Статья 371

В статье устанавливается санкция за наиболее опасный вид превышения или бездействия власти. В данном случае умысел виновного направлен именно на то, чтобы, используя свое служебное положение, совершить какое-либо уголовное преступление или способствовать его совершению. Согласно разъяснению Сената, ответственность по этой статье наступала только в случае совершения преступления, за которое установлено наказание уголовное, то есть соединенное с лишением всех прав состояния и указанное в ст. 19 Уложения о наказаниях¹⁷⁸ [УКДС, 1888, №9].

Статья 372

В русской юридической литературе не раз обращалось внимание на то, что «система наказаний за превышение и за бездействие власти представляется в нашем Уложении крайне неудовлетворительною»¹⁷⁹ [Есипов В. Указ. соч., с. 71. См. также: Проект Уголовного уложения редакционной комиссии и объяснения к нему, т. VIII. СПб., 1897, с. 180–181]. В частности, ни в законодательстве, ни в разъяснениях Сената не проводилось четкой границы между важными и неважными последствиями превышения власти. По толкованию Сената, различие в применении ст. 370 или ст. 372 заключалось в том, насколько превышение и бездействие власти представляется суду важным само по себе и по тем обстоятельствам и последствиям, которыми оно сопровождалось¹⁸⁰ [Разъяснения Правительствующего сената по Высшему дисциплинарному присутствию, дело № 1 от 6 марта 1895 г. – Журнал министерства юстиции, 1907, кн. 1]. Но условием применения ст. 372 является не только то, чтобы последствия превышения или бездействия власти не были важны, но чтобы они и не могли быть таковыми. Практика применения этой статьи свидетельствует, что она являлась гарантией безопасности для полиции и чиновников, проявлявших излишнюю служебную ревность в преследовании «злоупотреблений и беспорядков». Вместе с тем наказанию по ст. 372 был подвергнут мировой судья за то, что при разборе уголовного дела он сделал замечание полицейскому приставу по поводу неправильно составленного протокола. Судья заметил, что пристав «не настолько юн, чтобы не знать порядка составления протокола»¹⁸¹ [УКДС пригов., 1889, 31 января].

Статья 373

В данной статье идет речь о сопротивлении одного должностного лица другому с использованием своего служебного положения вопреки интересам службы. Сопротивление его в качестве частного лица ответственности по ст. 373 не влекло, так же как и препятствие со стороны одного должностного лица другому, когда они оба действовали в пределах предоставленных им законом полномочий.

Высшей мерой наказания по ч. III данной статьи, указанной в ст. 291, была каторга от 4 до 6 лет. Термином оружие здесь обозначается холодное или огнестрельное оружие в собственном смысле слова, а не любой другой предмет, используемый в таком качестве.

Статья 374

Вплоть до середины XVIII века, пока пытка находила широкое применение в деятельности не только судебных, но и административных органов, истязания и жестокости при отправлении должности в пределах компетенции не считались противоправными и не могли быть наказуемы. Однако недостатки процесса, при котором приговор суда зависел от выносливости обвиняемого, заставили законодателя сначала регламентировать пытку (в Воинском уставе Петра I и в утвержденном Елизаветой Петровной «Обряде како обвиняемый пытается»), а затем постепенно проводить ее ограничение. Определенный перелом в этом направлении произошел в период правления Екатерины II. Указ о порядке производства уголовных дел по воровству, разбою и пристанодержательству от 10 февраля 1763 г. хотя и рассматривал пытку как одну из важных форм следственных действий, но ограничивал ее применение по кругу лиц¹⁸² [ПСЗ, т. XVI, № 11 750]. Вскоре последовал еще один указ, ограничивший применение пытки на местах: прибегать к ней могли только провинциальные и губернские канцелярии, но и им предписывалось «обратить преступников к чистому признанию больше милосердием и увещеванием, а особливо изысканием по происшедшим в разные времена околичностям, нежели строгостью и истязанием»¹⁸³ [ПСЗ, т. XVI, № 11 759]. И, наконец, 27 сентября 1801 г. последовал указ Александра I «Об уничтожении пытки», который потребовал, «чтоб нигде ни под каким видом ни в высших, ни в нижних правительствах и судах никто не дерзал ни делать, ни допущать, ни исполнять никаких истязаний под страхом неминуемого и строгого наказания»¹⁸⁴ [ПСЗ, т. XXVI № 20 022]. В Своде законов (т. XV, ст. 903) также содержалось запрещение «чинить пристрастные допросы, истязания и жестокости», но не устанавливалось наказание за подобное превышение власти. Впервые оно появляется в Уложении о наказаниях.

Среди различных случаев превышения власти в Уложении особо выделены те, которые сопровождаются посягательством на телесную неприкосновенность частных лиц. Деяния, предусмотренные как первой, так и второй частью ст. 374, в отличие от ст. 375, не требуют дополнительной квалификации по совокупности со статьями главы о преступлениях против здоровья частных лиц.

В Уложении отсутствовало определение понятия истязание, но на основании неоднократных разъяснений Сената¹⁸⁵ [УКДС, 1870, №1413; 1871, №491; 1875, №606; 1876, № 25 и др.] можно установить, что истязанием признавалось нанесение телесных повреждений неоднократно и в течение более или менее продолжительного времени либо же сопровождавшееся проявлением особой жестокости. При этом «мучения и жестокость должны представлять высшую и более продолжительную степень страдания, нежели при обыкновенном насилии и побоях, хотя бы и тяжких»¹⁸⁶ [УКДС, 1870, № 1413; 1872, №491; 1883, №25]. Истязание, таким образом, считалось категорией юридической, а не медицинской. Установление в действиях подсудимого признаков истязания было задачей суда, а не судебно-медицинской экспертизы. Наиболее распространенной формой истязания являлось сечение жертвы розгами или кнутом. По ст. 374 должны были квалифицироваться и насильственные действия должностных лиц, выразившиеся в причинении потерпевшему тяжких побоев, если они не сопровождались нанесением ран или увечьем¹⁸⁷ [УКДС, 1899, №17].

С субъективной стороны данное преступление характеризуется умыслом, направленным и на нарушение своих должностных обязанностей, и на посягательство на телесную неприкосновенность личности. Для квалификации действий виновного цель преступления (корысть или ложно понимаемые интересы службы) значения не имеет. Более того, как разъяснил Сенат, это преступление в отличие от того, которое определено в ст. 375, не могло быть оправдано состоянием крайней необходимости, потому «что никакая необходимость не может вызвать совершения таких насильственных действий, которые имеют характер произвольной, караемой законом, жестокости или мучения»¹⁸⁸ [УКДС, 1891, № 14].