{159} Предисловие к «Атласной Туфельке»

В основе сюжета «Атласной туфельки» — китайская легенда о двух звездных влюбленных, которые каждый год после долгих паломничеств встречаются лицом к лицу, но никогда не могут соединиться, находясь по разные стороны Млечного Пути. Родриго и Пруэз разделены высшей волей — Древние именовали ее Судьбой, но она нисколько не утратила своей тайны, стаз для нас, христиан, священным Таинством; это Таинство есть, как говорит нам святой Павел, ВЕЛИКОЕ ТАИНСТВО, называемое браком. Согласно этой воле, двое влюбленных — одновременно жертвы, противники и сообщники. Пруэз пытается соединиться с возлюбленным, но у нее подбито крыло: она отдала свою туфельку Святой Деве, Родриго опрометчиво заключил договор со святым Иаковом, покровителем Испании, который служит проводником между двумя полушариями в образе гигантского созвездия. Тщетно Пруэз доверяет морю свое отчаянное письмо. Ему понадобится десять лет, чтобы дойти по назначению, но когда тот, кого призывали, наконец, явился освободить добровольную пленницу под стены крепости Могадор в Марокко, туда, где завершается ее трагическая судьба, будет уже слишком поздно!

Весь замысел пьесы кроется в идее жертвоприношения. Я нахожу ее, в конце концов, менее бессмысленной, чем идея падения в бездну сомнительного сладострастия; ее благодатное воздействие не замкнуто в своем источнике и распространяется на весь мир бесконечно расходящимися кругами. Родриго, которому отказано в личном счастье, способствует становлению целого континента. Что касается Пруэз, то ее вознаграждение еще выше, ибо одна человеческая душа — это больше, чем мир, и она спасает одну душу, душу дона Камилла, вероотступника.

Атласная туфелька (вступление)

… Так как в конце концов нет ничего невозможного в том, чтобы эта пьеса была бы однажды сыграна, десять или двадцать лет спустя, полностью или частично, можно начать с некоторых сценических указаний. Очень важно, чтобы картины следовали одна за другой, без малейшего перерыва. На заднем плане — полотно, самым небрежным образом размалеванное, или совсем ничего нет, сойдет. Машинисты совершают какие-то необходимые действия прямо на глазах у публики, в то время как спектакль вдет своим чередом. В случае надобности ничто не мешает артистам стукнуть кулаком. Исполнители каждой следующей сцены появляются прежде, чем участники предыдущей заканчивают говорить, и тотчас {160} же, прямо среди них, принимаются за свою несложную подготовку. Указания к сцене, когда о них думают и если это не мешает ходу спектакля, объявляются или же читаются помощником режиссера, самими актерами, которые вытаскивают из карманов и передают друг другу необходимые бумаги. Если ошибутся, неважно. Конец висящей веревки, плохо натянутый задник, за которым видна белая стена и ходящий там взад и вперед персонал, создадут наилучший эффект. Нужно, чтобы все имело вид временного, сделанного на ходу, на скорую руку, бессвязного, импровизированного, но с энтузиазмом! И желательно с удачами время от времени, ибо даже из беспорядка следует изгонять монотонность.

Порядок — это удовольствие для ума; но воображение наслаждается беспорядком.

Я предполагаю, что моя пьеса будет сыграна, к примеру, в последний день карнавала в четыре часа пополудни. Я воображаю себе большой зал, разогретый предшествующим представлением, набитый публикой, наполненный разговорами. Сквозь приоткрытые двери слышен приглушенный звук хорошего оркестра, играющего в фойе. Другой, маленький гнусавящий оркестр в зале развлекается имитацией звуков, производимых публикой, то сопровождая их, то понемногу придавая им некое подобие ритма и окраски.

На просцениуме, перед опущенным занавесом появляется Ведущий. Это солидный бородач, позаимствовавший, скорее всего, у Веласкеса шляпу с перьями, трость в руках и пояс, который ему с трудом удается застегнуть. Он пытается говорить, но всякий раз как он открывает рот, а зрители в это время с огромным шумом, в суматохе устраиваются на своих местах, его прерывает аккорд цимбал, простоватый звон колокольчика, пронзительная трель флейты, глубокий вздох фагота, капризная рулада окарины, кашель саксофона. Постепенно все умолкает, наступает тишина. Слышны лишь удары большого барабана, издающего спокойное ПУМ ПУМ ПУМ, похожее на то, как покорный палец мадам Барте в такт постукивает по столу, пока она выслушивает упреки господина графа. Снизу раскатисто звучит пианиссимо другого барабана, временами переходящее в форте, пока, наконец, публика не погружается в тишину.

Ведущий, с листком бумаги в руках, громко стучит в пол тростью и объявляет:

АТЛАСНАЯ ТУФЕЛЬКА, или ХУДШЕЕ НЕ ВСЕГДА ВЕРНО испанское действо в четырех Днях ДЕНЬ ПЕРВЫЙ Короткий Звук трубы.

{161} Сцена этой драмы — мир, но преимущественно — Испания конца XVI века, если не начала XVII. Автор позволил себе перемешать страны и эпохи, подобно тому, как с желаемого расстояния многие отдельные цепи гор сливаются в общую линию горизонта.

Еще один короткий зов трубы. Раздается продолжительный свист, как при маневре корабля.

Занавес поднимается.