ИСТОРИЯ

СОВРЕМЕННОЙ

РОССИЙСКИИ

Российский независимый институт

СОЦИАЛЬНЫХ И НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ

Центр политической

и экономической истории России

Экспериментальное учебное пособие

МОСКВА

«ТЕРРА»-«ТЕRRА» 1995

Главный редакционный совет серии учебных пособий по истории:

О. В. Волобуев (руководитель), В. В. Журавлев, С. А. Кондратов, И. Е. Сайко, В. В. Шелохаев

Под общей редакцией В. В. Журавлева

Авторский коллектив:

В. В. Журавлев (руководитель), Л. Н. Доброхотов, В. Н. Колодежный

Художник А. А. Митрофанов

Методический аппарат, документальный и иллюстративный материал подготовлены И. 3. Морозовой

Научно-техническая работа выполнена А. И. Кожокиной и Г. В. Лобанцовой

Главный редакционный совет серии учебных пособий по истории благодарит Музей Революции за предоставленные иллюстративные материалы

СОДЕРЖАНИЕ

К учащимся

Историческая сцена

НА ПОРОГЕ НОВЕЙШЕЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ 1985 — 1989 гг.

ИДЕЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ РОССИИ .

Часть первая

РОССИЯ В РАМКАХ СССР.

СТАНОВЛЕНИЕ НЕЗАВИСИМОГО ГОСУДАРСТВА 1990—1991 гг.

Глава I. РСФСР в борьбе за самостоятельность

Глава II. Российская Федерация в августе — декабре 1991 г.

Часть вторая

НА ЭТАПЕ ЭКОНОМИЧЕСКИХ

И ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ 1992 г. — весна 1994 г.

Глава III. Начало реформ: январь 1992 г. июль

Глава IV. Два года спустя: сном от августа к де­кабрю

Глава V. Год 1994: у развилки дорог, ведущих в завтра

Некоторые современные политические и экономические термины

...История не терпят, ког­да ее хитроумные загадки получают жесткое, одноплановое объяснение. Тем более, когда приходится идти по еще не ос­тывшим от кипения человече­ских страстей следам осмеем недавнего прошлого. Задача ав­торов — не в том, чтобы сформулировать готовые ответы на все вопросы, поставлен­ные нашей непростой действительностью, или, тем более, дать им какое-то одно, опреде­ленное идеологическое, политическое истолкование. Эту часть пути осмысления прошлого вы рано или поздно долж­ны будете пройти самостоя­тельно. Свою обязанность мы видели прежде всего в том, чтобы предоставить в ваше распоряжение возможно болт объективную и надежную фак­тологическую, документаль­ную, событийную основу для ваших собственных умозаключе­ний и выводов...

УЧАЩИМСЯ

Юные соотечественники!

Вы открываете эту книгу в волну­ющий и ответственный период вашей жизни. Пройдет всего несколько ме­сяцев, и школьные годы отойдут для вас в прошлое, станут историей. Вот почему история современной Рос­сии — это ваша история в полном, подлинном смысле этого слова. Она развивалась на ваших глазах, ее де­лали и продолжают делать современ­ники и среди них — ваши отцы и матери, старшие братья и сестры. Имен­но вам предстоит в уже недалеком будущем подхватить эстафету их тру­дов и забот.

Изучая историю, творящуюся на наших глазах, важно отдавать себе отчет в нескольких важных ее особен­ностях. Во-первых, мы имеем дело с незавершенными историческими процессами. Будущее еще как бы «варит­ся» и предугадать заранее вкус этого «блюда» не всегда представляется воз­можным. Поэтому так важно учиться мыслить категориями многовариант­ности истории, когда уже сегодня в почву заложено много зерен, но мы не всегда можем быть уверены, какие из этих зерен дадут животворные всходы, а какие останутся бесплодны­ми. Во-вторых, все мы — современ­ники переходной эпохи в истории страны, когда уходит в прошлое мно­гое из того, что в течение долгих де­сятилетий казалось незыблемым, а взамен возникает новое и часто не­привычное. Такая ситуация всегда вы­зывает повышенную социальную на­пряженность в обществе, большой раз­брос диктуемых разнообразными ин­тересами отдельных людей оценок, истолкований, объяснений происходя­щего. В-третьих, наша эпоха — время широкой гласности и плюрализма, многообразия политических позиций, идеологических пристрастий и убеж­дений. В соответствии с действующей Конституцией в Российской Федера­ции признается идеологическое и по­литическое многообразие, многопар­тийность. Ни одна идеология не может устанавливаться в качестве госу­дарственной, обязательной для всех, а общественные объединения и партии равны в своих правах и обя­занностях.

Сказанное выше определяет харак­тер и особенности построения учебно­го пособия, изложения исторических событий и процессов. История не тер­пит, когда ее хитроумные загадки по­лучают жесткое, одноплановое объяс­нение. Тем более когда приходится идти по еще не остывшим от кипения человеческих страстей следам совсем недавнего прошлого. Задача авторов не в том, чтобы сформулировать готовые ответы на все вопросы, поставленные нашей непростой действительностью, или, тем более, дать им какое-то одно определенное идеологическое. Эту часть пути осмысления прошлого вы рано или поздно должны будете пройти самостоятельно. Свою обязанность мы видели прежде всего в том, чтобы предоставить в ваше распоряжение возможно более объективную и надежную фактологическую, документальную, событийную основу для ваших собственных умозаключений и выводов.

Имеется еще одна особенность переходных эпох. Это — динамизм, напряженность и скоротечность политических процессов в обществе, кото­рые на какое-то время выходят на первый план. Этим обменяется и то значительное место, которое уделяется сюжетам политической истории в только что раскрытой вами книге.

До сих пор речь шла только о задачах и обязанностях авторов книги. Но они есть и у вас. Представляется, что главные из них – знать факты, учиться думать, сопоставлять, аргументировать свое мнение, отстаивать свою позицию, формировать свои убеждения. И, конечно же, спорить. В том числе (и не в последнюю очередь) — с авторами данного труда.

Перед вами — первый опыт создания экспериментального учебного пособия по истории новой России, переживающей важный и сложный этап своего становления. Это — открытая книга. Открытая не только для предложений и дискуссий, но и для критики всем последующим опытом исторической жизнедеятельности Отечества.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СЦЕНА

Время действия: год 1985. Ранняя весна.

Россия — «равная среди равных» в Союзе Советских Социалистических Республик, по праву считавшимся од­ной из великих мировых держав. Лишь формальные границы о суще­ствовании которых напоминали разве что географические карты, разделали граждан единого многонационального государства. Для более чем 275-милионного советского народа давно уже стало привычным совместное прожи­вание под общей кровлей большого союзного дома.

К середине 80-х гг. в стране вполне утвердился тезис о советском народе как сложившейся в ходе социалистических преобразований новой истори­ческой общности людей. Запущенный идеологической машиной во второй половине 70-х гг., он находил поначалу немного сторонников, воспринимался как очередное пропагандистское клеше дряхлеющего политического жима. И через годы все еще негромким казался голос известного поэта, во всеуслышание заявившего; «По национальности я — советский!» Хотя в этой стихотворной строке нашло от­ражение не только личное мироощу­щение поэта, но и реальность бытия.

Ученые-биологи АН СССР еже в пору крушения многонациональной державы пришли к выводу, что правомерность понятия «советский народ»

Подтверждается на генном уровне. Генотипы советских людей определи особый уклад их политической, социально-экономической и духовной жизни, наличие у представителей различных наций, народностей сильно выраженных общесоветских, интернациональных черт.

Что же собой представляла Россия в глазах такого, вполне типичного для середины 80х гг. советского россиянина? Его представление о ней тем более ценно, что он имел возможность наблюдать за жизнью своей республики и всей страны непосредственно, ощущая все радости и тяготы российского бытия весной 1985 года.

Российская Советская Федератив­ная Социалистическая Республика (так официально называлась тогда Россия) занимала свое особое место среди 15-ти входивших в СССР союз­ных республик. В строительстве ис­пользуется термин — несущая конст­рукция. Это конструкция, восприни­мающая, при наличии определенной совокупности элементов, основные на­грузки на здание или сооружение и обеспечивающая их прочность, жест­кость и устойчивость. Вот и Россию можно было сравнить с такой «несу­щей конструкцией», воспринимавшей основные нагрузки на громадное зда­ние союзного государства и предохра­нявшей его от возможных деформа­ций. В совокупность ее «элементов» входили: огромная территория, мно­гочисленное и многонациональное на­селение, политическая система, эко­номическая мощь и притягательная для многих российская духовность.

Территория и природные ресурсы. По занимаемой на планете площади РСФСР уступала первенство (как часть уступает целому) только Совет­скому Союзу. 17075,4 тыс. кв. км, или три четвертых всей территории страны, входили в ее государственные границы.

Глядя на карту Российской Феде­рации, на огромные просторы респуб­лики, невольно думалось о проблеме сохранения ее территориальной (и, следовательно, политической) целост­ности. Она решалась отнюдь не только установлением чрезвычайно сильного политического контроля за регионами, как это можно было бы предположить, зная жесткий характер администра­тивно-командной системы. Политика дешевых транспортных тарифов, и ус­луг, при достаточно развитой сети транспортных коммуникаций, вся со­вокупность тесных экономических связей были более действенным сред­ством предотвращения возможных центробежных тенденций.

Жизнь республики, ее граждан, ха­рактер отношений с соседями по боль­шому союзному дому во многом оп­ределялись и богатейшими, подчас уникальными природными ресурсами России. Огромную ценность представ­ляли плодородные земли Центрально-Черноземного района (мировым эта­лоном плодородия является вырезан­ный из толщи земли кубометр воро­нежского чернозема), Северного Кав­каза, Поволжья. Практически неис­черпаемым (к тому же возобновимым) богатством были леса России, покры­вавшие 43% ее огромной территории. Исключительно богатыми были рос­сийские недра. Только на Урале име­лось более 12 тыс. разведанных мес­торождений полезных ископаемых. На долю РСФСР приходилось 90% союз­ных запасов сырья для производства алюминия, большая часть нефти и природного газа, свыше двух третей каменного угля и железной руды. Она занимала одно из ведущих мест и по запасам цветных и редких металлов, сырья для химической промышленности.

Однако к середине 80-х гг. начало приходить осознание ограниченности даже таких исключительных по богатству ископаемых ресурсов. Тревож­ным сигналом прозвучала весть, что практически вычерпана казавшаяся еще 30 лет назад (в начале освоения) бездонной природная кладовая нефти в Западной Сибири. Достигнув в 1983 г. знаменательного рубежа (свы­ше 1 млн.т. добываемой нефти в сут­ки), нефтяники Тюмени не смогли выполнить план 1984 г.

Непростая ситуация складывалась не только в нефтяной отрасли. За 14 лет (с 1971 г. по 1985 г.) из недр было извлечено примерно столько топлива, сколько его добыли за всю предшествующую историю страны.

Большие объемы и растущие от пятилетки к пятилетке темпы добычи топливно-энергетических и сырьевых ресурсов со­здавали впечатление, что добывающие отрасли бы­ли едва ли не единствен­ными, сумевшими избе­жать застоя в 70-х гг. (в первой половине 80-х гг. объем добычи всех ви­дов топлива, кроме газа, почти стабилизировался на высоком уровне). Но застойные явления про­сматривались в характе­ре эксплуатации ископа­емых ресурсов. В добы­вающих отраслях, как и во всей экономике, ощу­щался недостаток пере­довых технологий добы­чи и переработки полез­ных ископаемых. Давала о себе знать и потреби­тельская психология в отношении доставшегося от предков уникального богатства, что влекло за собой значительные потери сырья и топлива, беспечное отношение к экологическим последствиям принимаемых хозяйственных решений.

Население. На территории, охватывающей 11 часовых поясов, проживало около 143 млн. человек. Хотя и медленно, но шел прирост населения республики. В 70-е и первой половине 80х гг. оно уже не уменьшалось за счет миграции в другие союзные ре­спублики, как это было, например, в 1961—1970 гг., когда туда выехало около 2 млн. россиян. Напротив, в СССР приехало (главным образом из Средней Азии, Казахстана и Закавказья) около 300 тыс. человек, преимущественно русской национальности. Естественный прирост также способствовал росту численности населения — число рождавшихся в полтора превышало число умирающих россиян. Каждый день на свет появлялось 6,5 тыс. будущих российских граждан. Тем, кто родился шестнадцатью годами ранее, при вручении паспортов в графе «национальность» делалась запись об их принадлежности иной из более чем ста наций и народностей, проживавших на территории России.

По своему государственному устройству Россия была федеративной республикой и включала 16 автономных советских социалистических республик. В ее состав входили также 5 автономных областей и 10 автономных округов. Таким образом, почти все коренные национальности РСФСР имели республики, области или округа. Население этих национально-государственных образований насчитывало (по данным на 1 января 1981 г.) около 23 млн. человек, или 16% от всего на­ция Российской Федерации. Отли­чительной особенностью большинства автономий "являлось то, что лица ко­ренной национальности, давшие им свои имена, представляли менее поло­вины всего населения автономий и да­же уступали в процентном отношении лицам других национальностей. Исключение составляли лишь Коми-Пер­мяцкий автономный округ и семь ав­тономных республик — все четыре рес­публики Северного Кавказа (Дагес­танская, Кабардино-Балкарская, Северо-Осетинская и Чечено-Ингуш­ская), а также Татарская, Тувинская и Чувашская АССР. Почти во всех ос­тальных национально-государствен­ных образованиях наиболее высокий процент составляло русское население (от 40—42% в Башкирии и Калмыкии, до 70% в Карелии).

Русские составляли и абсолютное большинство населения Российской Федерации (113,5 млн. человек на 1 января 1985 г.). Язык русской нации был и языком межнационального об­щения. Его считали родным 120 млн. россиян, а еще 14 млн. свободно им владели.

Но именно ситуация с самой боль­шой в России нацией выглядела осо­бенно тревожной. С 1979 г. (года пе­реписи населения) по 1984 г. доля русского населения снизилась с 82,6 до 79,3%. За этот период сократилась численность некоторых других наци­ональностей (карелов, манси, мордвы, коми-пермяков), но те изменения про­исходили в результате сближения и слияния части их населения с другими нациями. У русских причина была иная — при относительно небольшом уровне рождаемости в русских семьях велика была смертность во всех воз­растных категориях обоего пола, но особенно у мужчин брачного и трудо­способного возраста (от 20 до 50 лет).

Существенные потери мужская часть населения несла вследствие производ­ственного травматизма, а также ал­коголизма и связанных с ним при­чин — смертельных травм, отравле­ний, сердечно-сосудистых заболева­ний и пр. Отмечаемая специалистами тенденция дальнейшего омоложения мужской смертности и рост заболева­ний алкоголизмом ставили со всей ос­тротой вопрос о сохранении генофонда русской нации.

Однако вопросы перед обществом ставили и позитивные сдвиги в демог­рафической ситуации — например, дальнейший рост уровня образования у всех наций. На 10 тыс. населения в возрасте более десяти лет в РСФСР к началу 1985 г. приходилось около 700 лиц с высшим и средним образованием. По этому показателю Россия уступала только республикам Закавказья (Азер­байджану, Армении и Грузии).

Рост образовательного уровня вел, как правило, к смене ценностных ориентиров людей, формированию у них потребности в большем удовлет­ворении своих социально-политиче­ских прав. Пополнение рядов наци­ональной интеллигенции способство­вало росту самосознания лиц коренной национальности, которое порой перерастало в националисти­ческие проявления, болезненное от­ношение к факту присутствия на «своей» территории представителей других наций.

Политическая система. В соответ­ствии с концепцией общенародного го­сударства, в статье 2 Конституции РСФСР говорилось, что вся власть в республике принадлежит народу, ко­торый осуществляет ее через Советы народных депутатов, составляющие политическую основу РСФСР». Все другие государственные органы были подконтрольны и подотчетны Советам народных депутатов.

Ядром политической системы при­знавалась Коммунистическая партия (ее руководящая и направляющая роль в обществе была закреплена в статье 6 Конституции). Составными элементами системы также являлись профсоюзы, комсомол, кооперативные и другие общественные организации. Свое место в политической системе находили и трудовые коллективы, за которыми признавалось право участ­вовать в обсуждении и решении госу­дарственных дел.

Выстроенная в Российской Феде­рации за шесть десятилетий полити­ческая система (последняя Конститу­ция РСФСР была принята 12 апреля 1978 г.) имела, таким образом, фор­мальные признаки демократической системы. Во всяком случае, весьма значительная часть россиян была уве­рена, что живет в стране подлинной демократии. Западные ее образцы, с приоритетом политических прав и сво­бод граждан, были для них (в силу особенностей российской цивилизации и исторического пути России) менее привлекательны. Люди в большей ме­ре ценили свои конституционно офор­мленные и, надо отметить, вполне ре­альные социально-экономические права — на труд, жилище, бесплатное образование и медицинскую помощь, отдых, материальное обеспечение в старости и пр.

Этот весьма широкий слой граждан (наряду со слоем партийно-государст­венной номенклатуры) обеспечивал устойчивость политической системы в России, как, впрочем, и во всем Со­юзе. Роль гаранта политической ста­бильности на Западе, как известно, играет так называемый средний класс — многочисленный и всецело ,,,не могли не замечать, что к середине 80-гг. примитивным ручным трудом в промышленности всё еще были заняы десятки миллионов человек. Между тем многие виды российской продукции пользовались спросом и в союзных республиках, и на мировом рынке. Об этом свидетельствовали объем и структура межреспубликанского обмена продукцией (удельный вес ввозимой в РСФСР продукции сложился, например, на уровне 15% от всей потребляемой в республике, тогда как в республиках дней Азии он составлял 22—27%, Закавказья — 22—31, Прибалтики — -29%). На это же указывал и высокий удельный вес зарабатываемой Российской Федерацией на внешних рынках валюты (до 75% всех валютных поступлений в страну, правда, в основном за счет продажи сырья).

Вырванные из контекста всей экономической истории России и конкретной социально-политической ситуации эти цифры, казалось бы, указывали на простой и безболезненный выход из экономического тупика, в котором, вместе со всей страной, оказалась Россия. Многим он виделся в скорейшем обретении хозяйственной самостоятельности.

Духовная жизнь. Политическая система, не способная к производству свежих, привлекательных для общества идей и взращиванию общепризнанных авторитетов, может выжить лишь прибегая к насилию. Не имея такой возможности, она продолжает определенное время существовать, развращая общество, плодя вокруг себя воинствующую бездуховность, бездуховности же, порождаемой ею, черпает она силы, чтобы продлить свой век.

К середине 80-х гг. российское об­щество оказалось именно в таком «за­колдованном круге». Духовный кризис обрел вполне зримые очертания, проявляясь в девальвации таких вечных, общечеловеческих понятий, как «долг», «честь», «совесть»,в распро­странении психологии «маленького человека» и большого группового эго­изма, росте общественной апатии и пассивности, иждивенческих настрое­ний, особенно в молодежной среде. Все более популярным становилось стремление «устроиться» в жизни по­удобнее за счет общества, не слишком утруждая себя.

Вместе с тем в эти же годы начал активно проявляться новый обще­ственный слой. На свет стали выхо­дить бывшие до того в подполье дея­тели «теневой экономики». Первое же, еще полулегальное их появление со­провождалось навязыванием обществу новой морали, новой психологии, но­вых жизненных ценностей, весьма да­леких, как уже доказал исторический опыт, от духовных устремлений.

Но рядом с ширящимся половодьем бездуховности все еще наблюдалась тяга россиян к высоким образцам рос­сийской и мировой культуры. По-прежнему переполнялись залы теат­ров и филармоний, в транспорте мож­но было видеть молодых людей с то­миками корифеев литературы, чита­тели обсуждали достоинства прозы Михаила Булгакова и Андрея Плато­нова, отстаивали очереди в книжных магазинах.

Старались поддержать и укрепить эту тягу крупнейшие мастера слова, сцены, музыки. В противовес разлагающему влиянию бездуховности создавались произведения, обращенные к внутреннему миру человека. На сме­ну «производственным» пьесам на под­мостки театров вернулась старая, до­брая классика, по-новому зазвучала «военная» тематика. С большим успе­хом шли пьесы Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо», Вячес­лава Кондратьева «Бои местного зна­чения...». Даже Большой театр СССР готовил к 40-летию Победы премьеру оперы Сергея Прокофьева «Повесть о настоящем человеке».

Таким образом, несмотря на мно­жество деформаций, обществу пока удавалось сохранять нравственный стержень и основные ценности рос­сийской духовности. Прежде всего, коллективизм, который во многом оп­ределял своеобразие российской циви­лизаций. Спасение последней многие видели в воссоздании традиционных корней российской, прежде всего рус­ской, духовности. Валентин Распутин призывал к сохранению мира, природы и памяти. О том же писал Владимир Чивилихин, выступивший с романом-эссе «Память». В противоположность им, не менее известные деятели куль­туры видели выход из тупика в при­общении россиян к ценностям запад­ной цивилизации. Характерное для всей истории России преобладание коллективно-сословных и в целом об­щественных прав над индивидуальными, считали они, во многом мешало складыванию в ней классической кон­цепции прав человека, присущей на­целенным на приоритет личности ци­вилизациям Запада.

Но и те и другие были едины в одном. Еще не были написаны, но, что называется, носились в воздухе слова из песни входившего в моду певца Виктора Цоя: «...Мы ждем пе­ремен».

Россияне ждали... надеялись...

НА ПОРОГЕ НОВЕЙШЕЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

1985—1989 гг.

ИДЕЯ

САМОСТОЯТЕЛЬ­НОСТИ РОССИИ

В раскаленном воздухе над пустыней пе­ред измученными солнцем и жаждой путниками вдруг возникает изумрудный тенистый оазис...

Кто из нас не читал о миражах в (наводных пустынях, о том, как да­рили они людям надежду, после чего прибавлялись силы, убыстрялись ша­ги. Вот и советским людям, все более изнемогавшим в удушливой атмосфе­ре застоя и жаждавшим перемен, было подарено несколько лет надежды и ве­ры в скорое обновление общества: его экономических основ, социальной жизни, политического устройства, духовной сферы.

Первые созидательные дела пере­стройки, заявившей о себе с весны 1985 г., подкрепляли эту веру, свиде­тельствовали о возможности выхода советского общества на новые рубежи. Положительные результаты достига­лись, правда, в основном за счет ис­пользования ближайших резервов и традиционными для нашей страны средствами, т. е. опорой на энтузиазм людей и административные меры.

Тем не менее начальный период преобразований был отмечен повыше­нием темпов развития производства. Возобновился рост реальных доходов населения. Прилавки магазинов, хотя и не полнились новыми товарами, но еще сохраняли привычный покупа­тельскому глазу вид. Вполне сопоста­вимыми со средней зарплатой остава­лись цены на товары массового спроса. Видимо, хорошо запомнив, с чего на­чиналась андроповская «перестройка», заметно снизили активность спеку­лянты и другие антиобщественные (по понятиям того времени) элементы. Хорошую службу сослужила и борьба с пьянством (еще не успевшая выро­диться в очередную бюрократическую кампанию) — с 1985 г. по 1987 г. во всех возрастных группах населения снижалась смертность, существенно,упал производственный и бытовой травматизм, улучшилось состояние общественного порядка.

Позднее, когда обозначатся тупи­ки перестройки, будет много гово­риться о том, как труден, непред­сказуем наш народ, как сложно и долго учится он работать и жить по-новому. И будет забыто, как тот же народ поверил и пошел за теми, кто обратился к нему со словами надеж­ды, как терпеливо сносил он послед­ствия ошибок реформаторов, с какой благодарностью встречал их первые успехи в обновлении общества и как много сделал, чтобы эти успехи состоялись.

М. С. Горбачев, один из инициаторов перестройки, с чьим именем, главным образом, и связывались тогда на­чавшиеся преобразования, любил об­щаться к старой притче: подходит путник к людям, которые что-то строили, и спрашивает: что это вы делаете? Один из строителей раздраженно ответил: да вот, гляди — с утра до ночи чертовы камни таскаем... Другой встал с колен, распрямился и с гордостью сказал: видишь, Храм строим!

В первые годы перестройки среди «строителей» было очень много тех, кто видел перед собой эту высокую цель — «сияющий Храм на зеленом холме». Не было сомнений в том, какие обряды должны совершаться в возводимом культовом здании. Кажется, были тогда согласны с Горбачевым, который не уставал повторять, что перестройка будет осуществляться в рамках социалистической системы, со­циалистического выбора, сделанного народом в 1917 году.

Энтузиазм был почти всеобщим, и именно на его волне инициаторы перестройки легко уравняли ее в правах с революцией. Понятно было их стремление подчеркнуть необходимость движения к качественно новому состоянию социалистического общества, а также решительный характер этого движения. Но революция — это только семимильные шаги в обновлении общества, но и, как правило, крутая ломка всех его основ, безжалостное, а подчас и бездумное разрушение «до основания», чтобы уж затем... Не вняли лидеры китайской мудрости: «В стране, где есть порядок, будь смел и в действиях, и в речах. В стране, где нет порядка, будь смел в действиях, но осмотрителен в ре­чах».

В нашей стране до порядка было еще очень далеко. Но смелость и в речах, и в действиях была в избытке. Светлое будущее, обещанное зачина­телями перестройки, манило, и мно­гие, чтобы скорее вкусить его плоды, стремились, по образному выражению занимавшего тогда пост главы прави­тельства СССР Н. И. Рыжкова, «не­пременно вышибить дверь, в него ве­дущую, вместо того чтобы спокойно подобрать к ней ключи».

Первой на «революционный» напор отреагировала экономика. Почти все показатели хозяйственной жизни об­щества в 1987 г, оказались ниже соответствующих показателей предше­ствующего года. Были перечеркнуты наметившиеся было положительные тенденции в росте народного благосо­стояния. Революционная эйфория ру­ководства страны оборачивалась тем, что ни один из уже завоеванных пе­рестройкой рубежей не был закреп­лен, не был даже в основе своей осоз­нан людьми. Чуткий барометр социо­логических опросов зафиксировал первые признаки зреющего в массах • недовольства. Но в состоянии рефор­маторского экстаза лидеры продолжа­ли звать народ вперед, расставляли все новые и новые вешки на пути грядущих преобразований.

Самыми большими из расставлен­ных тогда, на первом этапе перестрой­ки, вех были кооперация и гласность, Но и они не способствовали выправ­лению положения, а лишь усугубили социальную напряженность в обще­стве.

«Вымывание» кооператорами де­шевых товаров из государственной торговой сети и их последующая пе­репродажа по взвинченным ценам (к чему и сводилось в то время в своем большинстве кооперативное движе­ние) ухудшили и без того нелегкое материальное положение людей. Их возмущение вызывало и откровенное попрание принципов социальной справедливости — честный труд находил все меньшее признание общества. Свои первые «капиталы» (тогда еще в десятки и сотни тысяч рублей) очень быстро наживали те, кто в приотк­рывшемся пространстве экономических свобод и правовых послаблений почувствовал себя как рыба в воде. В обществе, только что принявшем лозунг «Больше социализма», все от­четливее проявлялись симптомы соци­ального расслоения.

С политикой гласности руководство страны связывало основные надеж­ды на развитие обновленческих про­цессов, консолидацию общества на ос­новах демократии и равенства всех перед «четвертой властью». Но средства массовой информации обратили свой взор не столько в настоящее и будущее, сколько в прошлое. Очень быстро отыскав механизм торможения перестройки и определив его главных субъектов (партийных руководителей, работников аппаратов управления, дельцов теневой экономики), пресса сосредоточила свои усилия на выявлении истоков, исторических корней неудач. В короткое время стирание так называемых «белых пятен» обра­тило в черный цвет почти всю советскую историю. Вместо ожидаемой консолидации общества произошло даль­нейшее его размежевание, поскольку под сомнение ставилась целесообраз­ность жизни и деятельности целых по­колений. «Больше социализма», больше гласности» — эти и другие, еще вчера столь привлекательные для немалой части общества лозунги, на­чали раздражать пуще прежних, до­перестроечных. Двуединый процесс — начало торможения перестройки и на­растание недовольства широких масс населения — подпитывал первые, но с каждым днем все более крепнущие ростки оппозиции официальной по­литике реформ и правящей партии.

Видимо все еще полагаясь на кредит на­родного доверия, пар­тийно-государственное руководство страны не спешило реагировать на ухудшение социально-политической обстановки. Уровень доверия народа действительно оставался пока относи­тельно высоким, и в этой ситуации оно могло не опасаться прямых атак оппозиционных сил, еще не набрав­ших достаточного политического веса. Но случилось непредвиденное. Офи­циальный курс перестройки был под­вергнут серьезному сомнению людьми из собственного «лагеря». Подали го­лос коммунисты из числа тех, кто в силу своей близости к массам смог быстрее почувствовать и острее осоз­нать опасность, грозящую и рефор­мам, и партии, постепенно утрачивав­шей былую поддержку народа.

На октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС с критикой нерешительно­сти в проведении политики реформ и методов преобразований выступил кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь московского горкома партии Б. Н. Ельцин. Не­сколько месяцев спустя, в марте 1988 г., в «Советской России» появи­лась статья «Не могу поступаться принципами» безвестного до того вре­мени ленинградского преподавателя вуза Н. А. Андреевой. Главная мысль статьи заключалась в призыве оста­новиться, оглянуться, внести коррек­тивы в процесс обновления общества.

Только после столь тревожных сигналов последовала реакция официальных кругов. К удивлению многих, способ реагирования оказался привычным (борьба с инакомыслием) и оформление получил в худших традициях стиля работы партийно-бюрократического аппарата. Выступление Ельцина было оценено как «попытка опрокинуть начатое», а статья Андреевой объявлена «манифестом антиперестроечных сил».

История все расставляет по своим местам. И теперь, по прошествии определенного времени, можно сказать — в выступлениях Ельцина и Андреевой на том этапе было нечто общее. Но роднила их отнюдь не антиперестроечная направленность. Может быть, по принципу «крайности сходятся», оба выступления преследовали, в сущности, одну цель и были проникнуты одной идеей — сохранить в качестве гаранта перестроечных про­цессов партию и тем самым обеспечить социалистический характер ведущих­ся преобразований. Для этого Ельцин предлагал ускорить шаги к обновле­нию партии, которая все заметнее от­ставала от требований времени. Пред­лагалось также сузить круг приори­тетных направлений в экономике, с тем чтобы, сосредоточив на них уси­лия, добиться скорых, ощутимых и, главное, видимых народом результа­тов. Андреева выражала тревогу по поводу очевидного падения авторитета партии, предлагая для возвращения последнего не копаться в прошлых, а исправлять нынешние ошибки высше­го руководства КПСС.

Но в двух этих выступлениях от­четливо просматривался различный подход к укреплению позиций партии перед лицом формирующейся демок­ратической оппозиции. С одной сто­роны, предлагалась тактика упрежде­ния зреющей вне КПСС оппозиций, возврата утрачиваемой инициативы путем мобилизации реформистки на­строенных коммунистов. С другой стороны, тактика отпора оппозиции, перехвата инициативы посредством мо­билизации всей партии и прежде всего ее «здоровой», т. е. не «зараженной бациллами реформизма», части.

И за Ельциным, и за Андреевой стояли определенные политически силы, и это свидетельствовало о под­спудно начавшемся размежевании не только в советском обществе, но и самой партии, еще недавно бывшие основным связующим материалом при цементировании общества. Кампании против Ельцина была свернута в не сколько дней, в то время как против Андреевой продолжалась средствам массовой информации не один го Такое разное отношение к «антиперестройщикам» говорило не только том, какой «уклон» считался тогда опаснее. Средства массовой информа­ции все еще находились под достаточ­но жестким контролем партийных ор­ганов, поэтому их избирательность могла быть только инициированной. Это, в свою очередь, свидетельствова­но о расколе в высшем эшелоне пар­тийного руководства, о соотношении сил в этом руководстве.

Когда-то И. В. Сталин, отвечая на вопрос, «какой уклон хуже — левый или правый?», произнес фразу, став­шую крылатой — «оба хуже!». Оказа­лось, что того же взгляда придержива­лось и «перестроечное» руководство партии. Открыв под флагом борьбы за единство КПСС и спасение перестрой­ки огонь по инакомыслию, оно на­нялось в зародыше задушить его хотя бы в собственных рядах, чтобы уже с «развязанными руками» вести народ в очередное «светлое будущее». Но, казалось бы, одержанная над «уклонистами» победа не смогла ни остановить раскол партии, ни предотвратить зату­хшие перестроечных процессов.

Один из мифов времен перестройки гласит, что многомиллионная армия коммунистов оказалась в обороне, в «окопах» под давлением не столь боль­шой, но активной и убежденной в правоте своего дела армии демократов. В действительности коммунисты спустись в окопы задолго до того, как сформировались батальоны новой добровольческой армии. Спустились, по привычке подчинившись услышанно­му с партийных «верхов» весомому слову — «надо!». Да и опасались они не редких еще «выстрелов» демокра­тов, а «прицельного огня» солидных партийных функционеров с господствующих высот. Именно оттуда велся поначалу «отстрел» тех, кто не хотел уходить в оборону и кто осмеливался, вслед за Ельциным и Андреевой, по­давать критический голос в адрес все более терявшихся перед сложностью задач инициаторов перестройки. Ис­точник силы КПСС — жесткая, полу­военная дисциплина — оборачивался ее главной слабостью.

На политической арене не может присутствовать только одна политиче­ская сила. Свято место, как известно, пусто не бывает. Заткнув рот «своей» социалистической оппозиции, загнав «в окопы» большинство партии, ее ру­ководящая верхушка, не способная эф­фективно решать внутрипартийные проблемы новыми, демократическими методами, сама расчистила место для оппозиции совсем иного толка. По­следняя готова была выступить уже не с критикой темпов и методов обнов­ления общества, а против самих основ существующего общественного строя.

Начало торможения перестройки выявило не только новую об­щественно-политическую ситуацию в стране и сдвиги в расстановке полити­ческих сил. «Сброс» скорости позволил пристальнее вглядеться в фигуру од­ного из инициаторов и безусловного лидера проводившихся реформ — М. С. Горбачева. На фоне происхо­дивших тогда перемен интерес к лич­ности одного человека мог бы пока­заться странным, если не иметь в виду традиционно сильные «вождистские» настроения в нашей стране.

«Не сотвори себе кумира» — гласит заповедь. Но заложенное в ней пре­достережение по-прежнему скользит мимо сознания людей, и их души рас­пахиваются навстречу очередной ха­ризматической личности. Горбачев, несомненно, был именно такой лич­ностью в первые годы перестройки. Он обрел симпатии людей, отбросив сложившийся в глазах народа стереотип поведения «первого» лица государства. «Хождения в народ», свободная живая речь, подчеркнутая от­кровенность в разговорах активно «работали» на авторитет нового Генерального секретаря ЦК КПСС. Привлекали смелость и решительность Горбачева в суждениях и оценках, его, как тогда казалось, не показная верность «социалистическому выбору», готовность отстаивать свои убеждения перед любой аудиторией. В такого лидера хотелось верить и в него верили.

Расправа- с Б. Н. Ельциным для многих стала той лакмусовой бумажкой, которая выявила противоречи­ть и двойственность натуры Горба-чева. Он был представителем поколения шестидесятников. И в своих речах, и в первых перестроечных шагах выражал и стремился реализовать то, что не удалось выразить и реализовать поколению в период кратковременной «оттепели» после XX съезда партии. Но он был и представителем возрастившей его бюрократической и авторитарной по своей сущности командно-административной системы, искренне желая быть и остаться в истории реформатором и истинным демократом, Горбачев тем не менее не смог отрешиться от роли вождя нации, подаренной ему Системой. Он до конца сохранял приверженность стилю и методам взаимоотношений внутри нее, основанным на принципах иерархии и безусловного послушания. Политических поступков Горбачева нельзя понять и объяснить и без ста того обстоятельства, что его растила и вывела на первые роли в государстве уже дряхлеющая, разда­ющаяся Система. Это была Система времен не Сталина и Хрущева (безуспешных государственников), а Брежнева и Черненко, в которой многие партийно-советские функционеры, различных рангов утратили форму политических борцов, превратившись, по существу, в руководителей-дачни­ков, заботящихся о собственном бла­гополучии. Горбачев в полной мере нес в себе эти наследственные черты. Последние, впрочем, определялись не только «почвой», на которой он вырос как политический деятель, но и осо­бенностями его характера. Отсюда сначала малозаметное, а затем бью­щее в глаза нежелание Горбачева ввя­зываться в разрешение серьезных кон­фликтных ситуаций, стремление при их возникновении занять позицию, которую он сам считал центристской, но которая в глазах общества часто выглядела просто как беспринципная.

Он постоянно шел на компромис­сы, уступки то «левым», то «правым», и его поступки определялись, каза­лось, не логикой и расчетом, а больше импровизацией, озарением. Хорошо знавшие его соратники говорили: по­ставь Горбачева на твердую почву, где искусство баланса излишне, он не смо­жет идти — настолько он привык к неравновесию. Лидер ярко выражен­ного парламентского типа — с отлич­ным политическим чутьем и страстью к полемике — он не имел, по их мнению, того сочетания качеств «ли­сицы и льва», которое только и может, как утверждал средневековый италь­янский политический мыслитель Н. Макиавелли, сделать из просто политика — собирателя земель, госу­дарственника. Даже получая «чрезвы­чайные полномочия» в период своего президентства, он так и не сумел ими воспользоваться для собирания разва­ливающейся на его глазах страны. То, как он ими пользовался, приводило лишь к еще большим разрушениям того, что он собирал.

Заняв высшие посты в партии и государстве, Горбачев должен был осознать или хотя бы почувствовать, что, к своему несчастью и несчастью руководимой им партии и страны, он лишен необходимых данных руководителя такого ранга. Но он, по оценке современников из самых различных политических лагерей, не почувствовал и не осознал этого, преисполненный ощущением своего высокого предназначения.

То, чего не мог осознать сам Гор­бачев, довольно быстро поняли те, для кого еще совсем недавно он был ха­ризматической личностью. Уже в 1990 г. бывшие когда-то обычными для него «хождения в народ» стали затруднительными, а в 1991 г. и просто невозможными. У значительной части населения страны он вызывал чувства гораздо более сильные, чем раздражение.

Вполне выявившиеся к тому вре­мени ограниченные возможности Гор­бачева как политического деятеля, не­подготовленность и органическая не­способность управлять страной, под­нятой на дыбы, обусловили его окон­чательное политическое поражение, когда в течение нескольких месяцев 1991 г. он перестал быть Генеральным секретарем крупнейшей в мире пар­тии, а затем и Президентом одной из великих мировых держав. „ Впрочем, мы увлеклись. До 1991 года — года распада СССР и рождения само­стоятельного российского государства еще далеко, и о возможности такого исхода перестройки вряд ли думали только ее инициаторы, но и мнимые и реальные противники. Напротив, год 1988-й был отмечен очередной попыткой сдвинуться с «тормозов», придать новый импульс модернизации социалистического общества путем радикального реформирования его политической системы.

Эта попытка в целом отвечала велениям времени и вполне укладыва­лась в логику обновленческих процессов. Устарелый политический механизм, действительно, подпитывал разъедавший общество бюрократизм, продолжал воспроизводить старый тип управляющих и управляемых, формы отношений между ними. Задержка с реформой становилась чревата дальнейшим нарастанием напряженности в обществе, углублением кризиса доверия к партии, еще большим распространением среди населения страны неверия в перестройку.

Как это и бывает в политике, за очевидной подоплекой предстоящего реформирования общества лежали причины менее очевидные, но не менее существенные для его инициаторов. Прежде всего, политическая реформа давала шанс М. С. Горбачеву серьезно ослабить позиции своих про­тивников в ходе ожесточившейся к тому времени внутрипартийной борьбы. Логика, которой он руководствовался в этой борьбе, была своеобразна для генсека, но эффективна. Выступая на словах за первоочередное реформирование КПСС, на деле он наме­ренно медлил с реформами, искусно сдерживал инициативу, рвение принимавших его слова за «чистую монету» партийных функционеров, тем самым подставляя их под удар демок­ратической общественности, которая требовала скорейших перемен.

Ожидалось также, что радикальная политическая реформа даст так назы­ваемый «эффект компенсации» трудно и медленно продвигавшейся реформе в области экономики. За красивыми словами стояло, по сути, обычное стремление власть имущих отвлечь внимание народа от хозяйственных неурядиц и переключить его социаль­ную энергию в политическую сферу.

Выступая с заключительным сло­вом на XIX партийной конференции, Горбачев говорил, что «мы теперь зна­ем, как именно следует преобразовать политическую систему...». Однако жизнь довольно быстро поправила Ге­нерального секретаря ЦК КПСС, по­казав, что пренебрежительное отно­шение к историческому опыту, уве­ренность в безнаказанном его игнори­ровании во имя «революционной це­лесообразности» имеют более чем пе­чальные последствия.

Один из крупнейших политических мыслителей А. Токвиль на основе ана­лиза французской революции 1789 г. вывел универсальный закон, приме­нимый ко всем странам, вступающим на путь модернизации и демократи­зации. Он отмечал, что нет ничего опаснее для страны, где нет традиции демократии и свободы, чем слишком быстрые реформы и изменения. Как правило, в таких странах процесс мо­дернизации и реформ выходит из-под контроля. Сильная поляризация об­щества, отсутствие устойчивого поли­тического центра и социальных сил, стоящих за этим центром, не способ­ствуют тому, чтобы ввести это дви­жение в какие-то разумные рамки и русла. Этот процесс неминуемо ведет к охлократии, к самой худшей форме тирании — тирании толпы. Токвиль предупреждал, что результатом нео­боснованно быстрых политических преобразований и предоставления политических свобод может быть ус­тановление еще более жесткой тира­нии, которая приходит на смену ох­лократии.

Чем руководствовались лидеры страны, когда приступали к радикаль­ной политической реформе, не обес­печив себе крепкого тыла — не до­бившись сдвигов в экономике, не повысив жизненный уровень народа, не получив у него безусловной поддерж­ки социально-экономического курса? Видимо, они переоценили социально-политическое и нравственно-психоло­гическое состояние общества, слиш­ком уверовали в незыблемость у советского народа «бастионов» социалистического сознания.

Ошибочность этих оценок выяснилась очень скоро. На настроении на­рода сказывалось положение дел на потребительском рынке, снижение уровня жизни, растущая неуверен­ность в завтрашнем дне. Власти откровенно игнорировали требования трудящихся провести денежную ре­форму, чтобы «отсечь» нажитые не­праведным путем деньги, упорядочить законы, регулирующие деятельность кооперативов. Люди чувствовали в официальных разъяснениях старый дух социальной демагогии. Понимая, что забота властей о сохранении при­вилегированного положения неболь­шой части общества, сумевшей «сделать деньги», диктуется ничем иным, как стремлением создать и расширить экономическую базу для частного предпринимательства, они уже не верили призывам «авторов», «архитек­торов» и «прорабов» перестройки к улучшению социализма, равнодушно проходили мимо, слыша заклинания, что перестройка ведется в интересах трудящегося большинства.

Вместе с тем в социально-полити­ческом состоянии общества впервые обозначились глубоко принципиаль­ные сдвиги. Многочисленные, но мел­кие некогда трещины, покрывавшие «бастионы» социалистического созна­ния людей, начали стремительно рас­ширяться. Сказались психологиче­ская усталость от многолетних жиз­ненных неурядиц и работа средств массовой информации. Все чаще в очередях, в транспорте можно было услышать слова, невозможные еще год-два назад: «скорее бы уж капи­тализм наступал»; «что заводы, что колхозы? пусть все берут, глядишь, работать научат»; «пусть богатеют, глядишь, и нам что-то достанется»; «мы не пожили — так пусть хоть дети хорошо поживут».

Реформу политической системы общества начали с корректировки функций правящей коммунистиче­ской партии, в руках которой нахо­дилась, по существу, вся полнота власти. Партийные органы в центре и на местах уступали «захваченные» когда-то функции управления орга­нам представительной власти и хо­зяйственным органам. Косвенным, но красноречивым свидетельством на­чавшегося процесса служило количе­ство обращений трудящихся в мест­ные партийные органы. Если в 1987 г. таких обращений было 3602,5 тыс., то в 1988 г. их поступило уже на 20 % меньше.

Вскоре, однако, обнаружилось, что в обществе пока еще нет сил, способ­ных заменить во всей полноте партию, уходящую из сферы непосредственно­го управления государством. Отсутст­вие преемственности не могло не вести к ослаблению системы власти на всех уровнях, утрате властных функций руководством страны.

В условиях еще не вакуума, но значительно разряженной атмосферы власти стали заявлять о себе силы, выступающие с открытых антисоциалистических позиций. Сначала робко, а затем все громче зазвучали предложения пересмотреть концептуальную сторону перестройки. Предлагалось, прежде всего, отойти от не оправдывающего себя курса на модернизацию социализма и повернуться лицом к принципам мировой цивилизации, признать необходимость создания общества, основанного на свободе сосуществовании различных форм собственности. Правда, еще редко кто решался выступить с идеей ликвидации основ существующего общественного строя, почти не произносились вслух слова «капитализация страны». Предлагалось не спорить о понятиях («социализм», «капитализм»), а решать назревшие проблемы общественного развития, двигаясь вперед по пути демократических преобразований.

Вернемся еще раз к старой притче о строителях Храма на зеленом холме. Часть из них вдруг обнаружила, что вместо культового здания, отвечающего их вере, возводится нечто инотворческое. Возьмем на себя смелость представить возможный диалог. На недоуменные вопросы другая часть строителей терпеливо объясняет: «Ничего особенного. Мы просто поняли, го несущие конструкции не выдержат тяжести задуманного сооружения, теперь строим полегче, поизящнее». Так надо было укрепить конструкции», — с обидой и возмущением за­творили приверженцы старой веры. «Поздно, да и зачем? — ответствовали их бывшие единоверцы. — Религия наша была не из самых древних, паства не самая многочисленная, и если весь мир молится тому же Богу, но иначе, будем и мы молиться, как все».

Вновь, как при первой встрече пут­ника со строителями, они оказались расколоты на праведников и грешни­ков. Различить их тогда не составляло труда — первые были идеалистами, вторые — прагматиками, поминавши­ми всуе самого черта. Резонно было бы предположить, что идеалисты и оказались в числе защитников веры отцов, прагматики же, увидев ее изъ­яны, отреклись от нее. Но действи­тельность оказалась, как всегда, мно­гообразнее, сложнее всякой формаль­ной схемы. В разных лагерях оказа­лись и бывшие идеалисты, и бывшие прагматики. Где быть тем или иным людям, определялось многим — и убежденностью в правоте когда-то из­бранной веры, и психологической ус­тойчивостью перед пропагандистским напором противостоящей стороны, и карьеристскими соображениями, и проч. В силу этого в одном лагере группировались, например, коммунисты, искренне уверовавшие в невоз­можность модернизации социализма, и политические приспособленцы из числа коммунистов, ранее всех почув­ствовавшие, «куда ветер дует», и , «идейные» демократы, имеющие за­слуги старых борцов с тоталитарной системой. В другом лагере общие ин­тересы, интересы сохранения социа­лизма объединили столь же разных людей. Коммунисты, сознающие не­обходимость реформ и партии, и об­щества, оказались вместе с коммуни­стами, исповедующими верность ад­министративно-командной системе. Сюда же примыкали и те, кого стра­шила перспектива не вписаться в но­вый порядок, лишиться былых благ и привилегий.

Кажущееся на первых порах осу­ществления перестройки единство в помыслах и целях ее участников обер­нулось к концу 1988 г. вполне оче­видным уже расколом общества. Внешне незаметная, но реальная «бар­рикада» рассекла его на сторонников и противников существующего обще­ственного строя. Выявились силы, го­товые к решительному слому основ общественно-политического устройст­ва, и силы, готовые по разным при­чинам, но столь же решительно от­стаивать его ценности.

К весне 1989 г. противоборство двух политических сил не только вполне определилось, но и вы­явило несомненного «лидера». Силы демократической оппозиции прочно удерживали инициативу, во многом предопределяя развитие событий в экономике и социально-политической сфере общества. Политическая обста­новка в стране все более радикализи­ровалась, что наглядно просматрива­лось в ходе кампании по выборам на­родных депутатов СССР, а затем и в ходе работы I съезда народных депу­татов страны.

В эти несколько месяцев разношер­стное, но мощное демократическое движение вынесло на поверхность первую волну своих политических ли­деров. В их числе оказалось немало людей, прошедших советские лагеря и психиатрические лечебницы (столь же распространенное средство борьбы с инакомыслием) за исповедование са­мых различных политических взгля­дов — от нетрадиционно марксист­ских, до антисоциалистических. В це­лом же это была волна «идейных» противников общественного строя «ре­ального социализма», еще почти не замутненная пеной политического приспособленчества, представители которого вскоре «отодвинут» своих «слишком идейных» собратьев по дви­жению сначала на второй, а затем и на третий план. Но пока именно они играли заглавные роли на политиче­ской сцене, и именно они несли в себе заряд особого, можно даже сказать, подчеркнутого радикализма.

Русский философ С. Н. Булгаков дал в свое время характеристику рус­ского революционного интеллигента начала века. Она весьма схожа с той, которая могла бы свидетельствовать о характере «революционных демокра­тов» и конца XX столетия. Он считал, что правительственные преследования вызвали в революционной интелли­генции «самочувствие мученичества и исповедничества», а оторванность от жизни развила в ней «мечтательность, утопизм, вообще недостаточное чув­ство действительности». Как депутат II Государственной Думы, он имел возможность наблюдать политическую деятельность изнутри. «Я ясно ви­дел, — писал Булгаков, — как в сущ­ности далеко от политики, т. е. по­вседневной прозаической работы по­чинки и смазки государственного ме­ханизма, стоят эти люди. Это психо­логия не политиков, не расчетливых реалистов и постепеновцев, нет, это нетерпеливая экзальтированность лю­дей, ждущих осуществления Царства Божия на земле. Нового Иерусалима, и притом чуть ли не назавтра».

Но вернемся в конец XX столе­тия. И среди претерпевших гонения были «реалисты и постепеновцы». В 1986 г., после шестилетней ссылки в г. Горьком (ныне Нижний Новго­род), вернулся в Москву академик А. Д. Сахаров. Вернулся и стал зна­менем возрождающейся российской демократии.

Он многое не воспринимал в советской системе, за многое ее осуждал, но сохранял, как свидетельствуют знавшие его люди, «чувство действительности», сознавая масштаб глобальных геополитических потрясений в случае ухода СССР с мировой арены, для Сахарова социализм был такой же частью современной цивилизации, как и капитализм. Взять все лучшее из того и другого — многообразие форм собственности, рынок, конку­ренцию и в то же время право тру­дового коллектива распоряжаться пло­дами своего труда, отсутствие безра­ботицы, сильные социальные гарантии для каждого человека — в этом ви­делся ему путь развития страны. В на­писанном и переданном им в Верхов­ный Совет СССР проекте Конститу­ции Союза Советских Республик Ев­ропы и Азии (последней в жизни ра­боте Сахарова) он писал: «В долго­срочной перспективе Союз в лице ор­ганов власти и граждан стремится к встречному плюралистическому сбли­жению (конвергенции) социалистиче­ской и капиталистической систем как к единственному кардинальному ре­шению глобальных и внутренних про­блем».

Однако, согласно воззрениям дру­гих идеологов новой российской де­мократии, «Царство Божие» могло быть осуществлено только на почве, безусловно очищенной от корней ко­мандно-административной, тотали­тарной системы, с которой у них толь­ко и ассоциировался социализм. Эти корни новые «революционные демократы» видели не в сталинизме, не в ленинизме, не даже в марксизме-ле­нинизме. Они были пущены, по их мнению, задолго до большевиков и крылись в российском империализме. Именно он, а затем советский импе­риализм и подпитывали на протяже­нии столетий автократические, тота­литарные тенденции в стране.

Словно из глубины веков донеслось эхо знаменитого призыва-пророчест­ва: «Карфаген должен быть разру­шен!» Подхватив его, новые пророки заговорили об СССР, как об империи, которая должна рухнуть, чтобы не произошел «Откат» на прежние пози­ции, к прежнему состоянию. Такие разные идеологи новой российской де­мократии, как В. И. Новодворская и Б. Г. Боннэр, сходились во мнении о желательности распада «советской им­перии» на возможно большее число территорий.

Именно воззрения наиболее ради­кальных идеологов новой российской демократии послужили теоретическим обоснованием развернувшейся в конце 1988 г. — начале 1989 г. борьбы за российский (как, впрочем, и любой другой — республиканский) сувере­нитет. Речь поначалу шла о сувере­нитете России, но в рамках единого обновленного Союза. Суверенитете экономическом и политическом. Де­мократические силы рассчитывали на m, что именно в рамках свободной от консервативного Центра России воз­можно осуществление радикальных преобразований, которые привели бы к изменению «лица» вначале россий­ского, а затем и всего советского об­щества, стиранию черт их социалистичности.

Из тех же воззрений были заим­ствованы и средства борьбы за суве­ренитет — разрушение центральных государственных институтов (аппара­та управления, силовых структур — армии, КГБ, МВД), активное исполь­зование просыпающегося националь­ною самосознания людей в дискреди­тации политики Центра, подавление духа державности, еще не до конца утраченного народом, привнесение в его сознание чувства вины перед дру­гими народами за «империалистиче­скую эксплуатацию».

Неожиданно демократическая оппозиция нашла поддержку своих уси­лий по суверенизации России по ту сторону «баррикад», в другом лагере. Союзниками, разумеется весьма ус­ловными, оказались российские ком­мунисты (большая их часть), обеспо­коенные, казалось бы, противополож­ной проблемой — спасением социа­лизма. Под этим знаменем объедини­лись многие группировки — от тех, кто был искренне озабочен падением популярности социалистических идей и авторитета партии и кто устал от говорливого, но бездеятельного генсе­ка, до лиц, которые многое теряли при утрате партией своей руководя­щей роли.

Возможность спасения социализма они связывали со спасением партии, которое, в свою очередь, видели в ор­ганизационном оформлении россий­ской республиканской партийной ор­ганизации (число коммунистов-росси­ян превышало 10 млн. чел., т. е. со­ставляло более половины всего состава КПСС). РКП, по замыслу ее органи­заторов, должна была превратиться в силу, способную влиять на стратеги­ческие установки руководства союз­ной компартии, компенсировать его бездеятельность и апатию. Но реали­зовать свои интересы они могли в рам­ках суверенной России, что и делало их условными союзниками демокра­тов.

В стране, таким образом, сформи­ровались две силы, заинтересованные в суверенизации России, хотя и с раз­ными целями. Идея российского суве­ренитета выкристаллизовывалась в кипящем котле политической кухни страны. Она становилась, по сути, раз­менной монетой в борьбе за власть, будущее общественно-политическое устройство.

Таковы были реалии второй поло­вины 80-х годов, если смотреть на них глазами «советского россиянина» той поры.

Документы.

Декрет о власти ( проект, предложенный А. Д. Сахаровым на I съезде народных депутатов СССР 9июня 1989 г.)

Исходя из принципов народовластия, Съезд народных депутатов заявляет:

1. Статья 6 Конституции СССР отменяется.

2. Принятие Законов СССР является исключительным правом Съезда народных депутатов СССР. На территории союзной республики Законы ССCP приобретают юридическую силу после утверждения высшим законодательным органом союзной республики.

3. Верховный Совет является paбочим органом Съезда.

4. Комиссии и комитеты для подготовки законов о государственном бюджете, других законов и для постоянного контроля за деятельностью го-дарственных органов, над экономическим, социальным и экологическим положением в стране создаются Съездом и Верховным Советом на паритетных началах и подотчетны Съезду.

5. Избрание и отзыв высших должностных лиц СССР, а именно:

Председателя Верховного Совета СССР; Заместителя председателя ВС СССР; Председателя Совета Министров СССР; Председателя и членов Комитета Конституционного надзора; председателя Верховного Суда СССР; Генерального прокурора СССР; Верховного арбитра СССР; Председателя Центрального банка СССР, а также: Председателя КГБ СССР; Председателя Государственного Комитета СССР по телевидению и радиовеща­нию; Главного редактора газеты «Из­вестия» — исключительное право Съезда.

Поименованные выше должност­ные лица подотчетны Съезду и неза­висимы от решений КПСС.

6. Кандидатуры на пост Замести­теля Председателя Верховного Совета и Председателя Совета Министров СССР выдвигаются Председателем Верховного Совета СССР и альтерна­тивно — народными депутатами. Пра­во предложения кандидатур на осталь­ные поименованные посты принадле­жит народным депутатам.

7. Функции КГБ ограничиваются задачами защиты международной без­опасности СССР.

Примечание. В будущем не­обходимо предусмотреть прямые об­щенародные выборы Председателя Верховного Совета СССР и его за­местителя на альтернативной ос­нове.

Из Манифеста Учредительного съезда Ленинградского народного фронта (17—18 июня 1989 г.)

...ЛНФ выступает:

за уважение и соблюдение прав меньшинства и достоинства лично­сти;

за эффективный общественный контроль за деятельностью органов власти и должностных лиц.

ЛНФ будет добиваться демократи­ческого большинства в Советах. Пол­новластные компетентные Советы — политическая гарантия возрождения Ленинграда.

Вся власть демократически избран­ным Советам!

Предприятия — трудящимся! Земля — крестьянам!

Из требований городского стачечного комитета г. Воркуты, направленных в Верховный Совет СССР (1 ноября 1989 г.)

1. Действительно передать власть Советам, землю крестьянам, фабри­ки — рабочим.

2. Отменить выборы в Верховный Совет СССР от общественных орга­низаций.

3. Отменить статью в Конституции ('ССР о руководящей и направляющей роли партии.

4. Проводить прямые и тайные вы­боры Председателя Верховного Совета ('ССР, Председателей местных Сове­тов, начальников городских и районных отделов Министерства внутрен­них дел на альтернативной основе.

<...> 6. Отменить антидемократи­ческие законы о митингах, демонст­рациях, полномочиях войск.

7. Полностью прекратить финан­совую и экономическую помощь брат­ним тоталитарным режимам. Высво­божденные средства направить на нужды народного хозяйства.

8. Немедленно приступить к кар­динальной реформе действующих профсоюзов снизу доверху.

<...> 10. Предоставить и утвердить право всем гражданам объединяться в политические ассоциации, партии и группы, стоящие на платформе ненасильственных действий.

<...> 12. Запретить совмещение по­стов Генерального Секретаря ЦК КПСС и Председателя Верховного Со­вета СССР.

13. Вывести средства массовой ин­формации из-под контроля КПСС, в Законе о печати обеспечить право каждого гражданина на свободное вы­сказывание своих взглядов, право из­дательской деятельности.

<...> Перечисленные вопросы включить в повестку дня и решить на II съезде народных депутатов.

Из писем в ЦК КПСС (1989 г.)

ГОЛЕНЕВА Н. Н., проводница, г. Ленинград.

Болит душа за перестройку. Не сразу я в нее поверила, но теперь понимаю, что без нее нашей стране не выйти из того положения, в котором она оказалась.

Но что же я вижу? Какие-то невидимые силы все задуманное переиначивают, создают искусственный дефицит и обвиняют в этом перестройку. Им выгодны спекуляция, дефицит, плохая продукция. Чем больше беспорядка в стране, тем легче скрывать им свои корыстные интересы, а порой и преступные действия.

МИЩЕНКО Е. М., г. Челябинск.

Идет перестройка. В газетах и по телеви­дению утверждают, что жизнь рабочих людей во многих областях страны стала значительно лучше. О челябинцах, снабжающих почти всю страну металлом, этого сказать нельзя. Дышим отравленным воздухом, питаемся плохо. В ма­газинах, даже по талонам, трудно купить мясо, колбасу, рыбу. Хлеб — крайне низкого качества.

Снабжение промтоварами неудовлетвори­тельное. Нет стиральных порошков, зубной па­сты, мыла, кремов, пудры, женских и детских колготок, не хватает валенок, сапог... невоз­можно купить детское платье, женские и муж­ские швейные изделия сносного качества.

Все это вызывает у людей раздражение, разрушает веру в перестройку. Я считаю, что виноваты во многом местные руководители.

часть первая

РОССИЯ В РАМКАХ СССР

СТАНОВЛЕНИЕ НЕЗАВИСИМОГО ГОСУДАРСТВА

1990-1991 гг.

Глава I

РСФСР В БОРЬБЕ ЗА САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ

§ 1. Канун российской независимости

В новейшей россий­ской истории год 1090-й — рубежный. В стране, кото­рая называлась Союзом Советских Со­циалистических Республик, назревал политический кризис. Начатая М. С. Горбачевым «революция свер­ху», официально — «перестройка», к тому времени исчерпала себя и была перехвачена «революцией снизу», де­мократические лидеры которой повели ее для многих неожиданным тогда курсом. Курс этот означал смену со­циально-экономической и политической систем общества, его государст­венного строя.

Уже ясно обозначились симптомы распада еще вчера мощной сверхдер­жавы. По стране покатилось кровавое колесо межнациональных конфлик­тов: Карабах и Сумгаит (Азербайд­жанская ССР, 1988 г.), Фергана (Уз­бекская ССР, 1989 г.) и Новый Узень (Казахская ССР, 1989 г.), Кишинев (Молдавская ССР, 1989 г.), Сухуми (Абхазская АССР, 1989 г.), Баку (Азербайджанская ССР, 1990 г.) и Цхинвал (Юго-Осетинская АО, 1990 г.). ...Пока все это еще за пре­делами Российской Федерации. Но и на ее территории уже не спокойно: в частности, в Туве скоро тоже прольет­ся кровь. у „

Союзные республики, с конца 1988 г. вступившие в борьбу за са­мостоятельность, сначала экономическую, потом и политическую, пожинали первые плоды частичных успехов. Прорыв произошел на «балтийском фронте». Верховный Совет Эстонии в ноябре 1988 г. принял декларацию о суверенитете. О «восстановлении независимости литовского государства» объявил в март-1990 г. Верховный Совет Литвы

После мартовских 1990 г. выборов республиканские и местные Советы балтийскому фронту» борцов за государственные суверенитеты готовились присоединиться и Россия. Идеи возрождения на основе экономической и политической самостоятельности приобретали все большую по­лярность.

Политическая и нравственная атмосфера последних зимних и первых весенних месяцев 1990 г. была достаточно противоречива. С одной сто­ны, предстоящие выборы в новые республиканские и местные органы власти вселяли надежду на близость позитивных перемен. Радостно оживились подлинно демократические свободы и всестороннее процветание на их основе. По городам и весям шумели антиправительственные ми­тинги, но приближающиеся «роковые минуты» социальных потрясений не воспринимались как нечто неотвратимое и драматичное по своей сути.

Было, однако, и другое восприятие надвигающихся событий: тревожное предощущение глобальной катастрофы, связанной с возможным распадом СССР. Такая катастрофа грозила непредсказуемыми последствиями во всех сферах человеческого бытия: политической, социально-экономической, духовно-нравственной.

К началу 1990 г. на­селение Российской Федерации составило 148,1 млн. человек. Этот важнейший официальный показатель здоровья на­ции выглядел пока еще удовлетвори­тельно. Численность россиян за год возросла на 700 тыс. человек, или на 0,5% (рост населения по СССР рав­нялся 0,7%). Однако темпы прироста уже обнаружили устойчивую тенден­цию к снижению. Особенно тревожным складывалось положение в центре России, в исконно русских областях. Попытки объяснить эту тенденцию на­следием военных лет уже не убежда­ли. Причины, и это становилось оче­видным, коренились в социальной политике и экономике более позднего времени.

В составе СССР Российская Феде­рация не обладала самостоятельно­стью, послушно следуя курсом, про­водимым союзным правительством. А у союзного правительства, возглав­ляемого Н. И. Рыжковым, задуманные преобразования в экономике явно не задались. По собственному признанию бывшего премьера Союза, в 1989 г. в народном хозяйстве страны произошел перелом в сторону ухудшения, 1990 г. уже по многим позициям ха­рактеризовался минусовыми показате­лями. И хотя обвального спада про­изводства пока не наблюдалось, тен­денцию к падению обнаружили вало­вой общественный продукт и нацио­нальный доход, ухудшилось положе­ние дел на транспорте, в строитель­стве.

Сказывалась общеполитическая нестабильность в стране, нарушение хозяйственных связей между респуб­ликами, регионами и предприятиями, массовые остановки производств по экологическим причинам (особенно болезненно это отражалось на разви­тии энергетики, химии, на производ­стве лекарств, дефицит которых уже приобретал угрожающий характер).

Возросла разбалансированность по­требительского рынка и денежных доходов населения в связи с неоправ­данным ростом доходов отдельных его трупп. Неудовлетворенный спрос, достигший 95 млрд. руб., привел к уси­лению инфляционных процессов. И требующей четкого баланса эконо­мической триаде — доходы, товары, пены — начинался хаос.

Серьезным фактором спада производства и связанных с ним потерь на потребительском рынке стали шахтер­ские забастовки 1989 г. в Норильске, на Урале, в Кузнецком и Печорском угольных бассейнах. А в 1990 г. бас­товали уже не только шахтеры. Цеп­ная реакция захватила множество других отраслей народного хозяйства.

Впрочем, не все экономисты были склонны объяснять нехватку товаров на потребительском рынке только спа­дом производства, дисбалансом налич­ных товаров и денежных доходов на­селения и другими, указанными выше причинами. Все настойчивее говори­лось о саботаже так называемой «те­невой экономики», о преднамеренном сокрытии, а то и уничтожении огром­ной массы товаров теми силами, ко­торые были заинтересованы в полити­ческой дестабилизации общества.

Масштабы «теневой экономики» оце­нивались в 150 млрд. руб. (по тог­дашнему курсу рубля — огромная сумма, составлявшая чуть менее чет­верти годового национального дохода страны — 625 млрд.), назывались и другие, более внушительные цифры, вплоть до 350—500 млрд. рублей.

Начиналась настоящая вакханалия разграбления, растаскивания, прежде всего, сырьевых богатств страны. Пользуясь отсутствием правовой ба­зы, различные вновь создаваемые со­вместные предприятия, акционерные общества, кооперативы бесконтрольно вывозили за рубеж нефть, уголь, чер­ные и цветные, редкоземельные ме­таллы, материалы стратегического на­значения (вольфрам, кобальт, титан, никель и др.), лес, пушнину, золото и алмазы... Одним словом, все, чем богата страна и на что с вожделением набрасывается западный рынок. При­чем все это часто сбывалось задешево, по демпинговым ценам. Сырье и про­дукция высочайшей кондиции неред­ко отправлялись за рубеж под видом каких-либо отходов производства (от­личные трубы — как металлолом и т. п.). Скандально знаменитой стала афера государственно-кооперативного концерна «АНТ», пытавшегося про­дать 12 танков, грозных боевых ма­шин новейшей конструкции, под ви­дом тягачей для сельхозработ. Иными словами, продавалось все, и новояв­ленные торгаши не брезговали ничем, вплоть до организации подпольной торговли детьми (10 тыс. руб. за зло­того ребенка).

Все острее становилось положение на потребительском рынке. В магазинах— пустые полки. Почти повсеместно вводились талоны на сахар, масло, табачные и винно-водочные изделия. Товарный дефицит дал новый толчок к разного рода махинациям и злоупотреблениям в сфере распреде­ления. В результате — недовольство населения. Возникали стихийные водочные и табачные бунты. Один из первых таких бунтов разразился уже декабре 1989 г. в Свердловске.

В январе 1990 г., в связи с повышением в Эстонии цен на табак, алкогольные напитки и некоторые другие товары, в Ленинград хлынул поток кителей этой республики за более дешевыми продуктами. Сессия Ленинградского областного и городского Советов народных депутатов приняла решение о введении продажи отдельных продовольственных и промышленных товаров по специальным визитным карточкам. Позже аналогичные меры будут приняты в Москве (здесь начнут торговать по паспортам) и других рос­сийских городах.

Обострились межнациональные от­ношения. В столкновениях на этой по­мпе гибли россияне. 19 января на ба­кинской улице в неполные 20 лет по­гиб, прикрыв собой товарища, рядовой Андрей Кузьмин. Как тогда говори­лось, воин-интернационалист из Че­реповца, служивший во внутренних поисках, в дивизии им. Ф. Э. Дзер­жинского. В Кишиневе средь бела дня н центре города был зверски убит сту­дент только за то, что громко говорил по-русски. В России появились бежен­цы. К началу года их насчитывалось 500 тыс. человек, в марте уже 600.

На положении Золушки

В идейной жизни об­щества на первый план все в большей мере выступали вопросы националь­ного самосознания. В политике это на­ходило отражение в росте сепарати­стских движений, во всеобщей борьбе республик с Центром или Кремлем, олицетворявшими тоталитарное государство. Уже более года в адрес Цен­тра раздавалась резкая критика, при чем не только за ущемление политических свобод. Многие экономически беды, «нищенский» социальный уро­вень объяснялись несоразмерными а петитами Центра. А с Центром в массовом сознании отождествлялась Россия. Российские идеологи, ученые прежде всего национально-патриотической ориентации, настойчиво ставили вопрос об истинном положении России в Союзе, об удельном вес РСФСР в СССР по основным показателям экономического и социального развития. Появилась потребность ответить на вопрос: кто за счет кого живет? Вырисовывалась картина удручающего положения именно Российской Федерации, беззастенчиво используемой союзным правительство в качестве донора для других республик. В семье народов СССР Россия оказалась на положении Золушки Производя 60% валового общественного продукта и давая 61% произведенного национального доход РСФСР по жизненному уровню находилась на одном из последних мест стране. В основном за счет России формировался бюджет страны и более 70 российских млрд. руб. ежегодно перераспределялось из ее кармана пользу других республик. В 1989 к примеру Россия внесла в общесоюзный бюджет более 100 млрд. рублей а получила назад, на будущий год лишь 30 млрд. В особо сложном по­ложении оказались русские. Даже внутри РСФСР они, например, по чис­лу лиц с высшим образованием на душу населения были на 16-м месте и городе и 19-м в деревне.

Обострились так называемые де­мографические проблемы русской на­ции. Уже много лет уровень рождае­мости у русских не обеспечивал про­стого воспроизводства населения, а в ряде областей Центральной России смертность превышала рождаемость, в том числе и в самой Москве, где прирост шел за счет мигрантов. Еже­годно с карты России стиралось более 1000 сельских населенных пунктов.

Под воздействием подобных фак­тов, которые становились достоянием общественности, крепло убеждение, что России нужна самостоятельность: экономическая, политическая, духов­ная. Хватит быть «дойной коровой» да еще и терпеть унижение от «младших братьев». Пора самим распоряжаться своими богатствами. Ставился вопрос о том, что Россия должна обладать полноценной структурой обществен­но политических и государственных организаций: начиная с Компартии, Российской Академии наук, российской прессы и телерадиопрограмм (не­которые из этих проблем уже были сдвинуты с «мертвой точки» — в январе 1990 г. принято решение возродить Российскую Академию наук, на ЦТ состоялся первый выпуск нового телевизионного канала «В эфире — Советская Россия» и т.п.). Делались робкие попытки со стороны официальных властей (Президиум Верховного Совета, Совет Министров РСФСР, Российское Бюро ЦК КПСС) как-то

откликнуться на постановку вопроса экономической самостоятельности республики. Разрабатывалась концеп­ция экономического суверенитета Рос­сии, готовился ее переход на новые условия хозяйствования на основе са­моуправления и самофинансирования, планировалось социальное переуст­ройство регионов. Но все это выгля­дело как полумеры. В возможность России получить равные права с дру­гими республиками под крышей ста­рого Союза уже мало кто верил.

Идея возрождения России, вбро­шенная первоначально в обществен­ное сознание сторонниками нацио­нально-патриотической ориентации, была перехвачена идеологами и поли­тиками демократического толка. Прежде всего, как популистский ло­зунг, имеющий успех у оскорбленных и прозревающих россиян. Ставилась задача возрождения именно демокра­тической России, хотя само содержа­ние этого понятия не расшифровыва­лось.

Нараставшая волна роста россий­ского, русского национального само­сознания сопровождалась беспреце­дентной по своему размаху антирос­сийской, антирусской идеологической кампанией в средствах массовой ин­формации, прежде всего всесоюзных. Безусловно, сказывалась пагубная традиция последних семи десятилетий любое взволнованное высказывание в пользу России, русской нации отож­дествлять с проявлением великодер­жавного шовинизма.

Когда грузинский педагог Ш. А. Амонашвили призывал к раз­витию «грузинской школы» — это вос­принималось с пониманием и благо­склонно, но едва речь зашла о необ­ходимости «русской школы», загово­рили о «великорусском шовинизме». Даже требование о создании россий­ской Компартии и Российской Акаде­мии наук с высокой трибуны партий-

I) пленума было расценено одним ораторов как попытка «возродить пашей российской почве национализм, что ...эквивалентно наци-л-шовинизму».

После скандального инцидента в тральном Доме литераторов (про­шла стычка на почве национальной терпимости) в средствах массовой информации громко заговорили об антисемитизме в России, распространялись панические слухи о грядущих, в ближайшее время намеченных еврейских погромах в Москве, Ленинграде и других российских городах. Фальсификация российской истории, стремление представить ее как сплошное «черное пятно», отрицание позитивного вклада России в мировую историю и культуру (Россия — «тысячелетняя раба», а русский народ — «народ с искаженным национальным самосознанием») свидетельствовали о том, что именно против России ведется целенаправленная борьба.

Годы так называемой «перестройки» внесли определенные пози­тивные перемены, прежде всего в сферу духовную, идейно-психологическую. Утверждались, хотя и не без перекосов, гласность, плюрализм мнений, изживались вчера еще непререкаемые идеологические догмы. Происходило стремительное духовно-нравственное раскрепощение Государства. Особенно разительным представлялось изменение облика средств массовой информации. Недавно абсолютно запретные темы, вплоть до святая святых власти — деятельности Политбюро ЦК КПСС и самых высокопоставленных партийных функционеров — стали свободно обсуждаться на страницах печати. Если в начале 1988 г., в связи с нашумевшей статьей Нины Андреевой «Не могу по­ступаться принципами», лишь отча­янно храбрый студент на страницах «Журналиста» прозрачно намекал на стоявшую за этой публикацией фигу­ру могущественного тогда члена По­литбюро Е. К. Лигачева, то к весне 1990 г. критика «сильных мира сего»,, включая Президента СССР, доходящая порой до неприличного шельмо­вания, стала, можно сказать, непре­менным атрибутом общественно-политической жизни. В результате Прези­дент вынужден был защищаться законом об оскорблении президент­ской чести и достоинства.

Процесс духовного, идейно-психо­логического и нравственного раскре­пощения в обществе с первых шагов приобретал противоречивые черты. Деидеологизация оборачивалась заме­ной одной идеологии другой, с проти­воположным знаком. Диалог с Запа­дом выливался в преклонение перед ним. Особенно пагубно это сказыва­лось в сфере культуры, искусства, об­щественных наук.

На экраны кинотеатров, концертные подмостки, на телевидение хлы­нул поток западной эрзац-культуры: американские «боевики» многолетней давности, сомнительная полуподполь­ная видеопродукция, основное содер­жание которой — пропаганда культа насилия, разнузданный секс, порног­рафия, всепобеждающая страсть к на­живе любым доступным способом. На­носились вполне откровенные и ци­ничные удары по эстетическим и нрав­ственным отечественным ценностям. И основной объект умело направляе­мой атаки — разумеется, молодежь. С ней лукаво заигрывали, ее манили легкими миллионами, соблазняли пре­лестями «красивой жизни».

Грубым плечом новоявленных распространителей чуждой народу эрзац-культуры отодвигались в тень истин­ные национальные святыни, делались попытки дискредитировать даже об­щепризнанных мировых гениев духа, таких, как русский писатель Ф. М. Достоевский, объявленный «имперским шовинистом».

В такой обстановке где-то на за­дворках культурной жизни оказыва­лись и проходили едва замеченными Даты, составляющие подлинную наци­ональную гордость. 150 лет исполни­лось со дня рождения композитора II. И. Чайковского, всем творчеством подтвердившего свое высказывание: ...нет более меня влюбленного в ма­тушку Русь». 130 лет гению русской литературы — А. П. Чехову. 125 кг — великому художнику Валенти­ну Серову, четвертому из русских живописцев (Кипренский, Брюллов, Ре­нин), получившему почетный заказ написать свой автопортрет в коллек­цию автопортретов великих мастеров мира во флорентийском музее Уффици. 120 лет — писателю И. А. Бунину, первому среди российских тончайших мастеров слова, лауреату Нобелевской премии. 110 лет — Александру Блоку и 95 — Сергею Есенину, поэтам, чей непревзойденный национальный дух снискал подлинное преклонение, и беспрецедентную травлю. Наконец, 80 лет со дня смерти Л. Н. Толстого, чье имя не нуждается в дополнительном представлении.

Все это только один рядовой год, 1990-й, и какая россыпь звезд первой (и личины! А ведь были и более скром­ные даты поэтов М. В. Исаковского и А.Т. Твардовского, волшебного тено­ра И. С. Козловского, тогда еще живой легенды оперного искусства, и попу­лярного певца эстрады Л. О. Утесова, композитора Г.В.Свиридова и арти­стки Е. Н. Гоголевой, писателя Ф. А. Абрамова. Хорошо писали о знаменитой балерине Галине Сергеев­не Улановой в связи с ее восьмидеся­тилетием: гений русского балета, «бе­лый лебедь» русского балета... Но да­же и здесь не обошлось без назойливой иронии в связи с тем, что отныне Россия если и «впереди планеты всей», то только в балете. Но русский балет действительно подарил миру двух са­мых великих балерин: Анну Павлову и Галину Уланову.

Скромно проводили в последний путь писателя Валентина Пикуля, со­здавшего более 20 романов на темы российской истории, как давней, так и сравнительно близкой, вплоть до времен Отечественной войны. Прорва­лось несколько добрых слов в память уникального русского певца Юрия Гу­ляева, чей богатый по тембру голос, красивый и ласковый, еще вчера по­корял слушателей.

Горьким укором отцам-покровите­лям отечественной культуры прозву­чала судьба одареннейшего русского певца из Сибири Дмитрия Хворостовского, чей талант, не будучи по до­стоинству оценен и востребован на Ро­дине, получил признание и заблистал всеми гранями лишь за рубежом. Там назвали его «русским чудом».

Утечка российских талантов, будь то в искусстве, науке, спорте, в самых различных областях человеческого знания и творчества, стала тревожным знамением времени, характеризую­щим режим.

Произошедшие подвижки в идео­логии на последнем этапе «перестрой­ки» дали импульс духовному возрож­дению — восстановлению в стране прерванной в октябре 1917 г. тысяче­летней традиции христианства, воз­рождению Русской Православной церкви, ее положения в российском государстве и обществе. Как раз в это время, 7 июня 1990 г., Поместном соборе Русской Православной церкви в Троице-Сергиевой Лавре состоялись выборы Патриарха Московского и всея Руси. Вакантный после кончины патриарха Пимена престол занял митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий. Он стал патриархом Алексием II. Церковь возрождалась. В ее распоряжение передавались многочисленные восстанавливаемые храмы. В России вновь широко зазвучали колокола, над городами и весями поплыл зна­тный, воспетый поэтами малиновый звон. В час Победы, 9 мая 1990 г., архангельский умелец Иван Данилов солирует на Покровской звоннице Кремля.

4 ноября 1990 г., в день празднования Казанской иконы Божией матери, в память избавления России от польского нашествия 1612 г. в Москве состоялся крестный ход из Успенского собора Кремля на Красную площадь и молебен по случаю закладки первого камня в основание восстанавливаемого собора в честь Казанской иконы Божией матери (построен в 1633— 635 гг. на средства князя Д. М. Пожарского, в 1936 г. снесен, в 1993 г. — восстановлен).

Возрождались к жизни и другие религиозные конфессии, исторически существовавшие в Российском не только многонациональном, но и многоконфессиональном государстве. Реставрировались старые, открывались юные мусульманские мечети, буддийские пагоды, иудейские синагоги.

К сожалению, возрождение веры сопровождалось напряженностью, а иногда и раздорами между представителями некоторых конфессий. Христи­анскому православию бросили вызов униатские, прежде всего на Западной Украине, и протестантские течения. Обозначились противоречия и в самом православии: на территории России стали создаваться приходы Русской Православной церкви за рубежом, от­рицательно относящейся к Москов­ской Патриархии.

Таким образом, в канун решающих битв за российское возрождение ситу­ация во всех сферах бытия носила крайне противоречивый характер. Судьба страны была поставлена на карту. России предстояли тяжелые ис­пытания.