Март, до 28‑го

Готовит к возобновлению «Дядю Ваню». Репетирует у себя на квартире отдельные сцены из спектакля.

Март 28 и 29

Спектакли «Дядя Ваня» в помещении Государственного экспериментального театра, сбор с которых предназначен в пользу Оперной студии имени К. С. Станиславского³⁴¹.

«Станиславский по-прежнему играл Астрова. Голос его, окрепший от постоянного упражнения еще за время большой гастрольной заграничной поездки, звучал, как никогда, свежо и молодо. Переполнявшая театр публика и, главное, советская молодежь, впервые видевшая пьесу, разразилась в конце спектакля бурной длительной овацией всем артистам и особенно Станиславскому».

Л. Я. Гуревич. Сб. «О Станиславском», стр. 167.

Из письма Л. Я. Гуревич к С.:

«Прежде всего — о “Дяде Ване”, об Астрове. Моя душа кричит то же, что все другие кругом: это невероятно, невероятно, до чего может дойти искусство артиста при соединении такой внутренней правдивости и такого мастерства! Я слышу с разных сторон какие-то бессвязные, странные по форме, блаженные восклицания при воспоминании о Вашем Астрове, и я сама не могу найти разумных {528} связных слов, чтобы передать свои впечатления. Я поддалась впечатлению — в первом акте — не сразу; мешали новые исполнители, которые хуже прежних; мешал немножко у Вас не вполне удовлетворявший меня парик — гладкая плотная масса волос и линия лба; когда он дальше перестал быть таким гладким — одна прядь волос отделилась и свесилась на лоб, это ощущение прошло. Говорю это, чтобы показать, что в моем впечатлении не было предвзятости, гипноза Вашего имени. Со второго акта начался такой захват, что я даже не выходила курить, а сидела в ложе, подавляя слезы художественного волнения и счастья. Моя строгая во вкусах и необычайно сдержанная по натуре девочка вся горела и трепетала, сидя подле меня. Странно сказать: Вы умудрились еще и еще художественно расти за последние годы. Ваш голос звучал пленительно и так молодо — моложе, чем 20 лет тому назад. Каждое слово казалось большим, огромным от глубины психической и духовной содержательности. И при этом — такая легкость во всем, такая острота характерности в тончайших ее выражениях… А когда Вы сказали: “Вы хи‑и‑итрая”, я вспомнила слова в Вашей книге о том, что голос должен звучать, как звук струнного инструмента, чтобы им можно было вычерчивать непрерывную “графическую линию”…

Всего не скажешь. Я была счастлива подлинным счастьем высокого художественного искусства, счастлива от любви к Чехову и к Вам и, просыпаясь на следующее утро, проговорила еще в полусне: “Константин Сергеевич — это самое прекрасное, что есть в мире”… Может быть, все, что я пишу Вам, прозвучит для Вас, как слова одной из тех гимназисток, над которыми Вы достаточно посмеялись (впрочем, ласково) в своей книге; а между тем мне ведь скоро 60 лет. Но это Вы своим Астровым убавили мне десятки лет и сравняли меня в впечатлениях и вызванных ими настроениях с моей двадцатипятилетней дочерью…»

Письмо Л. Я. Гуревич к С. от 2/IV. Архив К. С., № 8052.

Март 29

В Оперной студии репетирует 3‑е и 4‑е действия «Богемы».