Картина 5 Зима. По заснеженной дороге идут крестьяне в ободранных рубахах и полушубках, еле прикрывающих колени. Вся одежда покрыта дырами.

ИВАН. Тятька, холодно.

ПИЛА. Терпи, казак, - атаманом будешь.

МАТРЕНА. Черт ты проклятый, Пила, - тащишь нас на смерть верную! Мне тоже холодно, и я не дойду.

ПИЛА. Матрена, я девять медведей зарубил и тебя не пожалею. Замолчи и ногами шевели!

СЫСОЙКО. У меня зубы стучат, руки болят, и нос в ледышку превратился.

ПИЛА. Ты меня, Сысойко, не вздумай подводить. Не имеешь права. Держись!

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Долго придется держаться. Две недели до Усолья.

ИВАН. Тятька, не могу. Холодно.

Иван падает на землю.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Зря ты, Пила ребенка с собой взял. Не выдержит.

ПИЛА. А я сказал, что выдержит, дойдет и станет бурлаком! (обращается к Ивану) А ну вставай! Быстро вставай! Не позорь меня!

ИВАН. Тятька, тяжко! Холодно! Умру!

Пила бьет Ивана по голове.

ПИЛА. Если сейчас же не встанешь, я тебя сам убью!

Иван плачет и встает.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК (трясется от холода). Тяжела крестьянская доля.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Ба̀ют, бурлачить ба̀ско, но так ли это на самом деле? Может, врут все, чтобы нас, - невинных, облапошить?

СЫСОЙКО. Пила, не могу, - я обратно пойду. Холодно мне и страшно. Вдруг совсем не ба̀ско это, - бурлачить? Вдруг это каторга и обман? Не пойду.

Сысойко разворачивается, чтобы уйти обратно, но Пила хватает его за воротник и тащит к толпе.

ПИЛА. Кончайте выпендриваться. Хнычете, как дети. Хуже... (Толкает Сысойко, Ивана и Матрену). Идите со всеми и не вздумайте отстать. Что ты, Сысойко, собрался дома делать? На полатях лежать, да от голода помирать, так?

Сысойко плачет.

ПИЛА. Смотреть на тебя противно, Сысойко.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Реки большие, - будем плыть; города смотреть. Может, правда, это бурлачество ба̀ское.

МАТРЕНА. Корову жалко. Она только молоко давала; взамен не просила ничего. Корова не плакала, но ее увели. (Пауза. Обращается к небу). Апроьска, почему ты тоже ушла?

ПИЛА. Замолкни, Матрена. Не могу я больше про Апроьску слышать.

МАТРЕНА. А меня ты так не любишь, как свою Апроську. Ее бы ты бурлачить чрез мороз не потащил.

ПИЛА. Любил я девку, - что в этом такого, а?

МАТРЕНА. Так уж сильно любил, что уморили ее из-за тебя, дьявол чертов!

ПИЛА. Ох, Матрена, когда – нибудь отвалится твой поганый язык. Что ты мелешь?

МАТРЕНА. Лучше бы ты о своей семье думал, а не ходил по этой «Подлипной», помогал всем, кому не лень, а дети твои голодали. Дьявол ты, Пила.

Матрена плачет.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Пила, баба у тебя с огоньком. Ты ей прощаешь? Говорит, что вздумается, и ничего? Не отвешиваешь ей тумаков?

ВТОРОЙ БУРЛАК. Моя бы баба за такие речи получила по шее, да от души.

ПИЛА (говорит очень тихо). Ребя, она Апроьску родила, да Ваньку. Жалко. Как девка померла, Матрена немного умом тронулась, - я уже привык.

МАТРЕНА. Леший ты и дьявол, Пила. Зачем на меня напраслину наговариваешь? Врет все черт проклятый, чтобы ты провалился, и глаза бы у тебя из орбит выпали. Черт, черт, черт, черт, черт проклятый! (Матрена плюет в Пилу).

ПИЛА. Все, Матрена, допрыгалась, дура!

Пила бьет Матрену, - она кричит.

ПЕРВЙ БУРЛАК. Давно пора шальную бабу приложить, как следует.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Ты слышал, как она Пилу чихвостит? Не, бабам такое спускать нельзя, - сразу надо им показать, кто хозяин. Бабы, - такой народ; они ласковых слов не понимают. Их только бить и очень сурово, чтобы они молчали, готовили еду и рожали детей.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Бабе мнение иметь нельзя. Если баба начинает мысли вертеть, а еще и умничать – это ша̀баш. Сварливую бабу надо бить розгами.

Пила в последний раз замахивается на Матрену. Она лежит на снегу.

МАТРЕНА. Все равно ты дьявол и проклятый черт, Пила!

ПИЛА. Матрена, я тебя прибью. Хватит меня перед людьми дураком выставлять. Молчи!

МАТРЕНА. Не стану я молчать! Только ты в наших бедах виновен!

Пила замахивается на жену еще раз, но бурлаки останавливают его.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Все, Пила, хватит с нее.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Мы ей не верим. Пусть несет околесицу, коли оглашенная. Мы потерпим.

Иван подбегает к Пиле.

ИВАН. Тятька, ты плохой!

ПИЛА. За что, Ванька?

ИВАН. Ты в остроге сидел и мамку бьешь. Значит плохой.

ПИЛА. Глядите, сынок, как и мамашка, умом тронулся! (Очень тихо говорит сыну, чтобы никто не слышал и держит его за ухо) Я никогда в остроге не сидел! Заруби себе на носу. Не вздумай еще раз про острог брякнуть. Уважай отца!

Вдруг мимо крестьян проезжает повозка, управляемая Григорием Карповым. На купце роскошная шуба. В повозке сидит его дочь Мила, прикрытая богатыми шкурами. Ест бублик.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ (кричит на крестьян, которые мешают его повозке ехать; размахивает хлыстом в разные стороны). Пошли вон, скоты! С дороги, оборванцы!

МИЛА КАРПОВА. Папенька, аккуратнее. Меня всю растрясло!

Повозка застревает в снегу среди крестьян. Купец хлещет лошадей, чтобы они вытянули повозку. Иван видит красивое одеяние купца и его дочери.

ИВАН (громко кричит купцу). Дяденька, дайте шубку, - ножки замерзли.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. А ну пошел прочь, оборвыш. Разойдись, а то высеку, сволочи!

Григорий Карпов бьет хлыстом толпу. Крестьяне кричат. Некоторых больно задел хлыст, - они лежат на земле и стонут. Купец яростно хлещет лошадей. Повозка вылезает из снежной завалины и едет дальше.

ИВАН. Папка, почему у нас повозки нет?

ПИЛА. Ваня, иди к мамке, - погляди, не задело ли ее хлыстом.

ИВАН. Папка, а почему у этого дяди теплая шуба, и, кажись, ему не холодно, а на тебе дырявая шкура?

ПИЛА. Если Матрену хлыстом задело, то она нас заживо сожрет по дороге до Усолья.

ИВАН. Тятька, почему так?

ПИЛА. Ванька, у тебя развилась «почемучная» болезнь, - от нее рога растут. Надо надуть щеки и молчать два часа, - тогда пройдет.

Ваня надувает щеки. Матрену и Сысойко не задело, - они стоят и переминаются с ноги на ногу от холода. Первый бурлак помогает встать крестьянину, которого ударило хлыстом.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Ты смотри, какой купец Карпов свирепый. Видно, плохо его работники в Усолье робят. Мало ему выгоды приносят.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Как бы мало ему соли не сделали, а так хлестать бедноту нельзя. «Тьфу», а не купец.

МАТРЕНА. Я хочу на повозке ездить вместо этой куклы в шкурах! Пусть меня купец возьмет с собой на повозочку, да покатает.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Ты смотри, как Матрену понесло!

ВТОРОЙ БУРЛАК. Совсем баба с крышей не дружит.

ПИЛА. Скорее бы дойти до Усолья.

Пила хватает Ивана за воротник. Матрену толкает в спину. Берет за рукав Сысойко и тащит всю семью по снегу. Идут бурлаки в Усолье.

Картина 6.

Варница в Усолье. В гигантском котле что-то варится. Видно только седую пену, которую изредка мешают рабочие. Над котлом перекладины и доски. Рабочие бросают в котел пену с перекладин. В правом углу из стены торчит кран. Руководит работниками Авдотья – крепкая крестьянка.

АВДОТЬЯ. Ребя, вот, приедет Григорий Витальевич, - увидит, как вы медленно робите и прогонит вас, как миленьких. Всех вас бурлачить пошлет, пигалицы!

Авдотья суетливо бегает по варнице: то что-то чистит тряпкой, то прибирает, то раздает работникам подзатыльники.

АВДОТЬЯ. Тут в Усолье бают, что Карпов должен сегодня к нам наведаться. Бурлаки бают, что видели его на дороге, и он избил всех бурлаков хлыстом, - вот и вас не пожалеет, коли будете, как сонные улитки копаться. Живее! Живее! Лихо, чтобы робили, пигалицы!

В варницу заваливается целая толпа бурлаков в заснеженных шубах. Среди них Пила, Сысойко, Матрена и Иван. Стоят посреди варницы и открывают рты от удивления. Авдотья не видит их.

СЫСОЙКО. Гляди, Пила, какая невидаль! Что это за ба̀ское ведро посреди варницы?

ИВАН (показывает на котел). Тятька, там, кажись, варится что-то. Из котла дым валит!

МАТРЕНА (орет на всю варницу). Дьявол тут живет, и черти ему помогают варить ядовитый суп.

Бурлаки хватают Матрену; закрывают ей рот и валят ее на пол.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Совсем Матрена умом тронулась.

МАТРЕНА (вырывается и шепчет). У меня муж колдун, - он на вас нашлет порчу, да у вас хвосты и жабры вырастут!

ВТОРОЙ БУРЛАК (тоже шепчет). Коли он колдун, дак почему тогда он нам хлеба не наколдовал, а?

ПИЛА. А, вот, глядите! Я к той девке подкачу (показывает на Авдотью, которая подметает пол на другом конце варницы и не видит бурлаков) и хлеба у нее выпрошу. (Громко кричит) Эй, почтенная, дай-ка нам хлебушка, - мы бурлачить идем!

АВДОТЬЯ (видит бурлаков и бежит к ним, размахивая метлой; работники продолжают помешивать варево в котле). Ах, вы пигалицы треклятые! Пошли вон отсюдова! Натоптали; снега натрясли! Быстро сгинули, пока я вас не ошпарила или палкой по башке не огрела!

Авдотья борется с Пилой, но он крепко держит ее за руки. Тогда она пинает его.

ПИЛА. Матушка, не серчай на нас. Мы бедные крестьяне; две недели шли по морозу в Усолье. Видим вдруг стоит домишко каменный, а из крыши дым валит, мы и подумали, что это постоялый двор, матушка.

АВДОТЬЯ. Какой постоялый двор ищо? Это варница, пигалицы!

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Слыхал, как нас эта баба обозвала? Ну, быбы нынче распоясались. Бить их надо, аки сидоровых коз.

АВДОТЬЯ (набрасывается на первого бурлака). Я все слышала, - чай не глухая. Как прикажу моим ребям вас отчихвостить, - мокрого места от вас не останется, пигалицы треклятые!

ПИЛА. Матушка, прошу, - не серчай, да и ругательств ты не знаешь красных, кроме «пигалицы». Где такое услышала?

АВДОТЬЯ. А вот зашли как-то такие, как вы, - ватара̀кши, и давай тут мне топтать, я сама такое ругательство и придумала. И оно на таких, как вы, очень действует, пигалицы!

Бьет метлой Пилу.

ПИЛА. Матушка, так ведь «пигалицами» только женщин назвать можно. Мужика «пигалицей» называть нельзя.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Точно! Пила верно говорит! Нельзя «пигалицами» бурлаков обзывать. Все ты перепутала, бабенка!

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Да, дело тебе говорят; нельзя так обзываться на бурлаков! Только на крестьянок.

АВДОТЬЯ. Ишь, какие умные отыскались! Учить меня пришли. Так, вот среди вас есть одна девка, - так вот пусть она будет «пигалица», а вы все «цуцѐлы».

ВТОРОЙ БУРЛАК. Зря ты, матушка, нашу Матрену поддела…

МАТРЕНА (бросается на Авдотью, но ее держат Иван и Сысойко). Ах, ты мразота, курва недоделанная, кошка драная! Я тебе вдарю, - титьки отвалятся!

Пила закрывает рот Матрене рукой. Её все держат, чтобы Матрена не бросилась на Авдотью

ПИЛА (обращается к Авдотье). Матушка, прости нас за эту оказию, - мы долго шли сюда, околели. Ты прости за неуважение. Нам бы только хлебушка.

АВДОТЬЯ. Вот, я вам дам хлебушка, потом еще такие же, как вы, придут. Придется и им тоже дать. Что же тогда? Я совсем без хлебушка останусь.

МАТРЕНА. Черт ты, Пила! Черт дьявольский! Чтоб ты провалился! При живой жене с чужими бабами балясы точишь.

АВДОТЬЯ. Эк твою жену растащило. Оглашенная что ли?

ПИЛА. Нет, дочка у нас умерла, так Матрена умом тронулась.

АВДОТЬЯ. Ишь!

ИВАН. Мамка, веди себя тише, умоляю. Кажись, тебя бурлачить не возьмут!

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Нет, не возьмут бабу бурлачить,- это всем известно, да Пиле не втолкуешь.

АВДОТЬЯ. Мало̀й правду бает, - не берут баб бурлачить.

ПИЛА. Матрену возьмут, - я девять медведей зарубил. Авось договорюсь, чтобы жену бурлачить взяли. Не велика забота.

АВДОТЬЯ. А вот и велика! Не берут баб и точка! Ишь, какой упрямый; девять медведей он зарубил! Во выдумщик. Ты откуда такой? Вятский?

ПИЛА. Вячки ребята хвачки, а я Чердынский. С «Подлипной».

АВДОТЬЯ. Ишь, не слыхала. Лады, садитесь на пол. Только теснее друг к другу, а то мне грязь всю растащите. Дам вам хлеба.

Бурлаки радуются и садятся в круг. Рассматривают варницу. Авдотья уходит куда-то.

ПИЛА. Ишь, какой котел. Вон, как ребзи робят! Диво.

СЫСОЙКО. А чего это за кран из стены торчит?

ПИЛА. Это кран к небу ведет. Там соляной бог соль в ладошках растирает; потом дует на них, и соль попадает в трубу, а потом отсюда вылетает. Так соль и приходит сюды.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Эк, Пила, как придумаешь сказочку, так хоть стой, хоть падай.

ПИЛА. Чего? Правду тебе ба̀ю.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Откуда ты соляного бога – то взял? Нет такого.

ПИЛА. А вот и есть. Соляной бог сидит на небе и дарит земле соль. Вот, наберется соль в воздухе, он ее соберет, в ладошке разотрет, а потом дунет в трубку, а трубка эта сюда ведет. Вот, работница вернется, - мы у нее спросим. Она скажет, что я прав.

ВТОРОЙ БУРЛАК. Вечно ты придумываешь всякую околесицу, брат мой из «Подлипной».

МАТРЕНА. Черт ты дьявольский…

СЫСОЙКО. Опять заладила.

МАТРЕНА. Молчи, Сысойко, дьявол. Ты тоже виноват в наших бедах.

СЫСОЙКО. Только не надо про Апроську, я тебя очень прошу, Матрена. От всех твоих речей у меня уже нутро дрожит.

ПИЛА. Матрена, ты гляди, как вокруг интересно. Вот, в котле плавает водяной с русалками. Они соль из трубы переделывают в соляные замки. Потом эти замки из котлов достают и делают из них статуэтки.

МАТРЕНА (говорит менее агрессивно). Эк, точно ты колдун, Пила.

Возвращается Авдотья. Несет 2 кирпича хлеба и мешок соли. Отдает все это Пиле.

АВДОТЬЯ. Вот вам хлеб. В мешке соль. Натрете хлеб солью и съедите. Теперь дуйте отсюда.

Бурлаки ломают хлеб, достают соль и уплетают угощение за обе щеки.

СЫСОЙКО. А правда, что сюда через трубу соль дует соляной бог, который на небесах сидит?

АВДОТЬЯ. Чего?

Авдотья смеется.

АВДОТЬЯ. Ну, вы потешные, братцы. Какой бог соляной? Разве такой есть?

СЫСОЙКО. Пила говорит, что есть и что в котле водяной с русалками плавают и из соли замки мастерят.

Авдотья снова смеется.

АВДОТЬЯ. Ишь, как выдумали! Видать, в этой вашей «Подлипной» живут мастера на всякие сказочки!

ИВАН. Тятька колдун!

Подлиповцы щедро насыпают соль на хлеб.

АВДОТЬЯ. Оно и видно. Вы куда столько соли на хлеб сыплете? Меньше надо! Вы соль-то пробовали хоть когда-нибудь?

ПИЛА. Наверное, пробовали, но такую, которую соляной бог делает, - ни разу.

АВДОТЬЯ. Э, а без соли стол кривой. Ты понемногу сыпь ее, а то есть нельзя будет! Всему учить надо. Дикий народ, однако!

СЫСОЙКО. Э, матушка, Пила девять медведей зарубил, - он у нас голова! А еще он всякие рецепты знает и как лечить людей от хворей. Наберет трав и сделает ба̀ское лекарство.

АВТОТЬЯ. Вот, видать, он со всякими травами сильно перебрал, - ему теперь водяные и русалки везде мерещатся.

Бурлаки смеются.

ПИЛА. Да, язык у тебя остер, матушка.

АВДОТЬЯ. Так, работа у меня такая, - надо ум иметь.

Бурлаки продолжают есть хлеб с солью.

ПИЛА. А кем ты тут робишь, матушка?

АВДОТЬЯ. Я за директора. Григорий Витальевич приезжает иногда. Бывает сильно сердѝт, но я не жалуюсь.

ПИЛА. Молодец ты, матушка, дело крепкое.

МАТРЕНА. Чертила дьявольский. Пес обглоданный.

АВДОТЬЯ (обращается к Матрене). Что же так ругаешься, крестьянка? Как звать тебя?

МАТРЕНА. Еще чего! Не стану я болтать с вами.

ПИЛА. Ее Матреной зовут. Она хорошая, да беды ее подкосили.

МАТРЕНА. Да, все ты, черт, дьявол окаянный, виноват.

ПИЛА. Тише, Матрена, а то тебя в котел водяной затащит. Будешь замки соляные мастерить.

ИВАН. Мамка, тише! Никто тебя бурлачить не возьмет, когда ты шальная.

АВДОТЬЯ. Тебе сколько лет, мальчик?

ИВАН. Наверное, 60.

АВДОТЬЯ. Баешь! Тебе на вид лет 17.

ИВАН. Значит 17, раз ты так решила.

ПИЛА. (обращается к Авдотье)Тебя как звать-то, матушка?

МАТРЕНА. Чертила поганый; хвост свой драный распустил. Дьявол мохнатый; пес обглоданный. Языком своим вонючим чешет. Леший тупорогий.

ПЕРВЫЙ БУРЛАК. Совсем плоха стала. Видать, вконец разума лишилась.

Пила и другие стараются не обращать внимание на Матрену, которая бормочет себе что-то под нос.

АВДОТЬЯ. Меня Авдотьей звать.

ПИЛА. А я Пила. Ты, матушка, откуда слово такое взяла, - «пигалица»? А?

АВДОТЬЯ. Однажды наш купец Карпов так свою дочку называл, - «Милочка, какая же ты пигалица», говорит, и я вот запомнила такое слово. Вы уж не обижайтесь, что я вас так назвала. Мне слово понравилось, вот я его и повторяю.

Раздается скрежет железа и звук открывающихся ворот.

АВДОТЬЯ. Кажется, Карпов приехал! Ребя, идите отсюда, а то прибьет.

Григорий Карпов уже стоит возле бурлаков. На нем шуба в пол; в руках он держит хлыст. Вся его фигура внушает страх: широкие плечи, и ноги неестественно полные, немного больше, чем все остальное тело.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Твари подзаборные! Вы что тут делаете? Воруете у меня соль, демоны? Пошли прочь из моей варницы.

Бурлаки застыли от страха, - не двигаются. Они впервые видят богато одетого человека так близко.

АВДОТЬЯ. Вы что, - аюсолютно глухие? Пошли прочь!

Пила и остальные медленно собираются и смотрят на Григория Карпова с открытыми ртами.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Я что, - тихо говорю? Пошли отсюда, мерзкие опарыши! (купец достает хлыст и бьет им около бурлаков)

Одного бурлака больно задело хлыстом по ноге, - он стонет. Пила помогает ему встать.

ПИЛА. Батюшка, ты что так гневаешься? Мы только погреться зашли. Зачем бьешь нас?

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Я сказал: пошли вон, а то я вас на маленькие кусочки порежу!

Григорий Карпов достает из-за пазухи кинжал. Бурлаки бегут из варницы. Остаются только купец, Авдотья и работники, которые стоят на лестницах и кладут в котел пену. Только изредка глядят на Карпова.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ (говорит сам с собой). Давненько не держал в руках мой кинжал. Абсолютный раритет. Купил его за 10 000 у старого вояки. Еще с бородинского сражения. (Купец убирает нож). Авдотья, пойди сюда.

Авдотья подходит к купцу, и он больно сжимает ей руку.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Скажи мне, пожалуйста, крестьянская кобыла, почему в моей варнице сидят какие-то отбросы?

АВДОТЬЯ. Григорий Витальевич, простите, Христа ради. Зашли бурлаки с дороги, - чуть от холода не умерли, да хлеба попросили. У меня был свой из дома, - я на черный день откладывала, - вот и дала им.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. У тебя абсолютно ничего своего нет. Хлеб, который ты отложила на черный день, мой. Одежда, которую ты носишь, тоже моя. Все здесь мое, и я не потерплю, чтобы какие-то остатки со стола эволюции шастали по моим владениям. (Пауза). Сколько соли сегодня на рынок отдали?

АВДОТЬЯ. Восемьдесят пудов соли.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Всего?

Карпов бьет Авдотью по плечу.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Слушай ты, жаба навозная, каракатица пустоголовая, мне надо, чтобы было по 100 пудов ежедневно! Куда дела 20, дура деревенская? Своим дружкам отдала?

Карпов замахивается на Авдотью хлыстом.

АВДОТЬЯ. Хозяин, да это с соседней варницы,- Строгановы выкупили у нас двадцать пудов, - им для сдачи в московский закуп не хватило.

Карпов отпускает Авдотью.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Деньги где?

Авдотья достает деньги из фартука.

АВДОТЬЯ. Вот все деньги: рыночные и от Строганова. Продала с наценкой: 10 процентов им надбавила. Делать Строгановым нечего, - закуп сегодня, а у них недобор. Взяли втридорога.

Карпов берет деньги. Считает и кладет в карман.

ГРИГОРИЙ КАРПОВ. Еще раз я увижу в моей варнице попрошаек и лишайных тварей, - я тебя в острог упеку. Поняла?

АВДОТЬЯ. Да, Григорий Витальевич.

Григорий Карпов уходит с варницы. Авдотья долго стоит и утирает слезы фартуком.

АВДОТЬЯ. Ребя, работаем! Чего встали, как вкопанные?

Картина 7