нение Союза высказалось 113 млн. 512 тыс. 812 человек, или 76,4% от при-.нявших участие в голосовании. «Нет» сказали 32 млн. 303 тыс. 977 человек, или 21,7%.

По Российской Федерации эти по­казатели выглядели лишь немногим иначе. В голосовании приняло участие более 75% имеющих на это право, за сохранение Союза высказались 71,34%.

Российский референдум имел и свою примечательную особенность. В бюллетенях россиян наряду с «гам­летовским вопросом» — быть или не быть Союзу? — имелся и еще один вопрос: о президентской форме прав­ления. Нужен ли России президент?

Это тоже предстояло решить всена­родно. Почти 70% (а точнее, 69,85%) россиян, пришедших на референдум, высказались за введение поста прези­дента. Против — 28%. Число поло­жительных ответов от «списочного со­става граждан», имеющих право голо­са, составило 52,4%. Это особенно су­щественно, так как для решения воп­роса, имеющего конституционный ха­рактер, была необходима поддержка более половины всего населения.

Впрочем, за средней цифрой в це­лом по федерации скрывалась доволь­но пестрая региональная картина. Ес­ли в крупных промышленных городах, таких, как Москва, Ленинград, Свер­дловск, процент высказавшихся за президентскую форму правления был выше названных средних цифр, то глубинная Россия оказалась значи­тельно сдержанней. Против проголо­совали в Амурской, Астраханской, Ка­лининградской, Тюменской, Читин­ской и некоторых других областях. Не поддержали идею президентства в России 14 из 16 ее автономных ре­спублик, в том числе Башкирия, Бу­рятия, Кабардино-Балкария, Карелия и ряд других. А в Татарстане, Чече­но-Ингушетии и Северной Осетии го­лосования вообще не проводили.

Итоги референдума 17 марта за­рубежная пресса оценила как убеди­тельную победу М. С. Горбачева и од­новременно триумф Б. Н. Ельцина. Это следовало понимать так, что ре­ферендум не разрешил главного про­тиворечия «Россия — Союз», ибо вве­дение российского президентства обе­щало Центру новые серьезные про­блемы, отягощенные еще и личным соперничеством Горбачева и Ельцина. Хотя на российском референдуме речь шла о введении президентской формы правления в принципе, но мало кто

в политической игре

сомневался, что реальная фигура бу­дущего президента это именно Б. Н. Ельцин.

К весне 91-го российское руководство находилось у власти около года. И хотя власть эта, по ее мне­нию, была скована по рукам и ногам интригами Центра, тем не менее в обществе уже ставился вопрос и об ее ответственности за про­должающееся углубление кризиса, прежде всего в социально-экономиче­ской сфере. Национальный доход Рос­сии за год уменьшился на 21 млрд.руб., инфляция подскочила на 17,5%, заметно снизился жизненный уровень россиян, ситуация в сельском хозяйстве угрожала близкой бескор­мицей. В такой обстановке и прозву­чало уже упомянутое «Заявление ше­стерки» с требованием созыва внеоче­редного съезда народных депутатов и отчета на нем Председателя Верхов­ного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина. Поскольку требование исходило глав­ным образом от депутатской группы «Коммунисты России», в демократических кругах это было расценено (и, разумеется, не без оснований) как на­мерение коммунистов сместить Б. Н. Ельцина с его поста. Инициа­торы созыва съезда такую цель отри­цали, подчеркивая, что речь идет не о решении персонального вопроса, а о политической линии. В любом слу­чае в демократической среде возник­шая коллизия не воспринималась ина­че как «заговор коммунистов».

С новой силой вспыхнувшая на этой почве борьба достигла критиче­ской отметки 28 марта, в день откры­тия III Внеочередного съезда народных депутатов РСФСР. Намечались гран­диозные манифестации и митинги «в защиту Ельцина». Москва бурлила. На улицах появилась военная техника, солдаты Советской Армии и внутренних войск, усиленные наряды милиции.

Правительство СССР, запретившее ведение в Москве с 26 марта по 15 апреля всех массовых политических мероприятий, объясняло эту меру необходимостью предотвращения возможных эксцессов под воздействием митинговой стихии. Противоборствующие стороны вновь были на грани опасного уличного столкновения, всегда череватого кровью. В итоге крупно­масштабные митинги на Манежной и Красной площади не были допущены, но по призыву «Демократической России» на Арбатской, Пушкинской, Маяковской площадях они состоялись, собрав около 50 тыс. участников. Смысл выступлений — в поддержке линии Председателя Верховного Совета РСФСР, идеи президентства в России. Звучали ставшие уже традиционными призывы к отставке Президента СССР, отстранению от власти КПСС. В целом акции завершились без серьезных инцидентов, хотя на Тверской и отмечались факты вступления сил правопорядка «в соприкосновение с демонстрантами, среди которых было немало лиц в состоянии алкогольного и наркотического опья­нения.

Крайне возбужденной атмосферой отмечалось начало работы съезда, страсти кипели вокруг факта появления войск на улицах Москвы. Звучали заявления о том, что «съезд арестован», что невозможно работать под дулами автоматов», «на осадном положении». Съезд прервал работу, к утру следующего дня по его тре­бованию войска были выведены из города.

К этому времени достигла своего девятого вала «бегущая волна» шахтерских забастовок, начавшихся еще ; в первых числах этого поистине «го­рячего марта». Размах забастовок ра­нее еще не достигал таких размеров. Только в Кузбассе к началу работы съезда бастовало 46 угольных пред­приятий. И если, к примеру, подо­бные забастовки 89-го года наносили главным образом многомиллиардный денежный ущерб прежде всего самой угольной отрасли, то забастовки 91-го года уже потрясали основы отраслей, следующих за горняками в техноло­гической цепочке: металлургия, энер­гетика, химия... а там на очереди — машиностроение. Катастрофа нависа­ла над всем народным хозяйством. В том же Кузбассе остановились бо­лее 20 доменных печей, на грани остановки оказались крупнейшие ме­таллургические, коксохимические за­воды.

Но именно это и служило соблаз­нительным аргументом для того, что­бы вбросить в политическую игру столь весомый козырь, как «шахтер­ская карта». В борьбе с коммунисти­ческой «шестеркой» это был неотразимый демократический «туз». Да, шахтерская забастовка марта 1991 г. была до предела политизирована. Хо­тя экономические требования присут­ствовали и подлинной причиной их протеста была тяжелая социально-экономическая ситуация, однако в дальнейшем забастовка усилиями де­мократической прессы, функционеров «Демроссии», вожаков из рабочих ко­митетов была переведена на полити­ческие рельсы. Зазвучали знакомые требования отставки Президента СССР, Кабинета В. С. Павлова, из­гнания парткомов с предприятий и I т. п.

Предложение о проведении заба­стовки было принято на пленуме дви­жения «Демократическая Россия», одобрено частью депутатского корпуса РСФСР. Цели и задачи забастовки поддержал и Б. Н. Ельцин, который предложил шахтерам переходить под юрисдикцию России, обещая скорую экономическую самостоятельность.

Активно работали в шахтерских коллективах некоторые российские де­путаты, призывая шахтеров к продол­жению забастовки вплоть до удовлетворения политических требований.

Под воздействием этих внешних факторов и разыгрывалась главная ин­трига съезда: произойдет ли углубле­ние раскола среди парламентариев в связи с противоположными оценками причин политического и социально-экономического кризиса, а также воз­можных способов выхода из него, или же парламентарии найдут приемле­мые решения, встав на путь конст­руктивных компромиссов?

Противников Б. Н. Ельцина как инициаторов «навязанного съезда» об­винили в неконструктивном характере критики, в отсутствии позитивной программы выхода из кризиса, хотя программа «Коммунистов России» на­ходилась у депутатов на руках, были антикризисные предложения и в со­докладе В. Б. Исакова, одного из ав­торов «Заявления шести». Однако со­отношение сил на съезде складывалось не в пользу оппозиции.

Конфронтация по линии «демократическое крыло» съезда (вместе с Б.Н. Ельциным) и групп «Коммунисты России» и «Россия» (их возглавляла «шестерка» авторов Заявления) вершилась недвусмысленной победой первых, когда из рядов коммунистов последовало предложение о нецелесообразности перемены руководства Верховным Советом, а в принятии постановлении «О политическом социально-экономическом положении РСФСР и мерах по выходу из кризиса» фактически одобрялся прово­димый правительством курс. Развивая успех, Б. Н. Ельцин вы­ступил с заявлением, в котором по­требовал для себя дополнительных полномочий, которые бы осуществлялись вплоть до избрания Президента РСФСР. Речь шла о том, чтобы Пред­седатель Верховного Совета мог издавать обязательные для исполнения на территории РСФСР распоряжения, включая введение мер чрезвычайного характера. Это было названо «перераспределением полномочий высших органов власти республики». И снова раскол на два непримиримых лагеря. Требование Председателя РСФСР поддержали группы «Демроссия», «Радикальные демократы», «Беспартийные». Решительно встал на строну Б. Н. Ельцина А. В. Руцкой, недавно возглавивший новую группу коммунисты — за демократию». Против выступили представители всех автономий, депутатские группы «Коммунисты России» и «Россия». Наделение Председателя Верховного Совета чрезвычайными полномочиями они рассматривали как опасный шаг к авторитарному правлению. В конечном счете съезд удовлетворил и это требование Б. Н. Ельцина. Он одерживал очередную победу, триумфально шествуя в президентство.