{157} Поль Клодель По поводу первого представления «Атласной Туфельки» в Комеди Франсез

Я вышел взволнованный и ошеломленный с первой репетиции «Атласной туфельки», на которой смог присутствовать. Я чувствовал себя одним из тех монахов Ренессанса, кого повеление папы римского внезапно бросило в самую гущу светской жизни. Так же внезапно я был вырван из моего долгого затворничества на Роке и, в недрах абстрактной, со всех сторон замкнутой пещеры, называемой театром, с восторгом смотрел, как вещь, которая так долго существовала только в моем воображении, теперь распространялась вширь, воплощаясь в речь и действие. Ее осуществление еще не было полным, она запиналась, в волнении делала первые шаги, руки искали соединения, с небес спускались страны и дворцы, в левой кулисе хватали наживку дорога, исходящей из правой кулисы. В полумраке, рассекаемом лучами прожектора, сновали искусные люди. Всем им дала толчок к делу отвага и дерзость генерального администратора г. Жана-Луи Водуайе, а оживила и вдохновила всех, начиная с последнего машиниста и до самих действующих лиц, собравшихся на подмостках для того, чтобы вести действие к завершению, душа режиссера-постановщика Жана-Луи Барро, кому, в полном согласии художественных принципов, я вручил мое творение.

Через несколько дней этот эксперимент будет представлен и публике, и мне. Зрители не увидят ничего заранее готового, просто воспроизведенный текст. Материально и духовно произведение родятся и осуществится на наших глазах.

В ожидании, одинокий гость в недрах этой глубокой впадины, стесненный ролью созерцателя, я погрузился, так сказать, в будущее, я ждал, что сзади начнут одна за другой появляться сцены, они будут сближаться и сцепляться друг с другом до самой развязки. Здесь действию отведено особое, специально подготовленное место. Сверху и снизу, слева и справа, со всех сторон в нем собираются разнообразные элементы, чтобы втянуть туда исполнителей и саму драму. Но разве не так происходит и в реальной жизни? Мы все это смутно чувствуем. Разве мы сами не ждем безжалостного окрика режиссера этой драмы, окружающей нас, требующего нашего входа и выхода? Минута настала!

{158} Ибо не мы одни ответственны за свою судьбу. Мы призваны занять свое место в деле. Мы нужны для объяснения или вразумительного истолкования ситуации. Нам, совместно с партнерами, которые появляются один за другим, доверено исполнение некоей грандиозной притчи во имя величайшей славы Божьей: в ней задействованы самые таинственные, самые чувствительные нити человеческого бытия, однако, «Худшее не всегда верно»¹.

Цель драмы — выделить, наметить, наполнить, изобразить, ввести событие, перипетию в область всеобщего и зримого, выявить вечный и главный конфликт, лежащий в основе любой человеческой жизни. Она воплощает в действие некоторое потенциальное противостояние сил, чтобы привести его к завершению.

Каковы эти силы в «Атласной туфельке»?

Самые примитивные из всех, что когда-либо раздирали человеческое сердце. С одной стороны, страстное желание личного счастья, в котором самая строгая философия обнаруживает не только главную причину, но законное направление всякой сознательной или бессознательной энергии человеческого существа. С другой стороны — категоричное предписание извне, с которым это желание должно быть согласовано. Когда две эти силы, — скажу, не колеблясь, обе священные, — вступают в столкновение, это требует разрешения, поисков выхода, возникает драма. Без противостояния невозможна композиция.

В этом — смысл ответа, данного мной когда-то на знаменитый каламбур Андре Жида: «Хорошая литература создается отнюдь не с хорошими чувствами» Только с хорошими чувствами (впрочем, что под этим подразумевается?!) — возможно, но вот с дурными — гораздо менее. Нет ничего менее драматического, ничего мрачнее и неинтереснее, чем инстинкт, движущийся к удовлетворению по самому короткому пути. Без этого глубинного желания добра в нас, — с равным успехом его можно назвать и животным, и моральным — по всем контурам обрисованного противостоянием, можно прийти лишь к пошлой констатации расширения в пустоте, или же к тому, что сознание зрителя будет отторгнуто, с горечью и возражениями. Без добра, без желания добра не бывает и зла. Без добрых чувств нет и недобрых, И без борьбы — нет прогресса.

Paul Claudel. Mes idées sur le théâtre.

Paris: Gallimard. 1966. P. 185 – 187.