3. 3. Совершенная конкуренция и свободное ценообразование

Известно, что согласно всем теоретическим концепциям конкуренция считается совершенной (свободной), когда всем хозяйствующим субъектам предоставлена неограниченная свобода действий, в силу чего каждый нуждается в рынке как арене свободных экономических взаимоотношений. Именно такую, не стесненную внешними (государственными) ограничениями экономику, функционирующую на основе рыночной саморегуляции, неоклассическая теория объявляет самой эффективной, по природе своей стремящейся к состоянию полного равновесия.

Мы оставляем в стороне вопрос о том, насколько современную западную экономику с господством в ней гигантских олигополистических и монополистических структур, возросшей ролью государства, аккумулирующей и распределяющей львиную долю национального продукта, можно характеризовать как экономику совершенной (свободной) конкуренции, ведомой невидимой рукой рынка. Как заявлялось с самого начала, нас здесь интересует другое: насколько постулаты положенной в основу российских реформ и принятой к преподаванию неоклассической теории соответствуют нашей ситуации и помогают ее понять.

С этой точки зрения наибольший интерес представляет идея совершенной конкуренции и свободного образования цен в соответствии с соотношением спроса и предложения товаров. Именно эту идею в качестве основополагающей для саморегулирования выдвигали основатели неоклассической теории в прошлом и продолжают отстаивать ее проповедники сегодня. Так, роль рынка Вальрас рассматривал по аналогии с аукционистом, который собирает заявки продавцов и покупателей до начала производства и определяет равновесные цены. Доказательство Вальраса о благотворном воздействии свободной конкуренции и ценообразования на экономику и достижение ею благодаря этому полного равновесия получило в наше время дальнейшее развитие и математическое обоснование в работах двух нобелевских лауреатов К. Эрроу и Ж. Дебре, а также множества других экономистов и охватывает теперь широчайший круг экономических проблем.

Особое место среди них занимает неоклассическая теория цены. Согласно ее трактовке конкурентная цена обладает такими преимуществами, которые делают ее незаменимым инструментом рыночного саморегулирования. Во-первых, она выступает денежным выражением (измерителем) полезности товара (услуги) и совпадает с его стоимостью; во-вторых, общий уровень цен определяется количеством денег в обращении (количественная теория денег), а цены на конкретные товары зависят от соотношения спроса и предложения; в-третьих, благодаря конкуренции продажная цена товаров представительной фирмы всегда равна средним, а также предельным издержкам на производимые товары, включающим нормальную (среднюю) прибыль, что и позволяет фирме функционировать в автономном режиме; в-четвертых, поскольку она зависит от соотношения спроса и предложения, то образование цен предшествуют распределению, которое, по этой логике, осуществляется независимо от цен.

Особое достоинство своей трактовки цены неоклассическая теория усматривает в том, что считает ее равной предельному продукту товара и на этом основании считает ее также мерой справедливого вознаграждения факторов производства. Так, по неоклассической трактовке, заработная плата как предельный продукт труда всегда равна предельной тягости труда². Но если тяжесть труда оказывается выше получаемой мною зарплаты, то в соответствии с принципом максимизации полезности я отказываюсь от такой работы и ищу другую, в которой оплата моего труда будет соответствовать его тяжести. Подобная зависимость используется неоклассической теорией для объяснения добровольного характера безработицы, и мы ниже остановимся на том, насколько оно убедительно. Здесь же нас интересует другое: верно ли, что при сохранении прежней тяжести труда снижение заработной платы приводит к отказу рабочих от своих мест, как это было бы, если бы максимизация полезности была единственным мотивом, определяющим соотношение между заработной платой и тягостью труда?

Кейнс рассматривает этот вопрос в самом начале «Общей теории» путем разграничения между реальной и номинальной заработной платой. Он доказывает, что «предложение труда не является функцией только реальной заработной платы…Работники обычно противятся сокращению денежной заработной платы, но они не прекращают работы всякий раз, когда поднимаются цены товаров, приобретаемых на заработную плату». (Кейнс, 1993. с. 228).

Заявленная неоклассической теорией обратная зависимость между уровнем занятости и заработной платы не наблюдается и в современной российской экономике. У нас происходило нечто противоположное: одновременно снижались как занятость, так и заработная плата. Если бы заработная плата определялась соответствием предельного продукта труда тяжести труда, то ввиду несоответствия одного другому все рабочие должны были покинуть свои места. На самом деле рабочие продолжали работать не только в ситуации снижения зарплаты, но даже тогда, когда ее месяцами не выплачивали.

Нынешнее положение Российской академии наук также можно рассматривать как одно из свидетельств ограниченности неоклассической трактовки мотивов человеческого поведения. Со снижением ее статуса РАН и заработной платы сотрудников многие из них действительно покинули свои места, и в той мере, в какой произошел этот факт, очевидно, можно считать подтверждением неоклассического решения. Но ведь многие другие, - притом наиболее квалифицированная часть сотрудников, верные своей профессии и призванию, - продолжают свою работу даже при нищенской зарплате и тем опровергают однозначность этого постулата. Но тот факт, что молодежь теперь больше не приходит в науку, наоборот, является его подтверждением.

Множество фактов подобного рода опровергает неоклассическое положение о том, что заработная плата определяется предельным продуктом труда рабочего, и возвращает нас к ее Марксовой трактовке как стоимости рабочей силы. Происходившее в годы реформ снижение заработной платы представляется не результатом уменьшения создаваемого рабочими предельного продукта, а снижения стоимости рабочей силы, денежным выражением которой является заработная плата. Только таким путем, как давно доказал Маркс, капиталист может повышать эксплуатацию труда и свои прибыли.

Что класс новых российских собственников ведет себя по К. Марксу, а отнюдь не по М. Фридмену, хорошо проиллюстрировал бывший министр финансов А.Я. Лившиц в одном телевизионном интервью в период массовых невыплат заработной платы. Я, говорил он, обратился к предпринимателям с вопросом: почему не платите заработную плату, когда на ваших счетах есть достаточные для этого средства в рублях и валюте? Ответ был показательным: если рабочим не нравится – пусть ищут другую работу. Такова моральная и правовая физиономия российского капитала: он принимает капитализм как систему собственного произвола, в том числе в деле установления и выдачи заработной платы. Российская ситуация объясняется не теорией предельного продукта рабочего и максимизации полезности, а теорией эксплуатации труда и распределения по силе капитала.

Неоклассическая же школа рассматривает экономические явления по другой логике, согласно которой эксплуатация одного другим в принципе исключена. Максимизируя полезность каждого, утверждает она, рынок гармонизирует экономические отношения людей: нет никакой противоположности интересов, конфликтов и проблем. В итоге получается полная оптимистическая картина: все хорошо, а будет еще лучше.

Теоретический рисунок этой картины со времен Ж. Сэя становится все краше за счет высвечивания его отдельных деталей. Таким, в частности, является уточнение, внесенное современным монетаризмом в количественную теорию денег. Прежние теоретики (Д. Юм, Д. Рикардо, Дж. Милль) рассматривали деньги как некое, чисто техническое средство обмена. Современный монетаризм объявил деньги самым главным фактором экономики (money is matter). Соглашаясь со старой теорией в том, что именно количество денег определяет уровень цен, монетаризм объявил, что поддержание стабильности денежной массы является главным условием макроэкономического равновесия.

Регулирование массы денег в обращении в соответствии с «денежным правилом Фридмана», согласно которому ее рост не должен обгонять увеличение национального продукта, монетаризм рассматривает как основное противоядие инфляции. По этому сценарию действовали российские «либералы» в годы реформ, и подобного понимания продолжает придерживаться и сегодняшнее руководство страны. Между тем опыт красноречиво показал, что путем регулирования денежной массы не только нельзя обеспечить экономический рост, о чем пойдет речь в одном из последующих разделов, но и справиться с инфляцией. В 1990-е гг. в России проводилась жесткая политика сдерживания денежной массы, в результате чего коэффициент монетизации (т.е. соотношение денежной массы и ВВП) составлял 4,7 –9,8% в 1992 –1996 гг. (Дзарасов, 1997 г, с. 83). По неоклассической теории это должно было привести к снижению цен и началу экономического роста. На самом деле падение темпов открытой (в отличие от скрытой) инфляции сопровождалось беспрецедентным спадом производства.

Почему это происходило? Дело в том, что количество денег в обращении, как давно указывает марксистская теория, не является единственным фактором, определяющим уровень цен. Не менее важным является уровень общественно - необходимых затрат, которые в годы реформ резко возросли за счет: (а) увеличения посреднических и трансакционных издержек, (б) технической деградации экономики и (в) повышения нормы эксплуатации труда. В том случае, когда цены растут под влиянием увеличения заработной платы (тогда снижается норма эксплуатации), то воздействие этого фактора в неоклассической теории обычно признается как «инфляция издержек». На самом деле это иное название общественно - необходимых затрат, т.е. такой альтернативной категории, значимость которой неоклассическая теория не признает.

Смысл этих рассуждений состоит в том, что российский опыт представил чрезвычайно богатый материал, который не подтверждает, а скорее опровергает те неоклассические постулаты, на основе которых проводились реформы, а, следовательно, нельзя считать случайным и то, что они завели экономику в тупик.